Забери меня вороны, если знаю, Менедем театрально воздел руки к небу. Я надеялся провернуть сделку с этим недостойным мерзавцем Андроником, но этот брошенный содомит не захотел дать достойную цену.
Все казначеиподлые шкуры, сказал Диоклей. Так всегда было, и, полагаю, всегда будет. Готовы кормить солдат хоть помоями. А чтобы дать, что получше, да потратить лишний оболэто нет. Думают, на чёрством заплесневелом хлебе люди будут сражаться так же, как и на свежем, а то и лучшеот плохой еды становятся злее.
Каждое слово, что ты сказал, правда, но тут есть и ещё кое-что, ответил Менедем. По большей части, каждый обол, не потраченный казначеем на солдат, это обол, который он приберёг для себя.
О, да. Разумеется, келевст опустил голову. Однако, служи я в армии Антигона, я бы поостерегся с такими играми. Если на этом поймает старик Одноглазыйзапросто кончишь жизнь на кресте, он щёлкнул пальцами.
Ну, тогда пусть Антигон поймает Андроника. Пусть он Менедем прервался. Кто-то шёл по пирсу в сторону "Афродиты"наверняка эллин, поскольку финикийцы не носили туники, оставляющие голыми руки до плеч и ноги до самых колен. Радуйся, друг! Менедем повысил голос. Можем чем-то тебе помочь?
Это ты тот купец, что на днях приносил в казармы оливковое масло? спросил незнакомец. Прежде, чем родосец успел ответить, он склонил голову и ответил сам:Да, конечно же это ты.
Верно, только ваш грязный казначей не желает иметь со мной дела, Менедем и не потрудился скрыть обиду.
Как по мнепусть этот Андроник хоть свою задницу подставляет как раб-катамит в борделе, ответил эллин. Я-то знаю, чем он нас потчует, и я пробовал твое масло, когда ты приходил. Пусть Андроник и не захотел покупать, а я хочу. Сколько просишь за амфору?
Тридцать пять драхм, Менедем назвал ту же цену, что и в начале несостоявшегося торга с Андроником.
Он помедлил, ожидая, какое встречное предложение сделает эллин. Гиппоклей, вспомнил Менедем, вот как его зовут. И когда пробовал масло, оно ему очень понравилось. И теперь он не стал торговатьсяпросто склонил голову и сказал:
Тогда я возьму две амфоры. Тридцати пяти сиклей хватит?
Хватит, Менедем изо всех сил старался скрыть удивление.
Хорошо, Гиппоклей склонил голову. Не уходи никуда. Я вернусь. Пойду возьму деньги и пару рабов, донести амфоры.
И ушёл.
Так-так, сказал Менедем. Это лучше, чем ничего, он рассмеялся. Я, конечно, продал бы Андронику гораздо больше двух амфор.
Гиппоклей вернулся меньше, чем через полчаса, в сопровождении двух тощих рабов.
Вот, приятель, он протянул Менедему пригоршню звонких сидонских монет. А теперь я заставлю работать этих ленивых мерзавцев.
Менедем пересчитал сикли. Гиппоклей не пытался его обмануть. На некоторых монетах виднелись надписи угловатой арамейской вязью. Менедему эти буквы ничего не говорили. Но у этого Гиппоклея много серебра.
Может, ты желаешь и парочку копчёных угрей с Фазелиса? спросил он. По два сикля за штуку.
Это было вчетверо больше, чем Соклей заплатил за них в том ликийском городе. Но попробовав кусочек, Гиппоклей склонил голову и купил три штуки. Рабы, кряхтя, подняли амфоры с маслом и потащили следом за ним по набережной, обратно в Сидон.
Неплохо, сказал Диоклей.
Да. Я взял хорошую цену, не сомневайся, Менедем поднырнул под палубу на корме и ссыпал свою полную горсть серебра в промасленный кожаный мешок. Он только что заработал дневную оплату для команды торговой галеры. Конечно, это не чистая прибыль, угри и масло получены не задаром. И всё-таки, это лучшая его сделка с тех пор, как они остановились в Сидоне.
И Гиппоклей оказался не единственным солдатом, кто, распробовав дамонаксово масло, захотел его купить. Едва наёмник скрылся, как по пристани к "Афродите" подошёл другой офицер. Этому молодцу не понадобилось возвращаться назад за рабом, чтобы унести покупкуон привёл с собой человека. Как и у Гиппоклея, монеты у него были сидонские.
Я здесь уже целых три года, с тех самых пор, как мы отбили это место у Птолемея, пояснил он. Если у меня и оставались какие-то драхмы, я их давно потратил.
Не тревожься, о наилучший, успокоил его Менедем. Я разберусь, сколько сиклей в тридцати пяти драхмах, уж будь уверен.
Соклей мог бы сделать подсчёт в уме. Менедему пришлось использовать фишки на счётной доске. С её помощью он сумел получить ответ почти так же быстро, как и кузен:
Семнадцать, и ещё половина.
Звучит похоже на правду, эллин принялся считать сикли и передавать их Менедему один за другим, шестнадцать семнадцать. Он протянул родосцу маленькую монетку:И полсикля, для ровного счёта.
Большое спасибо, сказал Менедем. У меня ещё есть окорока из Патары, если хочешь
Дай-ка мне кусочек попробовать, попросил офицер. Менедем дал. Офицер расплылся в улыбке:О, клянусь богами, этот поросёнок умер счастливым.
Заплаченной ценой эллин осчастливил и Менедема. Обернувшись к рабу, он добавил:
Давай, Сирос. Перекинь этот окорок через плечо. Могу я попросить у тебя кусок верёвки, родосец? Бери амфору, и шагай.
Да, господин, ответил раб на корявом греческом с арамейским акцентом и, обливаясь потом, поплёлся с корабля вслед за своим хозяином. Раб был меньше ростом и гораздо худее эллина, но гордость не позволила бы хозяину опускаться до тяжёлой работы, когда у него есть раб.
Менедем с Диоклеем смотрели вслед этой парочке.
Что скажешь? спросил келевст. Если бы к нам явился один солдат, я решил бы, что это счастливый случай, и назавтра забыл про это. Но если двое, да прямо с утра
Да, склонил голову Менедем. Взгляд упал на новую пригоршню серебра. Интересно, сколько ещё мы получим, и ему пришла в голову новая мысль:И ещё интересно, не было ли то масло, что подавал Андроник для пробы, из лучших, не то, что на каждый день? Не удивлюсь, если так. И оно всё равно не очень.
Это знает только он, ответил Диоклей. Ну а мы, по крайней мере, узнали, что наше масло именно такое, как мы и обещали.
Да, я тоже об этом думал, вздохнул Менедем. Так трудно от него избавиться, что я и сам уже волновался. От родни получить товар лучшего качества сложнее, но нужно стараться. Иначе кто нам поверит, когда мы вернёмся через год-два?
Диоклей рассмеялся.
Тут, шкипер, это не имеет значения. Если мы и вернёмся сюда через пару лет, вполне возможно, на месте гарнизона Антигона обнаружим гарнизон Птолемея.
Да, не могу сказать, что ты не прав, даже и пытаться не стану. Или, возможно, мы узнаем, что люди Птолемея здесь были и Антигон их опять прогнал.
Может и так, согласился келевст. Эти двое будут колотить друг друга, как в панкратионе, до тех пор, пока один уже не сможет уже шевелиться.
А ещё Лисимах и Кассандр, добавил Менедем. И, если кто-то из них падет, вместо него поднимется другой. Может, Селевк с востока. Кто-нибудь. Не думаю, что кто-то из них может занять место Александра, но и оставить его пустым они не хотят.
В своей драке все эти генералы давят всех без разбору, сказал Диоклей. Они и Родос бы раздавили, имей такую возможность.
А то я не знаю, сказал Менедем. Мы действительно свободный и независимый полис, и даже Птолемей, наш лучший друг среди македонян, даже он считает смехотворным наше желание, чтобы так всё и оставалось. Он тешит нас, поскольку мы его посредники в торговле зерном, но тем не менее считает это смешным. Я видел это на Косе в прошлом году.
Вместо того, чтобы продолжать разговор о политике, Диоклей указал куда-то в начале пристани.
Забери меня фурии, похоже, там ещё солдаты, ищут "Афродиту".
Да, так и есть, пробормотал Менедем. Может, те пробы в казарме, в конце концов, отлично окупятся, несмотря на то, что этот жалкий негодяй Андроник сам ничего и не купил.
Эллины поднялись на пирс. Они неуверенно озирались, пока Менедем не помахал им и не окликнул. Тогда они поспешили к нему. Один спросил:
Это ты торгуешь хорошим маслом?
Разумеется, я, Менедем переводил взгляд с одного на другого. Как вы об этом узнали? У меня хорошая память на лица, и, кажется, никто из вас не был на дегустации у казначея.
Да, но мы о ней слышали, и мы знаем, чем он нас кормит, ответил тот солдат, что заговорил первым, и скривился, показывая, что он об этом думает. Мы тут решили скинуться, купить одну амфору хорошего масла и разделить на всех. Верно, ребята? и остальные наёмники склонили головы, подтверждая, его слова.
Я не против, сказал Менедем и сообщил, сколько стоит амфора.
Папай! ахнул переговорщик, и остальные вздрогнули от неожиданности. Может, сделаешь скидку? Это очень уж дорого для простых смертных.
Этим утром я уже продал три амфоры за такую цену, ответил Менедем. Если вам отдам дешевле, ко мне придут ваши товарищи и заявят "о, ты продал старине как-там-его за двадцать драхм, отдай и нам за двадцать". И конец моей прибыли, понимаете? он развёл руками, показывая, что сожалеет, но остался твёрд.
Солдаты сдвинули головы. Менедем демонстративно не слушал их тихий спор. Наконец, они опять разделились. Тот, что начинал торг, сказал:
Ладно, пусть будет тридцать пять драхм.
Это, должно быть, хороший продукт, так что, на этот раз мы заплатим.
И я очень вам благодарен, о благороднейшие, сказал Менедем. Тогда поднимайтесь на борт и выбирайте амфору, какая понравится. Амфоры были все одинаковые и отличались не больше, чем один колос ячменя от другого, но он знал, что возможность выбораа вернее, видимость выбораделает покупателей счастливее. Когда они выбрали себе амфору, Менедем добавил:Может желаете купить ещё окорок или копчёных угрей?
Солдаты Антигона опять сбились в кучу, а после потратились ещё и на угрей. Когда они расплатились, Менедем тоже был счастлив. Несколько монет оказались сидонскими сиклями, которые он посчитал по две родосские драхмы. Остальныедрахмы, дидрахмы и тетрадрахмы со всей Эллады. Афинские совы и черепахи с Эгины были куда тяжелее родосских монет. Но для этих солдат одна драхма так же хороша, как другая. Менедем знал в них толк, как знал и то, что не стоит болтать о дополнительной прибыли.
Вскоре на пирсе перед "Афродитой" стояла уже новая группа солдат.
Может, ты ещё будешь благодарить того казначея, который тебя прогнал, а не проклинать, предположил Диоклей.
Менедем же подумал о том, как ещё много амфор с маслом остаётся на борту акатоса. Но после он вспомнил и о том, сколь велик гарнизон Антигона в Сидоне. Если они запали на дамонаксово масло
Клянусь египетской собакой, сказал он. Да, вполне возможно.
* * *
Чем дальше Соклей продвигался по Иудее, тем лучше начинал понимать, почему эллины так мало знали об этой земле и её народе. Эти люди держались вместе, цепляясь лишь за своих и стараясь иметь как можно меньше дела с чужими. И земля в этом им помогала. Она была неровной, холмистой, иссушенной и неплодородной. Но, насколько он видел, иудеи ею дорожили. Хотя кто бы в здравом уме стал её отнимать?
Соклей знал, что Внутреннее море недалеко, всего в паре десятков стадий. Вот он, путь на запад, широкая дорога, по которой можно легко вернуться на Родос. Но иудеи от неё отвернулись. У них имелись свои стада коз и овец, свои оливковые деревья и виноградники, и они, казалось, были этим вполне довольныкак и своим странным богом, чьё лицо никто никогда не видел.
В каждом городе или селении, через которые путники проходили, Соклей высматривал храм этого таинственного бога. Но ни разу не нашёл. Наконец, за парой кружек вина в таверне, он спросил об этом у иудея, показавшегося дружелюбным. Услышав вопрос, тот с удивлением и даже жалостью покачал головой, словно и не ждал, будто Соклей мог что-то знать.
У нашего Бога есть только один храм, где священники возносят молитвы и приносят жертвы. Это в Иерусалиме, нашем великом городе.
По всей Иудее люди говорили об Иерусалиме, как эллины об Афинах или Александрии. "Любой другой город ничто рядом с Иерусалимом", говорили они. Они рассказывали о своём храме, как афиняне о Парфеноне, утверждая, что это самое прекрасное и величественное строение во всём мире.
Слушая их, Соклей делал скидку на то, что они лишь варвары, да к тому же ещё провинциальные варвары. Однако, оказался не готов к виду Иерусалима, когда после пары часов езды на северо-запад от города впервые увидел его за горным хребтом.
Он указал вперёд.
Вон он. Наверное, он и есть. Но чтоэто всё? И этим так восхищаются все иудеи, каких мы встречали?
Выглядит не очень-то, а? сказал Аристид.
Это точно, ответил Соклей.
Этот якобы величайший иудейский город протянулся по склону между одной большой долиной с востока и другой, поменьше и узкой на западе. В длину он занимал с полдюжины стадий, а в ширину и того меньше. Отдельно, пунктиром на склоне западнее узкой долины, виднелись ещё дома, хотя они вряд ли заслуживали такого названия. И над всем этим вились дымыверный знак, что там обитают люди. Решив выдать городу кредит доверия, Соклей произнёс:
Бывают полисы и мельче.
Но вот уродливееэто вряд ли, сказал Телеф.
Соклей не считал, что замечание полностью справедливо. Стены вокруг Иерусалима и те здания, которые он мог рассмотреть, были выстроены из местного камня золотистого, приятного глазам цвета. Никаких деталей с такого расстояния было не разобрать, и он сомневался, что на это способен даже Аристид с его острым, как у рыси, зрением.
Возможно, одно из тех больших зданий и есть тот храм, о котором рассказывают иудеи.
Не вижу я ничего похожего на храм с колоннами и всем прочим, сказал Аристид, пристально вглядывавшийся в город на дальнем холме.
Они варвары, вставил Москхион, и к тому же, странные варвары. Кто знает, похож ли их храм на нормальные храмы.
И это их поклонение глупому богу, которого никто видеть не может, усмехнулся Телеф, может, и храм у него такой, что никому не виден.
Вполне возможно, сказал Соклей. Я слышал, кельты поклоняются своим богам в лесных кущах, он оглянулся. Но признаю, в земле кельтов деревьев побольше, чем здесь. Он поразмыслил немного и продолжил:Беру обратно свои слова. Я думаю, что храмодно из тех зданий, поскольку иудеи по-другому говорили бы об этом месте, будь оно просто священной рощей, или если бы там ничего не было.
Он смолк, удовлетворённый собственной логикой. Но переводя взгляд с одного своего спутника на другого, чтобы выяснить, впечатлил ли он также и их, Соклей услыхал, как Телеф пробормотал Аристиду:
Собака египетская, уж и пошутить нельзя, чтобы не получить в ответ лекцию.
У Соклея вспыхнули уши. "Что ж, ты хотел выяснить, что они думают, сказал он себе. Вот и выяснил".
Он не намеревался читать им лекцию. Он просто высказывал своё мнение. Во всяком случае, ему так казалось. Он вздохнул. Надо последить за собой. Мне, действительно следует вести себя осмотрительнее, или я буду раздражать людей. А этопоследнее, что может позволить себе торговец, поскольку
Он оборвал сам себя. Он иногда сам на себя ворчал, и довольно едко. Сам себя поучал не поучать.
Пошли! произнёс он вслух. Это было сказано кратко, настолько кратко, что даже Телеф не придерётся.
Дорога на Иерусалим петляла между оливковыми рощами и полями, которые могли бы быть и богаче, если бы не крутой склон. Чем ближе эллины подходили к городу, тем больше их впечатляли его укрепления. Городские стены были умело вписаны в местный ландшафт. Особенно выделялась северная часть укреплений. Даже Телеф произнёс:
Не хотел бы я брать этот город штурмом.
В самом деле, опустил голову Аристид. Его лучше выморить голодом. Не то здесь можно погубить зазря целую армию.
Приблизившись к западным воротам, Соклей обнаружил, что некоторые из охранниковэллины, а другие, в шлемах, с копьями и щитами, но без доспехов, смуглые и крючконосыеиудеи. Один из эллинов уставился на короткие хитоны Соклея и моряков с "Афродиты", потом толкнул товарищей. Теперь все они указывали на пришельцев. Тот, кто первым заметил, окликнул их:
Hellemzete?
Malista, Соклей склонил голову. Конечно, мы говорим по-гречески.
Посейдоновы чресла, и каким же ветром вас занесло в это богами забытое место? Мы-то торчим тут, чтобы не дать египетским богатеям снова отобрать этот город у Антигона, но что может заставить человека в здравом уме прийти сюда по доброй воле?