Патрик ОБрайанПОСТ-КАПИТАН(Хозяин морей2)
Исправленный и дополненный перевод С. Ляховецкой под редакцией В. Анурова и группы «Исторический роман».
Версия 2.0
ГЛАВА 1
На заре рваную пелену дождя, ползущую через Ла-Манш к востоку, унесло достаточно далеко, и стало видно, что преследуемое судно изменило курс. Большую часть ночи «Чаруэлл» шёл у него в кильватере, делая, несмотря на обросшее днище, семь узлов, и теперь два корабля разделяло не более полутора миль. Тот, что шёл впереди, стал поворачивать, приводясь к ветру, и тишина на борту фрегата приобрела несколько иной характер, когда стоявшим на палубе стали видны два ряда орудийных портов противника. Они впервые ясно разглядели его, с тех пор как дозорный в сумерках доложил о корабле со скрытым за горизонтом корпусом, один румб слева по носу. Тогда он шёл курсом норд-норд-ост, и на «Чаруэлле» все сочли, что это либо француз, оторвавшийся от своего конвоя, либо американец, пытающийся в нарушение блокады пройти в Брест под покровом безлунной ночи.
Через две минуты после первого доклада «Чаруэлл» поставил фор- и грот-брамселине так уж много парусов, но фрегат только что совершил долгий и изнурительный переход из Вест-Индии: девять недель в открытом море, равноденственные шторма, едва не изорвавшие изношенный такелаж; три дня дрейфа в Бискайском заливе в самый неблагоприятный сезони можно было понять капитана Гриффитса, который хотел немного поберечь свой корабль. Не гора парусов, но даже так они через пару часов вошли в кильватерный след чужака, а в четыре склянки утренней вахты «Чаруэлл» готовился к сражению. Барабан пробил тревогу: гамаки мигом свернули и уложили в сетки вдоль бортов, пушки выкатили; возле них под ледяным дождём поставили ещё тёплую, сонную и розовую со сна вахту, и за час с лишним все продрогли до костей.
В наступившей после неприятного открытия тишине было слышно, как один из канониров объясняет невысокому близорукому соседу:
Это французский двухдечник, приятель. Семьдесят четыре пушки или восемьдесят. Похоже, мы влипли, приятель.
Молчание на палубе, чёрт вас возьми,крикнул капитан Гриффитс.Мистер Куэрлс, запишите его имя.
Затем всё вокруг опять заволокло серым дождём. Но теперь все на переполненном квартердеке знали, что ждёт их за этой подвижной бесформенной пеленой: французский линейный корабль с двумя рядами открытых портов. И вряд ли кто-то упустил лёгкое движение его рея, означавшее, что француз собирается обстенить фок, лечь в дрейф и подождать их.
«Чаруэлл» нёс тридцать две двенадцатифунтовых пушки, и если бы смог подойти достаточно близко, чтобы задействовать одновременно с длинностволками и куцые карронады, расположенные на квартердеке и форкастеле фрегата, то мог бы дать бортовой залп общим весом в двести тридцать восемь фунтов металла. У любого французского линейного корабля вес бортового залпа составлял не менее девятисот шестидесяти фунтов. Речь о равном противнике, таким образом, не шла, и не было бы ничего зазорного в том, чтобы повернуть по ветру и дать стрекача, однако где-то позади в тумане шёл ещё один корабльмощная «Дея», вооруженная тридцатью восемью восемнадцатифунтовками, которая отстала, потеряв стеньгу во время недавней бури, но была хорошо видна, когда спустилась ночь, и отозвалась на сигнал капитана Гриффитса о погоне: Гриффитс был выше её капитана по старшинству. Линейный корабль существенно превосходил по огневой мощи даже оба фрегата вместе, но потягаться с ним они несомненно моглипока противник сосредоточил бы огонь на одном корабле, молотя его ужасными бортовыми залпами, другой мог встать ему поперёк носа или кормы и вымести его палубы продольным огнём: убийственный обстрел по всей длине палубы, на который противник не смог бы в этот момент ответить. Это вполне возможно; так уже делали. Например, в 97-м, когда «Индефатигейбл» и «Амазон» потопили французский семидесятичетырехпушечник. Но они несли в общей сложности восемьдесят пушек, в то время как «Друа де Лёмм» не мог открыть нижние порты из-за высокой волны. Сейчас волнение было умеренным, и чтобы напасть на противника, «Чаруэлл» должен был отрезать его от Бреста и держаться против негокак долго?
Мистер... мистер Хауэлл,сказал капитан.Отправляйтесь с подзорной трубой на марс и скажите, что там с «Деей».
Не успел капитан закончить фразу, как длинноногий мичман оказался уже на полпути к крюйс-марсу, и сверху вместе с косым дождём донеслось его «слушаюсь, сэр». И тут на корабль обрушился чёрный шквал с таким плотным ливнем, что моряки на квартердеке какое-то время не видели бака; вода хлынула через шпигаты подветренного борта. А когда он прошёл, в бледном свете утра сверху донеслось:
На палубе, сэр! Уже виден корпус, на траверзе подветренного борта. Они укрепили
Доложите как положено,сказал капитан громко и бесстрастно.Позовите мистера Барра.
Третий лейтенант поспешил на корму. Когда он ступил на квартердек, ветер рванул его промокший плащ, и он судорожно вцепился в плащ одной рукой, а второй придержал шляпу.
Немедленно снимите её, сэр,крикнул капитан Гриффитс, побагровев.Сейчас же снимите! Вам известен приказ лорда Сент-Винсента, вы все его читалии знаете, как следует отдавать честь!
Он замолчал и немного погодя спросил:
Когда сменится прилив?
Прошу прощения, сэр,сказал Барр.В десять минут девятого, сэр. Стояние почти закончилось, с вашего позволения, сэр.
Капитан прокашлялся.
Мистер Хауэлл?..
Они укрепили грот-стеньгу шкалами, сэр,откликнулся мичман, обнажив голову; он стоял рядом с капитаном, возвышаясь над ним.И только что привелись к ветру.
Капитан навел подзорную трубу на «Дею», чьи брамсели теперь уже хорошо были различимы над рваной поверхностью моря; когда оба фрегата поднимались на волнах, становились видны и марсели. Он протёр залитую дождём линзу подзорной трубы и снова уставился в неё, потом развернулся и посмотрел на французский корабль; резко сложил подзорную трубу и опять бросил взгляд на фрегат вдалеке. Он стоял один, опираясь на планширь, на священной правой стороне квартердека, и в промежутках между разглядыванием французского корабля и «Деи» офицеры бросали задумчивые взгляды на его спину.
Ситуация по-прежнему была неоднозначной, скорее возможность, чем нечто реальное. Однако принятие решения разом уничтожило бы эту неопределённость: стоит отдать приказ, и события начнут развиваться уже необратимосначала с неторопливой неизбежностью, а затем всё быстрее и быстрее. А решение следовало принять, и немедленнопри теперешней скорости «Чаруэлла» они окажутся в пределах досягаемости пушек двухдечника менее чем через десять минут. И в то же время так много всего нужно принять в расчёт... «Дея» и так не великий ходок в крутой бейдевинд, а повернувшее вспять течение задержит её ещё больше, поскольку идёт поперёк её курса, и ей, возможно, ещё раз придётся поменять галс. Через полчаса французские тридцатишестифунтовки могут распотрошить «Чаруэлл», сбить ему мачты и увести в Брест: ветер дул прямо туда. Почему же им не встретился ни один корабль из блокадной эскадры? Не могло же их всех унести, только не таким ветром. Чертовски странно. Всё здесь было чертовски странно, начиная с поведения француза. Звук пушечных выстрелов мог привлечь эскадру Тактика выжидания.
Капитан Гриффитс спиной чувствовал взгляды стоящих на квартердеке, и это бесило его. Большее, чем обычно, число глаз, поскольку на борту «Чаруэлла» было несколько пассажировофицеры и пара гражданских, часть из Гибралтара, часть из Порт-оф-Спейна. Одним из пассажиров был воинственный генерал Пэджетвлиятельная личность, а другимкапитан Обри, Счастливчик Джек Обри, который не так давно пошёл на абордаж тридцатишестипушечного фрегата-шебеки «Какафуэго» на «Софи», четырнадцатипушечном бриге, и захватил фрегат. Об этом много говорили на флоте несколько месяцев назад, и это не делало решение капитана Гриффитса легче.
Капитан Обри стоял возле ближайшей к корме карронады левого борта с совершенно непричастным, равнодушным выражением лица. С этого места благодаря своему росту он видел всю картину, весь быстро и плавно изменяющийся треугольник из трёх кораблей. Возле него стояли ещё две фигуры пониже. Одна из нихдоктор Мэтьюрин, его бывший хирург с «Софи». Другаячеловек в чёрном: в чёрном костюме, чёрной шляпе и длинном чёрном плаще; так и хотелось написать на его узком лбу «агент разведки». Или просто «шпион», поскольку места было маловато. Они говорили на языке, который можно было принять за латынь. Говорили возбуждённо; Джек Обри, перехватив гневный взгляд с другой стороны палубы, нагнулся и прошептал своему другу на ухо:
Стивен, ты не сойдёшь вниз? Думаю, ты вот-вот понадобишься в кубрике.
Капитан Гриффитс обернулся и со старательным спокойствием произнёс:
Мистер Берри, передайте сигнал. Я собираюсь
В этот момент линейный корабль выстрелил из пушки и вслед за тем пустил три синих ракеты, взлетевших и сгоревших в призрачном сиянии на фоне рассвета. И прежде чем погасли последние искры, отнесённые в сторону ветром, французы выпустили в воздух ещё серию ракетни дать ни взять ночь Гая Фокса в открытом море.
«Какого чёрта! Что они этим хотят сказать?»подумал Джек Обри, прищурившись, и по кораблю эхом его изумления прокатился удивлённый говор.
На палубе!закричал дозорный с фор-марса.Там куттер выгребает у него с подветра.
Подзорная труба в руках капитана Гриффитса описала дугу.
Нижние паруса на гитовы!крикнул он и, когда грот и фок подтянули, чтобы дать ему обзор, увидел, как на куттереанглийском куттереподняли парус, он наполнился ветром, судно набрало скорость и помчалось по серому морю к фрегату.
Куттер на подходе,сказал Гриффитс.Мистер Боуз, просигнальте ему пушкой.
Наконец после всех этих часов ожидания на холоде посыпались чёткие приказы, пушку осторожно навели, раздался грохот двенадцатифунтовки, едкий дымок быстро отнесло ветром, и когда ядро проскакало по волнам поперёк курса куттера, раздались радостные крики команды. С куттера им закричали в ответ и замахали шляпами, и суда стали сближаться с общей скоростью пятнадцать миль в час.
Куттер был быстроходен и прекрасно управлялсяявно контрабандистское судно. Он подошёл к «Чаруэллу» с подветренной стороны, сбросил скорость и пристроился у борта словно чайка, вздымаясь и опадая на волне. Ряд лукавых загорелых лиц весело скалился на пушки фрегата.
«Я бы с него забрал полдюжины отличных матросов за пару минут»,подумал Джек, когда капитан Гриффитс окликнул шкипера куттера через полосу воды.
Поднимитесь на борт,подозрительно сказал капитан Гриффитс, и после некоторой возни и попыток удержать куттер на расстоянии от борта фрегата с криками «Поаккуратнее, чтоб ты провалился!», шкипер куттера взобрался по кормовому трапу с пакетом под мышкой. Он ловко перебросил своё тело через гакаборт, протянул руку и сказал:
Позвольте поздравить вас с миром, капитан.
С миром?вскричал капитан Гриффитс.
Да, сэр. Я так и думал, что вы удивитесь. Трёх дней не прошло, как подписан мир. Ещё ни на одном корабле, что идут издалека, об этом не слыхали. У меня всё судно набито газетамилондонскими, парижскими, провинциальнымивсе какие есть статьи, джентльмены, все подробности,сказал он, обводя взглядом квартердек.Полкроны, и по рукам.
Причин не верить ему не было. На квартердеке воцарилась мёртвая тишина. Но вдоль палубы, начиная от расчётов карронад, пробежал говороки чьи-то радостные восклицания послышались уже на баке. Несмотря на капитанское машинальное «Отметьте его имя, мистер Куэрлс», говорок пробежал обратно к грот-мачте и распространился по всему кораблю, разразившись наконец громогласными восторженными криками: свобода, жёны и возлюбленные, безопасность и радости земли.
В любом случае, в голосе капитана Гриффитса вряд ли было много злости: любой, заглянув попристальнее в его глубоко посаженные глаза, мог бы прочесть в них нечто вроде экстаза. Его миссия окончена, растаяла утренней дымкой, но зато теперь никто на свете не узнает, что за приказ он собирался отдать. Несмотря на то, что он изо всех сил сохранял бесстрастное выражение лица, в голосе его зазвучала непривычная учтивость, когда он пригласил своих пассажиров, первого лейтенанта, офицеров и вахтенного мичмана пообедать с ним сегодня пополудни.
Восхитительно видеть, насколько эти люди чувствительны, чувствительны к провозглашению благословенного мира,сказал Стивен Мэтьюрин преподобному мистеру Хэйку любезности ради.
Так точно. Благословенный мир. О, конечно,ответил капеллан, у которого не было средств, чтобы уйти на покойникаких личных сбереженийи который знал, что команду «Чаруэлла» распустят, как только они достигнут Портсмута. Он неспешно покинул кают-компанию и отправился в задумчивом молчании мерить шагами квартердек, оставив капитана Обри и доктора Мэтьюрина одних.
Я думал, он больше обрадуется,заметил Стивен.
Странное с тобой дело, Стивен,сказал Джек Обри, глядя на него с симпатией.Ты в море не первый день, и никто не назовёт тебя дураком, но ты имеешь не больше представления о жизни моряка, чем неродившееся дитя. Разве ты не заметил, какими мрачными были за обедом Куэрлс, Роджерс и все остальные? И как все топорщились во время этой войны, когда возникала угроза мира?
Ну, я подумал, может, это из-за тревог этой ночидлительное напряжение, ожидание сражения, недосып Вот капитан Гриффитс был в прекрасном расположении духа, а?
О,сказал Джек, прикрывая один глаз.Это дело другое; и вообще, он же пост-капитан. Он имеет свои десять шиллингов в день и, что бы там ни произошло, неизменно продвигается вверх по списку, когда старшие умирают или становятся адмиралами. Ему уже немало летсорок, наверное, или даже большено если ему хоть чуть-чуть повезёт, он умрёт адмиралом. Нет. Мне-то жаль другихлейтенантов на половинном жаловании, почти без надежды на корабль и совсем без надежды на повышение; бедных несчастных мичманов, которые не стали офицерами и теперь уж вряд ли станутникаких назначений, ничего. И даже половинного жалования нет. Либо служба в торговом флоте, либо иди чистить башмаки возле Сент-Джеймс-парка. Знаешь одну старую песню? Вот, послушай,он загудел себе под нос мелодию и затем запел басом:
Молвил матрос: «Мир повсюду настал, как я рад, Боже мой!
Пушки греметь прекратят, ведь нас всех отпустят домой».
Сказал адмирал: «Вот беда»; сказал капитан: «Вне себя я от горя»,
Кричит лейтенант: «Я не знаю, каков теперь курс мой без моря».
Доктор сказал: «Хоть я и джентльмен и привык им считаться,
На ярмарке сельской я буду теперь в лекарях обретаться».
Ха-хаэто про тебя, Стивенха-ха-ха.
Мичман сказал: «Мне бы дело найти, но я искушён не во всяком,
К Сент-Джеймсскому парку пойду, буду чистить я обувь гулякам;
И буду сидеть там весь день я до самой вечерней поры,
И каждый, пройдя, мне предложит: "Давай-ка, начисть мне шары"».
Мистер Куэрлс приоткрыл дверь каюты, узнал мелодию и резко втянул в себя воздух; но Джек был гостем, старшим по чину офицеромкак-никак, коммандер, с эполетом на плече, и не только высок, но ещё и весьма широк в плечах. Мистер Куэрлс выдохнул и закрыл дверь.
Мне, наверно, надо было тише петь,сказал Джек и, подтащив стул ближе к столу, понизил голос.Нет, кого мне жальтак вот этих парней. Себя мне, естественно, тоже жальнадежды на корабль мало, а если я его всё же получунет противника. Но с ними никакого сравнения. Нам повезло с призовыми деньгами, и если бы не эта чёртова задержка с получением чина пост-капитана, я был бы счастлив провести полгодика на берегу. Охота. Хорошая музыка. Операмы могли бы поехать в Вену! А? Что скажешь, Стивен? Хотя я должен признать, что это промедление меня выматывает. Впрочем, с ними тут никакого сравнения, и я не сомневаюсь, что у меня скоро всё устроится.
Он подобрал «Таймс» и пробежал глазами «Лондон газетт», на случай, если пропустил своё имя в те три первых раза, когда читал её.
Перекинь-ка мне вон ту, с рундука, а?сказал он, отбрасывая газету.«Сассекс курьер».
Вот тут совсем другое дело, Стивен,сказал он через пять минут.«Свора мистера Сэвила собирается в десять часов в среду шестого ноября 1802 года в Чампфлауэр-Кросс». Мальчишкой я вдоволь поохотился с ними: полк отца стоял лагерем в Рейнсфорде. Семь миль по отличной сельской местности, только надо иметь хорошую лошадь. Или вот, послушай: изящная джентльменская резиденция, на гравийной почве, сдаётся на год за скромную цену. Конюшня на десять лошадей, тут сказано.
А комнаты там есть?
Ну конечно, ещё бы. Её бы не назвали джентльменской резиденцией, не будь там комнат. Ну ты даёшь, Стивен. Десять спален. Ей-богу, дом в той местности, да ещё недалеко от моряэто просто подарок.