Так прошла неделя, пошла вторая, ближе к концу которой его позвали на совет военачальников, проходившем под стенами города, в шатре под холмом, на самом краю плодородной долины. Публий отогнул полог, вошел и замялся в растерянности, не зная кого приветствовать первым: ни самого Лисия, но его стратегов он не знал в лицо.
Входи, инженер, и возрадуйсясказал человек плотного сложения, сидевший на треножнике в углуНалей себе вина и посиди пока тихо.
Вероятно, это был сам Лисий, потому что он единственный был в шелковом плаще поверх ниспадающего аккуратными складками и заколотого дорогими фибулами хитона и не носил никаких атрибутов воина. Трое остальных склонились над картой, растянутой на трех других треножниках, и были в коротких плащаххламисахповерх льняных туник и подпоясаны широкими ремнями с короткими мечами в ножнах. Три стратига, подумал Публий подливая себе побольше воды в вино, не слишком ли много на одну армию? Усевшись на разборную походную скамью, он без особого интереса прислушался к разговору,
Могу ли я спросить, кто из нас будет архистратигом? спросил то ли лысый, то ли наголо бритый полководец, в хламисе бордового цвета.
Погоди, Птоломейпоморщился ЛисийВсему свое время. Лучше расскажите мне, какими силами мы располагаем? Ну, кто начнет? Наверное ты, Никанор?
Да, господинответил коренастый в лазоревом плащеУ меня, думаю, есть нужные тебе сведения. Мы располагаем десятью хилиархиями гоплитов, еще десятьюпельтастов. К этому надо добавить тысяч двадцать всякого сброда из персидских провинций и наемников. Из последних, некоторыедостойные воины, но им всем надо платить. Впрочем, и остальным тоже.
С этими словами Никанор вызывающе посмотрел на Лисия. Было заметно, что он его ни на обол не ценит и презирает, причем делает это открыто, как и полагается относиться к чиновнику уважающему себя полководцу.
А вот это, мой другласково сказал ЛисийНе твоя забота.
Публий, воспитанник понтификов, сразу понял, что коренастый Никанор нажил себе врага.
Кстати, наш великий Базилевс, да хранят его все боги Олимпазевнув, продолжил наместникуже распорядился выплатить всему войску жалованье за год вперед.
При этих словах стратиги заметно оживились и подлили себе еще вина.
Итакпродолжил НиканорКогда подойдут отряды из Аскалона, у нас будет тысяч сорок одних только пеших. К этому добавь тысячу отборных гейтаров и еще шесть тысяч конных из разных провинций, хотя большинство из них я бы поостерегся использовать в серьезном бою.
А колесницы? прервал его высокий стратиг в темно-синем плащеТы забыл колесницы.
От колесниц, Горгий, будет мало толку в этой местности, это тебе не пустыняехидно сказал ПтоломейЯ бы лучше поставил на слонов. Сколько у нас слонов, Никанор?
Только четыре, Макронвидимо, это было прозвище ПтоломеяОстальных Базилевс забрал с собой. Будем надеяться, в Персии они ему нужнее.
Для выбивания налогов ногами слоновхихикнул высокий Горгий.
Все трое стратегов засмеялись, в то время как Лисий поджав губы, исподлобья посматривал на них. Наконец, он заговорил и его слова звучали зловеще:
Насколько я понял, "Еврейский Молот" может выставить против нас не более десяти тысяч бойцов, все пешии. Надеюсь ваших сил, несмотря на недостаток слоновтут он насмешливо посмотрел на стратиговхватит для того, чтобы справиться с евреями? Я спрашиваю, потому что наше войско понадобится не только для этого.
На лицах полководцев было написано недоумение. Публий тоже недоумевал и с удивлением почувствовал, что с интересом и тревогой ждет пояснений Лисия.
Так знайте! торжественно начал ЛисийЯ получил ясное и недвусмысленное повеление раз и навсегда решить проблему с иудеями. Наш повелитель желает, чтобы Иудея перестала существовать. Да, именно существоватьтвердо добавил он, глядя на удивленные лица присутствующихА а для этого надо как можно быстрее уничтожить иудеев.
Всех? невольно вскричал Публий, вставая, и ему снова вспомнились чудесные глаза.
Всехтвердо заявил наместник
И детей?
Да, и детейтеперь в голосе говорившего послышалось недоумениеА ты о чем думал?
Публий уже давно ни о чем не думал, но тут горькая струя вновь подступила к горлу, ему стало дурно. Что мне какие-то еврейские дети, подумал он? Что мне вообще эти иудеи? Теперь глаза цвета темного песка смотрели укоризненно.
Впрочем, не обязательно всехснисходительно пояснил наместникХотя можно и всехон задумалсяНет, всех, наверное, не получится, слишком хлопотно, да и расточительно. Но взрослых мужчин все же следует уничтожить, ну а остальных, женщин и детейпродать. Не всех, конечно, а лишь тех, что останутся в живых.
Вот тут бы нам слоны и не помешали бызлорадно поддакнул коренастый Никанор.
Это пожалуй, было уже слишком. Наместник Лисий заметно поморщился, а Птоломей так просто скривился, явно не одобряя такой жестокости. И только умница Горгий благоразумно молчал. Горькая волна подступила совсем близко к горлу и Публий уже подумал было, что ему придется выбежать из шатра, но тут вмешался Лисий.
Прежде, чем заняться женщинами и детьми, неплохо было бы уничтожить их войсконасмешливо сказал он.
Это зависит от того, насколько правильное решение примет архистратиг, хороший архистратигнамек лысого Птоломея не блистал изощренностью.
До сих пор они били нас в узких проходах, используя атаку с нескольких сторон. Фаланга бессильна против такого нападения, и они это знаютпохоже, Никанор был самым разумным из стратиговНам надо выманить их на открытое место.
Он склонился над картой и ткнул заскорузлым пальцем куда-то в самую середину.
Эммаумс трудом выговорил онЧто это такое?
Несколько небольших деревень и много полейответил ГоргийДа еще горячие источники. Ах, какие там можно славные термы построить, да вот некому.
Построим, но позже А поляэто хорошо, это как раз то, что надо. Предлагаю выдвинуть армии к этому Эммауму и ждать иудеев там.
Ага! презрительно сказал ПтоломейТак они и пришли
Начнем жечь их деревнипридут. Никуда не денутся.
Ерундазаявил ГоргийТам этих деревень и на полдня не хватит, а что потом? Будем проедать провизию и фураж? Четыре слона, это, конечно, немного, но жрут они как сотня лошадей. Нет, нам надо напасть на их лагерь
А ты знаешь, где их лагерь? снисходительно спросил Птоломей.
Я знаюэто был НиканорНаши в Хакре так хорошо погуляли в их Хиеросалима, что там ничего святого не осталось.
Тут он густо захохотал. Эта примитивная игра слов так его насмешила, что он не сразу смог продолжить:
Поэтому они молятся в старой крепости Мицпe, в десяти гиппиконах от Хакры.
Сколько это будет в римских милях? вмешался ЛисийВ гиппиконах будешь мерять свой путь в Аид.
Миль пятьсмутился Никанор, начавший догадываться, что впал в немилость.
Там же у них и место сбора войскдобавил Горгий, злорадно поглядывая на НиканораГосподин, дай мне пять хилиархий гоплитов, и я вырежу их спящих.
Так и сделаемповелел наместникНиканор, выдели ему лучших и добавь четыре эскадрона гейтар.
Выполнюответил Никанор мрачно, подозревая, что его карьера заканчивается.
Итак, я возвращаюсь в метрополию и назначаю архистратигом Птоломея Макрона. Горгий пусть идет на этот Мицпe, Никанор же будет командовать остальным войском.
При этих словах лысый Птоломей заметно обрадовался, высокий Горгий оживился, а коренастый Никанор совсем сник. В отличие от будущего победителя Горгия и от архистратига Макрона, ему предстояло размещать войска и заготавливать припасы.
А ты, инженеробратился наместник к ПублиюГотовы ли твои машины?
Все готово, господинравнодушно ответил Публий.
Горькая волна отпустила, и теперь на него навалилась апатия. Из шатра он вышел вместе с Птоломеем, и вместе с ним отправился назад, в город. Лысина архистратига сверкала в свете луны рядом с инженером, он явно хотел поговорить.
Послушай, римлянинначал онЯ, конечно, не оспариваю повелений Базилевса, но чувствую, что возможно это путь в тупик. Ты же инженер и знаешь, что такое пружина: чем больше давишь, тем сильнее она сопротивляется.
Пружину можно и сломатьпожал плечами Публий.
Ну да, и при этом разнести все вокруг, если она была прочнавозразил его собеседникА мне кажется, что иудейская пружина весьма прочна.
Так что же ты предлагаешь?
Пока ничего. Я всего лишь главнокомандующий, а не наместник. Но я бы действовал иначе
Как именно он бы действовал, он не объяснил, а Публий не спрашивал. Прошло несколько недель. За это время Публий успел сблизиться с опальным Никанором. Стратиг много пил, мало разбавлял и был весьма удручен немилостью наместника. Его унылый настрой был понятен инженеру, который и сам переживал не лучшие времена. Ему по прежнему всюду мерещились все те же яркие глаза, и непонятная тоска не покидала его, что еще больше сближало его со стратигом. Впрочем, Лисий был далеко, и постепенно Никанор воспрял духом, чему способствовали и непрерывные возлияния. Как ни странно, он не обозлился на Птоломея, отзывался о нем только одобрительно, хотя и называл его исключительно Макроном. Именно от Никанора инженеру удавалось получать последние сведения о передвижениях войск. Главнокомандующий разбил армию на три войска. Горгий получил обещанные ему силы и тщательно готовил нападение на Мицпе, рассылая во все стороны конных и пеших лазутчиков. Никанору он придал главные силы и приказал разместить их в Эммауме. Для себя он придержал несколько хилиархий резерва около Йокнеам.
Эммаум действительно оказался кучкой деревень среди невысоких холмов, на которых дубовые рощи сменялись полями, а поляснова рощами. Войско расположилось на перекрестке двух дорог, раскинув свои костры по ближним полям и распугав земледельцев. Слоны паслись под развесистыми дубами, всадники располагались подальше от них, чтобы не нервировать коней, а пешии разбили лагерь между ними. В отличии от римских легионеров, у эллинов не было ни палаток, ни рвов, ни сторожевых башен. Воины попросту располагались вокруг костров группами по десять-двадцать бойцов. Публию повезло большеон и его помощники с относительными удобствами устроились на инженерных повозках и под ними. Приказа собирать машины пока не поступало, и поэтому было тесновато, но никто не жаловался.
Кроме войска, в Эммауме стали появляться какие-то непонятные люди. Явно не воины, они более походили на торговцев. Некоторые из них действительно предлагали необходимые воинам вещи: оружие, доспехи, одежду, сандалии, ремешки к ним и, разумеется, девок. Но большинство ничего не предлагали и, казалось бы, бесцельно, болтались по лагерю. Публий долго пребывал в недоумении, пока его не просветил старый знакомый. Однажды, слоняясь без дела, Публий зашел на окраину лагеря, туда где находились палатки торговцев и неожиданно встретил там Агенора, сына Гедалии. Вначале Публию показалось, что иудей его испугался, но наверное ему это показалось, потому что тот отнесся к нему с явной симпатией и даже пригласил в импровизированную попину под двумя огромными дубами. Бывший служка первосвященника Менелая неуловимо изменился, в нем появилась несвойственная ему прежде уверенность в себе, к тому же теперь он не пил чрезмерно, но и пренебрегал вином, разбавляя в меру. И вообще, это был какой-то новый, незнакомый инженеру Агенор. С почти незаметной усмешкой он выслушал историю злоключений инженера, в которой, разумеется, были опущены некоторые скользкие моменты. Заметив эту непонятную усмешку, Публий поинтересовался странной суетой вокруг войска и таинственными личностями.
Думаю, латинянин, что ты последний, кто не знает всей подоплекиусмешка никуда не исчезла, она лишь стала сильнееЭти люди здесь, чтобы скупать рабов после разгрома Иудеи.
После уничтожения Иудеимашинально поправил его Публий.
Внезапно усмешка исчезла с лица Агенора. Видя это, Публий пересказал ему вкратце суть повелений Антиоха Эпифана.
Я не удивлентихо сказал АгенорЭтого и следовало ожидать. А известно ли тебе, что эти торговцы людьми хранят в своих повозках? Так знай: там у них слитки серебра для покупки рабов, а ещецепи и веревки для пленников. Только вот провизии для них они не запасли, да и зачем? Ведь рабы будут так дешевы Маленькие такие рабы Дети.
Уже попрощавшись и уходя, Агенор вдруг остановился и, после почти незаметного колебания, очень тихо, почти что шепотом, сказал.
Что ты делаешь в нашей стране, латинянин? Возвращайся лучше к себе домой!
У меня нет домахмуро ответил Публий, смутно припоминая, что эти слова он уже слышал и этот ответ уже давал.
И только поздно ночья, ворочаясь без сна, он снова вспомнил девушку с глазами цвета темного песка, бросившую ему в лицо те же самые жестокие слова.
В последующие дни много чего произошло и разговор с Агенором забылся. Вспомнил его Публий через несколько дней, когда вернулся корпус Горгия, вернулся без победы и без поражения. Воины валились от усталости, кони не хотели идти, а сам стратиг был просто в ярости. Они прошли маршем от моря до Мицпе, но никого по дороге не видели: их встречали покинутые деревни, бесплодные поля и засыпанные колодцы. Горгий хотел разграбить Мицпе, но и здесь он опоздал, город был покинут, дома пусты, священные предметы исчезли. Теперь незадачливый полководец рвал и метал, но его неожиданно утешило донесение лазутчиков, сообщивших, что иудейское войско встало лагерем на юг от Эммаума, в предгорной долине, совсем близко от дороги на Ерушалаим. Однако надо было дать отдых бойцам и коням, поэтому Горгий дал людям сутки на восстановление сил и велел выступать на следующий день к ночи. В этот день Публий еще раз заметил Агенора, сидевшего с гоплитами у костра. Публий тихонько подошел и прислушался.
А вот скажи иудей, правда ли то, что этот их "Молот" сражается без щита, а в каждой руке у него огромная секира черной бронзы? спросил молодой гоплит, и было заметно, что его голос дрожит.
Все верноавторитетно заявил АгенорТолько не он один сражается без щита
Как можно биться без щита? с сомнением в голосе спросил пожилой воинБез щита ни фалангу, ни стену не выстроишь.
Щиты-то у них естьпояснял эллинистДа только они их редко используют. Вот если увидите, как они бросают щиты
Нельзя бросать щитупрямо твердил пожилой.
Это тебе нельзядавил на свое АгенорА вот если маккавеи бросили щитызначит идут добивать.
И что тогда? раскрыл рот молодой.
Тогда молись Гермесу Если успеешь.
Публий ухмыльнулся в начинающую пробиваться бороду. Если Агенор и не был лазутчиком маккавеев, то невольно работал на них своими байками.
На следующий день на закате, корпус Горгия покинул лагерь, наскоро принеся жертвы богам, и без лишнего шума направился куда-то на юго-восток. Публий заметил, что сирийцев вели два местных проводника, судя по одежде, из эллинистов, причем одним из них был уже знакомый Агенор. Увидев инженера, тот хотел было подойти, но лишь махнул ему рукой издали и исчез в вечернем сумраке вместе с войском.
Ночь прошла спокойно, но инженеру не спалось. Под утро, так и не выспавшись толком, он вышел из лагеря на край рощи справить нужду. Как всегда в последнее время, думы его были спутаны. Ничего хорошего не вспоминалось, и он просто отбрасывал любую мысль, боясь того, до чего может дойти размышляя. На поле за деревьями лег туман, и он бездумно смотрел в этот туман, думая, что так ведь можно и утонуть, если и не телом, то душой. Наверное, у входа в царство мертвых лежит такой же туман. Он очищает тело, смывает заботы жизни, успокаивает, убаюкивает, уводит прочь от страданий. Как хорошо! Но насладится этим состоянием ему не дали. Из плотной стены тумана показалось острие копья, потом второе и третье. Осторожно, медленно, и предельно тихо оттуда начали выходить бородатые, вооруженные люди. Иудеи, подумал Публий, надо бы поднять тревогу. Но еще мгновение назад ему было так хорошо, и так не хотелось нарушать такую покойную тишину. Однако ее нарушили другие.
Внезапно тишину разорвал рев труб, множества неистовых фанфар, мгновенно изломавший на куски не только саму тишину, но и туман. Иудеи не атаковали, не неслись толпой и не шли строем. Нет, вместо этого они трубили, и это было страшнее всего. Очнувшись, Публий бросился обратно в лагерь. В лагере творилось неописуемое: сталкивались люди, кони, повозки, куда-то пробирался обезумевший слон, круша все на своем пути. Выбежал голый Никанор, в одной только набедренной повязке, судорожно размахивая мечом и истошно вопя в попытках выстроить фалангу. Наконец, ему удалось построить нестройную, колеблющуюся, непрочную стену из случайно пойманных им людей. Полуодетые гоплиты стояли плечом к плечу с испуганными пельтастами, а между ними настороженно озирались пестро вооруженные пехотинцы из разрозненных частей. Туман совершенно разошелся, и на опушке леса появилась первая линия иудейского войска.