Солдат ушел, сказал Соклей. пойдём узнаем, сколько ликиец хочет за свои окорока.
Цена купца за окорок не показалось завышенной. Менедем спросил его:
Сколько их у тебя?
Двадцать восемь. Нет, двадцать семь. Я только что продал один.
Тихим голосом Менедем спросил.
Сколько получится, если увеличить его цену в двадцать раз, мой дорогой?
Соклей застыл, шевеля одними губами. Частично он негодовал, что его используют как живой абак. Другая его часть, гораздо большая, радовалась возможности пустить пыль в глаза. Он сообщил Менедему результат. Менедем предложил цену ликийцу, сообщив:
Мы дадим тебе вот столько за все.
За все? Парень выпучил глаза.
Да, мы увезём их на восток. Столько и не оболом больше. Да? Нет?
Все. произнес ликиец в изумлении. Он не привык делать дела в таком масштабе. Он пытался посчитать цены в уме, желая понять, стоит ли низкая цена за один окорок возможности получить большой кошель серебра сразу за все и больше не думать о том кому и когда их продавать. Вдруг он протянул руку.
Все!
Менедем пожал её. Соклей произнес.
Давайте вернёмся на корабль. Посмотрим, насколько мы заблудились.
Такого результата Соклей не ожидал: он дошёл от "Афродиты" до агоры, всегда чувствовал направление и полагал, что восстановит маршрут без особых сложностей. Но он не учел особенность улиц Патары, которые путали след даже с большим энтузиазмом, чем греческие города, построенные до того, как Гипподам популяризовал идею поквартальной планировки.
Наконец они наткнулись на резную каменную колонну, расписанную на ликийском языке, установленную перед гончарным магазином.
Дай гончару обол, сказал Менедем, и он расскажет, как нам выбраться из этого лабиринта.
Подожди, ответил Соклей. Он нашел на колонне слово, которое смог понять. Похоже её воздвиг здесь Митридат.
Кто это такой? спросил Менедем.
Он был здесь сатрапом во времена, когда родился наш дедушка, ответил Соклей. Это один из первых людей, который начал чеканить монеты со своим портретом.
В наше время так все делают, ответил Менедем, все македонские генералы, например.
Не совсем все, возразил Соклей, как всегда дотошный, на монетах Антигона все ещё изображение головы Александра.
Хорошо, возмутился Менедем, одноглазый старик чеканит чей-то портрет на своих деньгах, но это всё равно портрет.
Интересно, как много портретов на монетах и статуй на самом деле похожи на Александра. Соклей всегда оставался любопытным. Он уже пятнадцать лет как умер. Это не портреты с него, это копии с копий с копий.
Мог бы спросить у Птолемея в прошлом году на Косе. Да мог бы спросить у любого ветерана-македонца или эллина, ходившего с ними на восток.
Ты прав, мог. Благодарю тебя, о наилучший. В следующий раз я так и сделаю, Соклей просиял:Как приятно натолкнуться на вопрос, у которого есть ответ.
Да, но это будет один ответ или несколько?
Что ты имеешь ввиду?
Если ты спросишь одного ветерана, он ответит тебе. Но если ты спросишь у десятерых ветеранов, ответят ли они так же? Или кто-то из них скажет, что портрет на монетах похож на Александра, а кто-то, что нет.
Не знаю, Соклей подергал себя за бороду, хотя интересно было бы проверить.
Пройдя гончарную лавку, они завернули за угол и наконец увидели впереди голубую воду.
Вот она, проклятая богами гавань! сказал Менедем. Раскинув руки, он закричал:
Таласса! Таласса! и разразился смехом.
Соклей тоже рассмеялся.
Тебе не пришлось маршировать через всю Азию, чтобы найти море, в отличие от войска Ксенофонта.
Нет, но я прошел через всю Патару, а местами и по два-три раза, и, по-моему, это даже дальше, возразил Менедем. И скажу тебе вот что: когда я вернусь с людьми забрать окорока и заплатить ликийцу, я буду рад снова оказаться в море не меньше того войска Ксенофонта. Ты хоть раз видел город, где труднее ориентироваться?
Давно не видел, сказал Соклей, я верю, что остальные ликийские городки будут получше.
Сложно, найти что-то хуже этого. ответил Менедем.
* * *
Суши весла! скомандовал Диоклей, и гребцы "Афродиты" подняли их из воды. Келевст продолжил, втяните их внутрь, парни, мы неплохо идём по ветру.
Гребцы втянули весла и уложили их. Как и сказал келевст, порывистый северный ветер наполнял паруса торговой галеры. "Афродита" устремилась на юг, прыгая по волнам ловко, как дельфин.
Что может быть лучше такого плавания, заметил Менедем. Вскоре он повернет акатос на восток, чтобы следовать вдоль береговой линии, но пока просто стоял у рулевых весел и не мешал кораблю нестись по волнам.
Даже Соклей согласно склонил голову. В этом году он быстрее обычного привык к качке, и она его совершенно не беспокоила.
Сегодня пиратам будет непросто нас догнать, заметил он.
Не стоит на это рассчитывать, возразил Менедем. Они так же быстры, как мы, а когда гребут всеми вёслами, никто не может соперничать с ними.
Ветер всё усиливался и гудел в такелаже галеры. За спиной расходился белопенный след акатоса. Менедем обернулся через плечо, пытаясь понять, насколько быстро они идут.
Шкипер, может, стоит начал Диоклей.
Убрать часть парусов? закончил Менедем, и келевст кивнул. Менедем повысил голос:Парни, давайте подтянем его на пару квадратов. Не хочу, чтобы что-то порвалось.
Парус горизонтально пересекали укрепляющие его верёвки, а гитовы спускались вертикально, деля парус на квадраты. Подтягивая гитовы, моряки могли убрать часть паруса, давая оставшемуся свободно свисать с рея, извлекая из ветра максимум. Но сейчас, с этим северным ветром прямо в спину, они подтянули парус равномерно.
Так лучше, заметил Менедем, хотя результат его пока не удовлетворял. Он приказал приспустить рей. И это тоже помогло, но, опять же, недостаточно.
Не хотел тебя беспокоить, шкипер, но тихо произнес Диоклей, показывая на север.
Менедем снова оглянулся через плечо.
Вот чума, спокойно произнес он, что ж, это добавит нам в суп немного пряностей, да?
Когда он оглядывался в прошлый раз, полоса темных злых туч ещё не виднелась на горизонте. Они быстро приближались. Неважно, с какой скоростью сейчас летит "Афродита", они с легкостью её догонят.
Шторм, сказал Соклей.
Менедем хотел было сплюнуть в подол
туники, что отвести беду, но не стал. Соклей не предсказывал, а просто констатировал факт.
Убрать парус, приказал Менедем, и моряки бросились выполнять. Кричать пришлось громче, чем пару минут назадветер быстро усиливался и начал завывать. Гребцы, на вёсла, отдал он следующую команду, и толкнул одно рулевое весло к себе, а другое от себя. Поставлю корабль против ветра. Такие штормы обычно заканчиваются так же быстро, как и начинаются. Нам проще пройти сквозь него, чем убегать.
Весла вспенили море. Ровная килевая качка "Афродиты" сменилась на бортовую, когда галера повернула и подставила борт волнам. Соклей сглотнул и позеленел как лук-порей: такая качка ему не по нутру. Гребцы легко справились с задачей, они уже проделывали подобное на других кораблях.
Диоклей начал выкрикивать ритм в дополнение к бронзовому квадрату и колотушке.
Риппапай! Приготовьтесь, парни. Вы справитесь. Риппапай!
Вздымаемые ветром, несущим шторм, волны стали выше. Они разбивались о таран, выбрасывая фонтаны пены. Когда акатос развернулся против ветра, качка снова стала килевой, но намного сильнее. Менедем почувствовал себя на спине необъезженной лошади, которая изо всех сил старается его сбросить с себя.
Корабль застонал, переваливая через волну. Длинная и узкая конструкция акатоса помогала легко скользить по морю, но в такой шторм делала уязвимой. На гребне огромных волн часть галеры на несколько ударов сердца зависала в воздухе, а потом скатывалась в подошву следующей волны. Если киль переломится, за пару мгновений все утонут.
Одна волна залила водой нос акатоса, даже если он не развалится, можно захлебнуться прямо в нем.
А вот и шторм! заорал Соклей, будто Менедем и сам этого не видел.
Впереди голубое небо заволокли черные тучи. Солнце исчезло, начался проливной дождь. Неподалеку Зевс метнул молнию. Даже сквозь шум дождя и вой ветра гром был такой силы, будто возвещал конец света. Если такая молния попадет в "Афродиту", корабль отправится на самое дно царства Посейдона, унося всю команду в чертоги Гадеса.
Завывая, как кровожадный зверь, ветер накинулся на Менедема, он изо всех сил схватился за рулевые весла, стараясь их держать, чтобы не унесло в море. Весла вырывались из рук, живя своей жизнью в бушующем море.
Оттяжка мачты лопнула, издав звук как струна огромной лиры. Мачта задрожала. Если лопнет и вторая, мачта, скорее всего упадет. Если она упадет, то может перевернуть галеру.
Закрепите конец! закричал Менедем. Вряд ли моряки его услышалион сам себя слышал с трудом, но они и без него знали, что делать, и поспешили ухватить хлопающий конец, привязать его к другому канату и закрепить кофель-нагелем. Ещё больше моряков стояли вокруг с топориками, готовые срубить мачту и рей, если те упадут.
И вдруг, так же внезапно, как и накрыл "Афродиту", шквал закончился. Ветер ослаб, дождь тоже, а потом и вообще прекратился. Волны ещё оставались высокими, но без ветра потеряли свою ярость, а через несколько минут, когда облака унеслись к югу, снова выглянуло солнце.
С бороды Соклея текла вода. Она стекала и с кончика носа Менедема, и с подбородка, и он, наконец, вытерся рукой. Раньше он не видел в этом никакого смысла.
Ещё один обычный день, заметил Соклей невозмутимо, как будто это и вправду было так.
Менедем попробовал ухмыльнуться. Ему понравилось. Ему нравилось быть живым. Знать, что ты видимо проживёшь ещё какое-то время нравилось ему больше всего. Он наклонил голову, восхищаясь хладнокровием брата, и приложил все усилия, чтобы не уступить ему в этом.
Да, произнёс он, ещё один день.
Моряк на ближайшем к корме весле тоже ухмыльнулся. Он снял руку с весла, чтобы поприветствовать Менедема.
Есть в подобных штормах и приятные моменты, сказал он, если обмочишься, то никто не узнает.
Ни единая душа, рассмеялся Менедем. Надоедливые людишки, населявшие комедии Аристофана могли бы сказать что-то в этом роде.
Удачно проскочили, сказал Диоклей.
Никто не ранен? спросил Соклей.
Один из гребцов стонал и держался за левое плечо.
Сломал, Навкратис? крикнул Менедем.
Не знаю, шкипер, сквозь стиснутые зубы ответил тот. Когда море взбесилось, весло неожиданно прыгнуло у меня в руках и сделало сильный рывок.
Я посмотрю, если хочешь, с готовностью предложил Соклей. Не будучи врачом, он кое-что читал о медицине. Иногда от этого была польза, а иногда, по мнению Менедема, один вред. Но порой и от врачей один вред.
Навкратис кивнул.
Конечно, давай. Если сможешь сделать хоть что-нибудь, я не пожалею.
Надейся, что не пожалеешь, подумал Менедем. Соклей ощупал плечо гребца:
Оно не сломано, просто вывих. Думаю, я могу вправить, но будет больно.
Давай, ответил Навкратис, мне и так уже больно.
Соклею хватило ума заставить двоих гребцов держать Навкратиса. Затем он взял вывихнутую руку и повернул под таким углом, что Менедему стало дурно от одного вида. Навкратис взвыл. Менедем хотел было спросить брата, точно ли он знает, что делаетсо стороны лечение больше походило на пытку. Но тут сустав встал на место с громким щелчком, который услышал даже Менедем.
Навкратис испустил вздох облегчения:
Благодарю тебя, молодой господин. Мне стало легче.
Хорошо, в голосе Соклея тоже слышалось облегчение. Насколько он был уверен в том, что делает? Точно меньше, чем пытался показать, подозревал Менедем.
Держи её пока так, Соклей положил левую руку Навкратиса на правое плечо. Я сделаю для нее перевязь, чтобы она оставалась на месте и заживала.
Он отрезал ножом кусок парусины и подвязал руку гребца. Как и всё на "Афродите", ткань была мокрой. Навкратиса, похоже, это не беспокоило:
Так лучше, сказал он. Ещё болит, но уже терпимо.
У меня есть египетский маковый сок, смешанный с вином, сказал Соклей. Я дам тебе глоток. Он поможет, но не знаю, насколько.
Я попробую, без колебаний согласился Навкратис. Теперь, когда Соклей помог ему, похоже, он уже считал, что тот не может ошибаться. Менедем думал иначе, но оставил свое мнение при себе. Выпив маковый сок, Навкратис скорчил рожу:
Боги, ну и гадость! но вскоре на его лице появилась сонная улыбка:Помогает.
Хорошо, Соклей хотел хлопнуть его по спине, но передумал и вернулся на корму.
Отличная работа, сказал Менедем.
Спасибо, Соклей выглядел довольным собой. Я делал это впервые.
Только не говори Навкратису. Он думает, что это мастерство, а не везение.
Мастерство там тоже было, между прочим.
Ой, только не важничай, дорогой мой. Удача тоже сыграла свою роль, и ты это знаешь, Менедем с вызовом посмотрел на брата:Или ты хочешь поспорить?
Он был готов обозвать Соклея лжецом, если бы тот попробовал. Но Соклей лишь покорно улыбнулся:
Безусловно, о наилучший. И ты прав, не стоит говорить Навкратису.
Чего не говорить? Навкратис обладал острым слухом, но язык заплетался как у пьяного.
Да не важно, хором ответили Менедем и Соклей. В любом другом случае такой ответ лишь раззадорил бы моряка, но сейчас Навкратис кивнул и одурманено улыбнулся.
Сколько макового сока ты ему влил? поинтересовался Менедем.
Надеюсь, достаточно, чтобы унять его боль. Не удивлюсь, если он немного поспит.
А я не удивлюсь, если он проспит десять дней. Менедем стянул через голову промокший хитон и обнаженным грелся на солнышке. Через мгновение Соклей последовал его примеру. Чаще всего моряки в плавании ходили без одежды. Те немногие, кто носил набедренные повязки, уже сняли их.
Я вспомнил, что в Финикии люди расстроятся, если мы станем раздеваться, когда захотим, сказал Соклей.
Следовать глупым варварским предрассудкам не в моем характере, ответил Менедем.
А получать прибыль в твоем характере? Если мы оскорбим покупателей, станут они торговать с нами?
Менедем фыркнул. Соклей был прав, но он не хотел этого признавать. Химилкон в любую жару носил длинные развевающиеся одежды. То же относилось ко всем финикийским купцам, которых он встречал на улицах греческих городов.
Ну, ладно, буркнул он. Лишь бы не заставляли обуваться.
Насчет босых ног Химилкон ничего не говорил. Я тоже не хочу надевать обувь. Соклей всегда ходил на корабле босиком и на берегу сохранял эту привычку.
Всматриваясь в южный горизонт, Менедем цокнул языком.
Шторма уже не видно. Могло быть куда хуже, корабль не столь быстрый или удачливый мог и на дно пойти.
Будем надеяться, что с парочкой пиратов так и случилось.
Точно! кивнул Менедем. Если флот не хочет разобраться с пиратами, может боги позаботятся об этом.
Может, как-то неуверенно согласился Соклей. Жаль, что пока боги справляются плоховато.
Ой, отстань. Вечно ты ни во что не веришь.
Это не так, и это несправедливо, ответил Соклей. Я стараюсь найти правду и жить по ней. Если ты хочешь следовать каждой байке, которую услышал, то давай, я не могу тебе помешать.
Они сердито уставились друг на друга. Между ними бушевал шторм не хуже того, что на море. Следующие пару часов они не перемолвились и словом. Соклей смотрел на птиц, летучих рыб и дельфинов. Менедем вёл "Афродиту" к Мире, куда они направлялись перед тем, как налетел шторм.
Если не успеют туда до заката, других мест, где можно бросить якорь, было предостаточно. Ликийское побережье не так изобиловало длинными косами, выступающими в море, как карийское, но маленькие бухточки и прибрежные поселения имелись во множестве. Беда в том, что Менедем не хотел с ними связываться. В каждом селении стояла наготове пара пиратских кораблей, готовые схватить добычу себе по зубам. Обычно Менедем печалился, видя, как рыбачьи лодки удирают от акатоса, но в здешних водах радовался, что "Афродита" так похожа на пиратский корабль.
Когда Мира показалась на горизонте, Диоклей облегченно вздохнул:
Этот город достаточно велик для гарнизона Птолемея, как и Патара. Они не станут морочиться с маленькими деревушками между Мирой и Патарой. Тамошние ликийцы, наверное, такие же дикие, как во дни Сарпедона.
Сарпедон был сыном Зевса, если верить "Илиаде", заметил Менедем. А нынешние ликийцы в основном сыновья шлюх.