Нати успела ладошкой зажать ему рот. Потому что шпионыони сейчас везде, и за печкой, и за портьерой. Он прикусил ее ладонь изнутриострыми, как у котенка, зубами. И смотрел на нее исподлобьязолотая, кружевная, неверная, невесомая, бездушная игрушка. И глаза его былитемный янтарь, девический акварельный этюд, трагические, заплаканныено все будто бы понарошку
- Подельщица, - сердито сказала Нати, с простецким кукуйским выговором, - Так у нас в Охотске говорили. Про точто я для тебя. На эшафот за тобой готовая
- Галатея, - он не возразил ей, скорее, дополнил, - Дура каменная, превращенная мастеромв прекрасное изваяние. Творение совершенное, создание, креатура, марионетка. Безмозглая статуя, в которую один влюбленный в нее дурак вложил свою душу.
- Но у тебя ведь нет души, Рене?
Глава 9 Случай на охоте
В мае месяце счастливо миновала коронация императрикс, подарив госпиталю, вопреки ожиданиям профессора Бидлоу, всего лишь двадцать новых пациентов с ножевыми и двадцать пятьс тяжелейшим алкогольным отравлением. Наверное, так знаменовалось начало эпохи стабильности и порядка. Весна, спорая и дружная, наконец-то нагрянулас теплым солнышком и набухшими зелеными почками (а в госпитальеще пятеро пациентовс сезонным обострением душевной болезни).
Пошли весенние охоты, императорский двор засобирался в Измайловов охотничью летнюю резиденцию, дворец и одновременно обширнейший ягд-гартен, отстроенный во всей красе еще юным царем Петрушей. Предсказание сбылосьвеликолепный ландрат Левенвольд не уехал в свою Лифляндию, остался при дворе. Ему пожалован был чин генерал-полковника и дано высочайшее поручениеорганизовать в Измайлове одноименный гвардейский полк, для охраны императорской особы.
Яков тактично напоминал дядюшке об обещанной рекомендации, без которой к ландрату не стоило и соватьсяне разглядит его с небес, такую муху. Профессор жалел отпускать от себяталантливого анатома, алхимика и акушера, но помнил о данном слове и говорил осторожно:
- Идти надо, когда зовут, а когда не зовутнавязывать себя не следует. Вот пригласят нас с тобою в Измайлово, когда прострелят ляжку очередному егерюи я про тебя не забуду. Кстати, знаешь ли, что многоумный барон Корф отбывает в Курляндию? Я могу составить протекцию для тебя, поедете вместебарон дипломат, совсем как покойный твой патрон
Барон Корф и в самом деле отправлен был от двораулаживать на Митаве дела господина фон Бюрена, который стремился в рыцарский орденкак кот стремится на обеденный стол. По версии официальной, Корф отослан был прочь от монаршего телаза безбожие, но при наличии возле государыни двух открытых братьев-агностиков Левенвольдовэто его «безбожие» выглядело жестокой шуткой.
Корф на прощание привез профессору Бидлоу два атласаанатомический, женевской типографии, и акушерский, специально для молодого Ван Геделе.
- Я знаю, что вы интересуетесь, - чуть смущенно говорил он Якову, и в фаянсовых наивных глазах его стояла печаль, - Я весьма наслышан, друг мойо ваших волшебных «чемберленах».
- Увы, то лишь неточная копия, - поправил его Ван Геделе.
- Супруга моя в тягости, и мне хотелось бы заручиться от вас обещаниембыть возле нее, когда придет срок.
Яков немедля поклялся принять у баронессы роды, и незадачливый меценат удалилсянести дипломатические вериги, представляя вдали от кипения жизни интересы ненавистного ему парвеню фон Бюрена.
- Барон пролетелмимо цели. Не выдержал конкуренции. Как я и говорилсъели его, в соревновании победила дикость, сиречь обер-камергер, - резюмировал профессор, - А жаль. Барон куда умнее и лучше. Почему ты не хочешь ехать с ним? Он дипломат, и человек приятныйа твой ландрат, прости, конечно, злодей и самодур еще тот.
- Барон не звал меня с собою, - напомнил смиренно Яков, - Напротив, просил остатьсявозле его супруги. И потом, я привык выбирать из имеющегосясамое лучшее, даже если это лучшее самодур и злодей.
- Что ж, погоди, потерпи еще немного мою московскую практикуи я непременно пристрою тебя туда, куда ты мечтаешь, мой Яси, - обещал ему дядюшка, и Яков с тоскою думал: «Когда же?»
Яков принимал роды, замещая приболевшую дядюшкину акушерку, и дважды успешно пустил в ход свои новаторские щипцы. Да, это была интересная практикагоспиталь, пациенты в городе, порою не из последних лиц, и разнообразные медицинские случаи, как в калейдоскопе, мелькавшие перед любопытным взором молодого врача. Но у Якова была все-таки мечтавернуть свою прежнюю жизнь, какой была она при де Лионе, с приключениями, тайнами, балами и прекрасными дамами.
Добрый дядюшка прихватил однажды Якова с собоюк постоянному своему пациенту, князю Андрею Черкасскому, на обычный прием, проходивший каждую неделю по средам.
Доктор Бидлоу осматривал княжеские ногипациент страдал подагрой и одновременно водянкойи давал полезные рекомендации. Князь Черкасский слыл богатейшим в России помещиком, и профессор во глубине души надеялся «стравить» их с алчным Яковом, чтобы сплавить племяннику это капризное и болезненное нещечко. Доктор Бидлоу тяготился богатыми бездельниками, к которым хочешь, не хочешьа езди, и выслушивай жалобы и сетования, а книга по гнойной хирургии тем временем сама себя не напишет.
- Какую обувь изволите носить?спрашивал профессор, ощупывая костистыми пальцами слоновьи княжеские конечности. Яков смиренно стоял при этом чуть поодаль, держал докторский саквояж и делал лицо глупое и значительное.
- Дома в валенцах фигуряю, а на службутут, как положено, ботфорты, - с важностью поведал толстый одышливый князь, косясь неодобрительно на Якова.
- Обувь следует выбирать посвободнее, - посоветовал мягко профессор, - Видите, у вашей светлости мозолиот узких ботфорт.
- Вы это гофмаршалу скажите, профессоре, - прокряхтел сердито пациент, - Даром, что петиметр сей почти уж мой родственникэто чистый цербер. Цвета блюдет, и фасоныв черном ни-ни, в свободном ни-ни, все только в узком, и чтобы с золотишкойСтольких от двора отправил переодеватьсято галстух ему нехорош, то чулки не того фасону. Как говорится, не трогай говнооно и не пахнет, как ездил в тех, испанских, так и продолжу ездить, лучше мозоли, чем этот золоченый почечуй, зятек мой будущийА что за малый с вами, профессоресынишка?
- Племянник, Яков Ван Геделе, - представил родственника доктор Бидлоу, и не поскупился на рекламу, - Автор того самого стойкого зубного лака, что так понравился вашей светлости. Помощник мой в госпитале, хирург, зубы рветкак сам Асклепий. И акушер отменный
От последних слов князь аж передернулся, и отнял распухшую ногу из профессорских рук:
- Акушер нам не надобен, для дворни у нас повитуха имеется, а самим нам незачем. Княгиня стара, а Барбаренька девицане надо нам акушера.
«Не надотак не надо, - подумал про себя Яков, - Никто и не навязывался. Выходит, ее и в самом деле дома зовут Барбаренькой, я-то решил, что Тремуй так шутит».
Князь поспешно рассчитался с доктором за визит, надел свои валенки и уковылял в кабинет, как-то странно и кособоко склоняясь вправо. Дядя и племянник переглянулись, пожали плечами и пошли по коридорам к своей карете.
Пока они ждали во дворе карету, а кучер, заболтавшийся в людской с княжеской дворней, неспешно заводил экипаж на каретный разворотс прогулки примчалась знаменитая Барбаренька Черкасская, та самая, что так полюбила зубной лак. Барбаренька сидела на вороном коне, как медузамаленькая, но очень широкая, в пурпурной амазонке и татарских сапожках с острыми носами. На лицо княжна былавылитый папаша, такая же щекастая и носатая. Сопровождал Барбареньку арап-казачок на буланом коньке, черный, аж лиловый, мальчишка в шитой серебром ливрее. На бархатно-черном лице его голубоватой белизною отсвечивали белки глаз, и при улыбкеобнажались острые ровные зубы. Из-под шляпы у юного шталмейстера выглядывал, бия по спине, хвост из множества жестких негритянских косичек. Яков засмотрелся на заморское чудо, и дядюшка за рукав потянул его за собой в подъехавшую карету:
- Это неприлично, Яситак таращиться. Между прочим, сей фрукт экзотическийподарок княжне от добрейшего графа Остермана
Яков и из окна отъезжающей кареты следил, свернув шею, как чудо-казачок помогает княжне сойти с лошади, и медуза-Барбаренька с размаху обрушивается с лошадиной высоты в его черные руки.
- Барбаренька девицане надо нам акушера, - вполголоса пробормотал Яков, цитируя князя, и дядюшка тут же воскликнул:
- Ты тоже увидел! Вот ведь молодец! Ты и в самом деле отличный акушер, ты не зря себя хвалишь.
- Так руки у княжны набелены, и шея, а с лица, видать, пудру ветром сдуло, - пояснил Яков с обычной скромной и милой своей улыбкой, - А на лице и над губамипятна, как у покойницы. Тут и слепой бы увидал, дядюшка.
«Гофмейстрина, царица, княжнакто в Москве не беременный?» - подумал Яков и добавил тихонько:
- Ай да Ренешка!
- Ренешка? Рейнгольд?иронически переспросил его профессор, - Боюсь, в этой истории он как раз и ни при чем. Он в Москве всего лишь с марта, а у княжны какой срок? Вот определипо пятнам?
- Второй триместр, - посчитал тут же Яков.
- Ну вот. Оттого, наверное, бедняга так и рвался из брачных путне хотел давать бастарду свою древнюю рыцарскую фамилию.
- Выходит, и обер-гофмейстрина верная женау нее и живот уже виден, - прикинул Яков, - Значит, брюхата она от мужа, не от гофмаршала. А злые языки про нее болтают.
- Злые языки судят людей за их старые грехии по образу и подобию старых сочиняют уже и новые, - загадочно проговорил доктор Бидлоу и тут же оживился, кое-что вспомнив, - Раз уж князя Черкасского особа хирурга-акушера не заинтересовалазавтра сбудется давняя твоя мечта. Рано утром ты, я и бездельник Петервыезжаем в Измайлово, в знаменитый охотничий дворец, чтобы служить страховкой для косоглазых придворных стрелков. И книга моя о гнойной хирургииувыникогда, наверное, не будет дописана.
Яков просиял своими бледными бриллиантовыми глазами и подумал: «Наконец-тоПоистинетроекратное ура»
- Прежде здесь стоял единственный домик, а егеря ютились вокруг в палатках, - Петер проводил для Якова небольшую экскурсию, лишь по тем местам охотничьего дворца, куда разрешалась любопытным посетителям совать свой нос. Для охраны приватности во всех углах дворца расставлены были императорские «новьо» - гвардейцы-измайловцы. Профессора Бидлоу сразу же по приезде подхватил в свои когти Лестенцио-Лесток, и увлек за собою, обняв за плечираздавить по стаканчику.
Молодые люди блуждали вдвоем по просторным залам деревянного терема, и выбрались наконец на обширный балконв стиле римских амфитеатровс которого высокие гости вот-вот намеревались начать палить из ружей, по согнанной собаками и егерями под балкон дичи.
Петер наблюдал с интересом, как вельможи картинно прицеливаются, и принимают красивые позы, как бы демонстрируя, что будь их воляуж они бы ни за что не промахнулись. Увы, пока ее величество не изволили пожаловатьначать стрельбы никто не мог. Яков с завистью оценивал наряды титулованных особдля охотничьих столь яркие и расшитые золотом, что затаись такой охотник в лесуего тут же задрал бы ревнивый кабан. Дамы демонстрировали искусство своих портнихв покрое смелых амазонок, и пальма первенства была здесь у портнихи обер-гофмейстрины Лопухиной, чей изощренно пошитый лиф скрывал пикантную тайну прекрасной княгини. Не знай Яков, что княгиня брюхата, нипочем бы сейчас не догадалсятакой тонкой казалась ее талия.
В отсутствие венценосной кузины прекрасная цесаревна Лисавет давала собственное смелое представлениев духе незабвенного Вильгелльма Телля. На голову мальчишки-пажа возложено было яблоко, и плутовка-цесаревна демонстративно целилась в жертву из богато инкрустированной двустволки, как будто надеялась привлечь чье-то внимание. Ине прогадала. Лисавет красиво выгнулась в охотничьей стойке, и отставила ножкупоистине крошечную для девицы такого ростаи Яков, и повеса Петер залюбовались ею, как и тогда, впервые, на горке. И все мужчины на балконе пожирали глазами шалунью-царевну, все, пожалуй, кроме одного.
- Ваше высочество, нижайше прошу прощения, - холеная рука с розовыми ноготками легла на вороненый двойной ствол, матовый воск отразился в зеркальной черни металла, - Регламент не дозволяет целиться прежде, чем будет подан знак. И этикетне позволяет вам целиться в человека.
Обер-гофмаршал говорил по-французски, мурчаще грассируясловно перекатывал языком серебряный шарик, и голос его звучал при этом холодно и отстраненно. Цесаревна отвела взгляд от прицела, опустила ружьелениво, словно нехотя:
- Регламент, гофмаршал? Этикет, бонтон, бонмо?в голосе ее, высоком и звонком, слышалась издевка, - Я и не хотела стрелять, вовсе не хотела, Ренешка, я только желала позлить тебя, - по-русски проговорила Лисавет, не глядя, передала ружье назад, своему егерю, и вдруг кончиками пальцев взяла обер-гофмаршала за подбородок и повернула его лицок себе, с почти незаметным усилием, - Ты же злишься, Ренешка?
- Да ведь онав лоскуты - на ухо прошептал Якову догадливый Петер, - Накушались ее высочество
Из-за спины цесаревны вынырнул текуче Лестенцио-Лесток, что-то горячо зашептал ей на ухо, и рука цесаревны опустилась. Пальцы разжались, выпустили жертву. Гофмаршал, все это время стоявший неподвижно, как золотое изваяние, и лишь трепетавший ресницами, усмехнулсяуголочком ртаснял с головы оцепенелого пажа алое яблоко и неспешно удалился по своим гофмаршальским делам, танцующей придворной походкой, игриво подбрасывая яблоко в ладони.
- Отдаст прекраснейшей, - сострил Петер.
Яков по случайному везению поймал один взглядспособный вспороть и прожечь собою полированные доски балкона. Нати Лопухина так смотрела на шалунью Лисаветесли бы взгляды умели убивать, цесаревну разорвало бы уже надвое.
- Хорошо, что я успел к вам, мои петиметры, - профессор Бидлоу выплыл на балкон, вместе с ароматом рябиновки и кунтушовки, - Яков, я имею для тебя отличную новость.
- Какую же, дядюшка?вопросил Ван Геделе, во глубине души уже знаякакую.
- Я имел честь говорить с предметом твоих стремлений, - профессор подмигнул, - И моя протекция имела успех. Правда, твой будущий патрон пообещал для тебямаленький экзамен, но я думаю, это будет несложно. Что он знает о медицинеполковник и дипломат? Ландрат? Вряд ли более тебя.
Яков отметил про себя, что дядюшка, как и цесаревнаизрядно хорош, то ли деревенский воздух так влияет, то ли крепкие русские напитки.
- Буду рад соответствовать, - отвечал он пространно, - запросам господина ландрата. Он не поведал вамкогда мне предстоит держать экзамен?
Профессор потер лоб:
- Он спешил, я и не понял толком. Как я думаюпришлет за тобою. Да вот и они
Первым появился на балконе обер-гофмаршал, он возвестил о явлении государыни по-русски, и Яков подивилсяпо слухам, младший Левенвольд вовсе не знал русского языка. «Наверное, заучил речь наизусть, - догадался доктор, - При наличии музыкального слуха это несложно». Анна Ивановна, в голубом охотничьем платье, выгодно подчеркивавшем небесный цвет ее глаз, явилась на балкон в сопровождении величественного ландрата и высокомерно-потерянной госпожи фон Бюрен. Под балконом тут же засуетились егеря, совсем как в римском цирке, сгоняя жертвенных животных как можно плотнее в поле монаршего зрения.
Дядюшка приобнял Якова за плечи, словно показывая всемвот он, мой протеже.
- Дядя, Петруша нас приревнует, - пообещал Яков, но Петруша лишь плечами пожал. Его мечта была не протекция, его мечта быланичего не делать.
Государыня сделала первые несколько выстреловиз новаторского многозарядного ружья, системы Лоренцони, и льстивые аплодисменты рассказали миру о замечательной ее меткости.
- Кто там?спросил Яков у тянувшего шею Петера, самому ему было не видно.
- Тур. И кабан, - отчитался Петер, - Два из трехв цель.
Бюренша, конечно, не стала стрелять, только важно задирала нос.
- Ее не учили стрелять, она вроде Корфа нашего, из рыцарей, - пояснил всезнающий Петер, - У них, у орденских, баб строго держат.
Ландрат принял из рук адъютанта ружье, пробежался пальцами по куркампочти с нежностью, и вдруг стремительным, птичьим движениемна мгновение оглянулся туда, где Бидлоу обнимал своего протеже. И тут жеотвернулся, как и не глядел, и вскинул ружье на плечо. Выстрелилкажется, и не целясь вовсе.