- Брысь! Разбежались к хуям! Попа к попекто дальше прыгнет!молодая княгиня по рождению была немка, и по-русски говорила так, что не каждый разберет. И по-русскиона больше ругалась. Но доходчивости ее словам добавляло вскинутоес несомненной сноровкойохотничье ружье.
- Как скажешь, барыня, - арестанты побросали дрыны и медленно, чтоб не показывать бабе своего страха, вразвалочку побрели восвояси. Побитая дворня, охая, поползла к дому. Княгиня опустила ружье и вдруг вслед арестантам крикнула по-немецки, и синие глаза ее вспыхнули:
- Эй, мизерабль! ТыБорькаКольцов? Тетенькин егермайстер?
Трисмегист остановился, повернулся кругом, но отвечать не спешил. Когда-то давно, до ареста, был он и вправду Борька Кольцов, да только имя его на этапе стерлось, потерялось, растаяло, как дым. СталИваном. И был он, конечно, у бывшей матушки-царицы не егермайстер никакой, самый обычный егерь
- Так тыКольцов, парень? Только здорово же похудел
Трисмегист кивнул, набычившись, и чуть попятился, словно собирался сбежать. Княгиня взяла из-за пояса варежку, надела на красную зябнущую руку. Русский тулупчик на ней перевязан был так здоровои двух княгинь можно было в него завернуть, такая уж тонкая была у этой дамы талия.
- Пойдем со мной, посмотришь, у этого ружья курок туго ходит. Я знаю, ты умеешь ружья чинить, а у меня домавсе дураки, - ласково попросила княгиня, все еще по-немецки, по-русски она тогда еще плохо знала, разве что ругалась задорно, - Пойдем, Борька.
Борька выходил у нее по-немецкикак Бурка
- Только я теперь Иван, барыня, - поправил ее Трисмегист, и княгиня легко согласилась:
- Что ж, Иван так Иван.
Трисмегист потом уж и не удивлялсякак сочетаются в этой невероятной женщине аристократическая тонкость и звенящая, восхитительная вульгарность. Гибкая, как плеть, синеглазая принцесса, в пуховом платке и русском тулупеона повелевала, и распоряжалась, и все этоотборным матом пополам с трескучей немецкой руганью. Осанка герцогини, манеры прачки. Молодая княгиня была напориста, и решительна, и умела себя поставитьдаже бывалые арестанты внимали ей с почтением. И делали вид, что слушаются.
И была онадоверчива, добра и глупа. Это проступало чуть позже, когда морок слепящей ее красоты отпускал. Но Трисмегисту княгиня нравилась именно такоюсквернословящая богиня, игра природы. Он с удовольствием притворился, что служит ейтем более сейчас, когда богатство и сила в полной мере вернулись к госпоже Лопухиной. И прежними остались разве что наивное ее сквернословие и магическая хищная красота.
На улице позади лопухинского дома к Трисмегисту присоединились прежние его провожатыенемонашеского вида монахи. Здоровяки шли за ним бесшумно, и на вопрос:
- Где нынче вход, все там же?ничего не ответили, только одновременно пожали плечами.
За рынком стояла покосившаяся, темная от времени деревянная часовенка, возведенная на месте давнего кулачного боя. Иван улыбнулся часовенке, как старой знакомой:
- Здравствуй, матушка! Выходит, все у нас по-прежнему
Провожатые на подходе к часовенке остановились, притопывая, среди сугробов. Трисмегист оглянулся на них и пошел дальшев пахнущий ладаном сумрак. В часовне не было никого, горела перед образом последняя одинокая свечка. Иван перекрестился, подпалил от горящей свечи еще одну, потом взял из-за пояса то ли ломик, то ли отмычкуи оружие, и инструментотошел в уголок, наклонился и подцепил на полу незаметную петлю. Открылся люкИван уселся на край его, спрыгнул вниз со свечой в руке, потом потянулся и закрыл люк за собоюснизу к петле привязана была веревка.
Пламя скудно озаряло каменные низкие сводычтобы идти вперед, Трисмегисту приходилось наклонять голову. Подземный ход полого спускался вниз, огонек свечи дергался и плясал, освещая пятнистые стены с замерзшими водяными потеками. «Оттает по веснеи опять будет здесь у нас не катакомба, а водопровод» - озаботился одинокий путник. Дорога повернула, потолки сделались повыше, в стенах появились крошечные зарешеченные окошки. Такие окошки означали, что дорога проходит под землею неподалеку от подвалов Лефортовского дворца, нынешней царской резиденции. Тот, к кому шел Трисмегистгосподин по прозвищу Виконт, смотрящий за московскими татямипредпочитал обитать неподалеку от действующей власти, держать, так сказать, руку на пульсе. Да и там, где золототам всегда и золотоискатели.
Дорогу Ивану заступил было близнец тех двоих, оставшихся наверху, но узнал его и кивнул приветливо.
- Где батюшка, в кабинете?спросил Трисмегист, и толстяк кивнул еще раз. Все охранники Виконта были как на подборвысоченные, толстенные, без языка и неграмотные. Иван часто думалтакие они тупые, как кажутся, или придуриваются?
Иван свернул в проем перед очередной решеточкой и очутился в маленькой комнате. Здесь горел целый шандал, и за столом сидел человекперед раскрытой бухгалтерской книгой.
- Вот ты, Иван, слышал прежде о монахе Луке Пачоли?не поднимая от книги глаз, произнес человек задумчивоговорил он размеренно и чисто, как грамотный, - Кабы не сей монашек, не было бы порядка в счетном деле. А таклепота!
- Здравствуй, Виконт, - поздоровался Трисмегист, - Что, счетовода нового завел?
- Заведешь тут, веры нет никому, - Виконт поднял голову от книги, - Сам считаю. А Лука этотон способ придумал, как доход с расходом ловко свести.
Виконт одет был по-русски, но выбрит гладко, по немецкому обычаю. Длинные волосы его, сивые и жидкие, расчесаны были на пробор,как у попа. Черты лицаостры и резки, в углах рта лежали темные волевые складки, а зеленые глаза затодобрые-добрые, в лучиках морщинпотому, наверное, что душегубец знатный был тот Виконт, и один из первых московских татей.
- Я задаток принес за часовню, - Трисмегист подбросил в ладони тугой княгинин кошелек, - Только вот чтогоспода ведь не полезут в часовню через люк, как я. Зады замарают.
- Это не беда. У меня для господ проделан отдельный вход, из палат арестованного Дрыкина, помнишь такого злодея-купца? Палаты дрыкинские опечатаны стоят, но при желании войти всегда можно. И вход там хороший, даже головы наклонять почти не нужно. Я тебя проведу через негоувидишь.
- Так пойдем смотреть владения, батюшка, - Трисмегист положил кошелек на стол. В руки даватьто дурная примета. Виконт раскрыл кошель, пересчитал и вдруг широко улыбнулся:
- Самое дорогоеглупость человеческая. Ведь верно, Трисмегист?
Зубы у Виконта были господскиеочень ровные, но землистого цвета, вставленные от покойников. Иван засмотрелся на эти вставные зубы, потом опомнился, кивнул.
- Что ж, пойдемсмотреть, - Виконт спрятал кошель и вышел из-за стола. Носил он мягкие купеческие сапожки, бархатные, расшитые бисерным узором, на бесшумном ходу. Виконт взял шандал, поманил гостя за собою и пошел по коридору, ступая крадучись, пластичный и гибкий, как рысь. Иван следовал за ним, и безмолвный охранник, конечно же,тоже. Миновали коридоры, переходы, лесенкуВиконт открыл ключом дубовую дверь, и голос его отозвался гулким эхом, в стрельчатых сводах:
- Вот, принимай хоромы. Выходчерез дрыкинский дом, друг мой тебя проводит, - у виконтовых охранников не было имен, все они были«друг мой».
Трисмегист поднял голову, огляделсяподземная часовня оказалась именно такая, как надо. Для охмурения золотых гостей. Темные древние арки, с которых свисали сосулито ли каменные, то ли ледяные.
- Комнатка есть, чтобы спать, только топить в ней нельзяугоришь. Тут тяга так себе, - пояснил Виконт.
Трисмегист извлек из-за пазухи икону, распеленал, поставил на каменный аналой, рядом установил свою оплывшую свечу и перекрестился. Охранник перекрестился тоже, а Виконтне стал, и в ответ на удивленный взгляд проговорил весело:
- Я агностик. Как философ и воин Рене Декартслышал небось о таком?
- Неа, про Рене Анжуйского зато слышал, и про Рене Паткуля, и про Рене Левенвольда.
- Для тебяи сих трех довольно, - благодушно отозвался Виконт.
- Эта часовняиз тех, что под землю ушли, вроде кунцевских?полюбопытствовал любознательный Трисмегист.
- Вот уж не знаюя в Москве всего десять лет, а прежде Сибирь покорял, превращал большие камни в маленькие. Принимай владения. Как тебе обновапойдет? Тебеи мадонне твоей?
- Пойдет, - согласился Трисмегист, - Только это не мадонна, это матка бозка Ченстоховска.
- Будь у меня побольше времени, я прочел бы тебе длинную лекцию, - улыбнулся Виконт своей покойницкой землистой улыбкой, - И о черных мадоннах, вроде твоей, и о госпоже Эрзули Дантор, и о японской Черной Каннон. Но во дворце вот-вот начнут разгружать мрамор для ремонта лестниц, и в моих интересахне пропустить сей сказочный шанс. Новый обер-камергер пыжится своей бдительностью, и во все вникаетя просто обязан переиграть его на его же поле. Поэтомужду тебя с остатком моих денег, Трисмегист, и прощай до поры. Мой друг проводит тебя на выходувидишь, как легка дорога.
И Виконт удалилсябеззвучно, словно растаял. Шандал он забрал с собой, и теперь в свете единственной свечи часовня выглядела самым таинственным местом на свете.
От иконы пришлось забрать свечуИван мысленно извинился за это перед матушкой Еленойи безмолвный «друг мой» проводил гостя на свет божий. Дорога наверх и в самом деле оказаласьпочти целой каменной лестницей, просторной и гулкой, и вывела во флигель старого купеческого дома. В этом пустом, разграбленном доме Иван и простился со своим провожатым. Он не помнил, за что казнен был хозяин дома Дрыкин, но подозревалпо делу, вроде его собственного, по которому Борька Кольцов загремел в Охотск, превратившись безвозвратно в Трисмегиста.
Третья, и последняя, цель Ивана Трисмегиста расположена была совсем неподалеку от дома бедняги Дрыкина. Это был господский почти что дворец, большой и богатый, но даже с улицы было видно, что порядка в нем нетне чета был этот темный раздрызганный дом игрушечной английской шкатулке господ Лопухиных.
Иван пошел, конечно же, через задний дворне желал светить лицом у парадного входа. Как-никак миссия его была секретная.
На заднем дворе как будто резвился сумасшедший гигантский ребенокбыли разбросаны санные полозья, хомута, вилыеще с того лета, и цветочные аркис прошедшего семейного торжества Трисмегист бочком пробрался среди всей этой роскоши, постучал в черную дверьс которой клочьями лезла краска:
- Дома хозяин?
Лакей не узнал его, да и не должен былон кликнул дворецкого, и вот дворецкому и предъявил Иван свой пароль. Достал из-за пазухи перстень с кровавым камнем. Ни за что бы Трисмегист не стал носить подобный перстень на рукетакие камни носят разве что содомиты-говномесы, но никак не честные бывшие арестанты. Дворецкий перстень признал, проговорил вполголоса:
- Дома барин, пойдем потихонечку.
Трисмегист обстукал от снега сапоги и устремился вслед за провожатым. В доме было не больше порядка, чем на дворевещи как будто толпились в коридорах и напирали друг на друга, сундуки, и статуи, и горшки с цветами, и драгоценные венецианские кресла.
- У вас что, ремонт в доме?спросил в недоумении Трисмегист, и дворецкий отвечалс экстатическим отчаянием:
- У нас так всегда. Скромный образ жизнивысокий образ мыслей, это хозяин так говорит
Иван возразил было, что это не скромный образ жизни, а хламной и безобразный, но вовремя прикусил языкони пришли.
Андрей Иванович Остерманрусский Андрей получился у него из Генриха, или из французского Анрисчитался при дворе главным умницей. А домаглавным неряхой. Он сидел за столом в своем кабинете, точно так же, как недавно сидел у себя в подземной конторе Виконт. Но в Остермановом кабинете словно смерч пронессяна столе возвышалась ваза с турбулентно разбросанными яблочными огрызками и очистками, свисавшими с вазы гроздьями и валявшимися по столу, словно жертвы тайфуна, по креслам разметались брошенные хаотически рубашки и кальсоны, по углам стояли вповалку тюки неизвестно с чем и лежали кошачьи заскребыши.
Андрей Иванович, как и Виконт, с увлечением листал книгу, и казался звездою, невесть как упавшей с небес в се замусоренное болото. Красивый господин с маленьким круглым носиком, с короткой верхней губой и каштановыми влажными глазами, граф Остерман носил моднейший белокурый парик, и с расшитым золотом парадным кафтаном не успел еще расстаться, видно, недавно прибыл с придворной службы.
- Иванбезфамилии, - представил Трисмегиста церемонный дворецкий и тут же ретировался.
- Разве ты у нассовсем без фамилии?удивился Андрей Иванович, и отодвинул свою книгу, - Ты же был демон библейский?
Он говорил по-русскивкрадчиво, чисто, разве что с нежным пришепетыванием, словно заговор читал.
- Трисмегистне демон библейский, высокая милость, - обиделся Иван, - Правда, и не фамилия. Означаеттрижды благословенный.
- Тебя обманули, мой друг, - тонко улыбнулся господин Остерман, - Трисмегист отнюдь не значит «трижды благословенный», скорее«трижды величайший», по-латыни же Mercurius ter Maximus, покровитель магов и проводник между мирами. И я верю, что ты, друг мой Иван, достоин своего имени вполне. Чем же ты изволишь меня порадовать?
- Все готово, ваша милость, осталось лишь врата открыть и запускать желающих, - важно отвечал ему польщенный Иван, - А в желающих недостатка не будет. Одна синеглазая госпожа обещала расстараться.
- Нати любит подобные вещи, - улыбка стала совсем змеиной, - Тайные часовни, черные богини Я верюи в тебя, и в нееот прихожан не будет отбоя. У черной твоей матки бозки
Нарядный господин поднялся из-за столазашуршали позументы и кружеваподошел к темному, заставленному хламом комодику, и снял с него серебряный ящичек с прорезью вверху, как для писем.
- Это дополнение к твоему аттракциону, - Андрей Иванович протянул ящик своему собеседнику, и Трисмегист обратил внимание, как красивы его рукибелые, с тонкими пальцами, как у девушки, - Матка бозка станет исполнять желания, а тыстанешь собирать желания в этот ларец. Научи прихожан, что следует писать свои мечты на листочек и опускать в сей ящичек. А потом, каждое утро, ты возьмешь привычку бывать у меня с этим ларцом, и рассказывать, кто и о чем просил. Это должно быть забавно
- Для чего вам?воскликнул, не стерпев, Трисмегист.
- Увы, твой скромный наниматель не обладает ресурсами Тайной канцелярии и своего почтеннейшего тезки Ушакова Мы не можем пытать людей. Но мы можем узнавать их настроения иначе. Иногда это полезнона заре нового царствования, столь дорого нам стоившего.
Иван понадеялся, что понял егоОстерман говорил так, словно читал нараспев какую-то книгу. Иван следил, как красавец-граф, шелестя позументами, словно древо изобилия золотыми листами, возвращается за стол.
- Получи же свой гонорар, - Остерман извлек из ящика стола кошелек и положил поверх раскрытой книги, - А каждый твой утренний визит будет стоить один яхимсталер. Я думаю, это справедливая цена за украденный утренний сон
- По рукам, ваша милость, - Иван пристроил ларчик под мышку и цапнул с книги кошель, - До скорого свидания.
- Надеюсь, до самого скорого, - красавец-граф запустил изящную ручку под кудрявый парик, почесался и внезапно, словно фокусник, вытянул из уха длинную, желтоватую корпиевую турунду, - Береги себя.
Эта внезапная турунда странным образом произвела на Трисмегиста ободряющее действиесловно у него неожиданно сошелся долгий и сложный пасьянс.
Глава 4 Иван Трисмегист
Иван поставил на аналой икону, окружил загадочно разновысокими свечными огарками, отошел, полюбовалсяну вот, красота. Публика будет в несомненном восторге. Жизнь научила Трисмегиста здоровому цинизму, в бога он, конечно же, веровал, но то, чем предстояло ему заниматьсясчитал представлением, в некотором роде театром. Попы вон тоже веруют, а деньги за свечки и за отпеваниедерут, а чем мы не рысаки? Идея с тайным храмом черной богородицы принадлежала графу Остерману, еще большему цинику, чем сам Трисмегист (и ведь тожев бога верующему), а идея написать богородицу с царицы Авдотьивыдумщице и озорнице Нати Лопухиной, которой жгло самолюбие ее столь близкое родство с порфироносной вдовой. Хотелось ейчтобы и весь свет узнал.