Но охотился-то Алкивиад вовсе не за душой, заметил Менедем, а за
Ой, заткнись. В этом смысл "Пира": как любовь к прекрасному телу ведёт к любви к прекрасной душе, и насколько любовь духовная выше и лучше телесной.
Менедем почесал в затылке.
Любовь к прекрасному телу Но ты только что сам признал, что тело Сократа было далеко от прекрасного.
Ты намеренно притворяешься, что не понимаешь? спросил Соклей.
Не в этот раз.
Свежо предание, мрачно заметил Соклей. Ну, смотри: душа Сократа была столь прекрасна, что Алкивиад хотел разделить с ним постель несмотря на уродливое тело. Разве это не удивительно?
Да уж, ответил Менедем, и Соклей посмотрел на него так, будто размозжит ему голову амфорой с оливковым маслом, если тот скажет ещё хоть слово. "Конечно, подумал Менедем. Ведь если кто-то мог полюбить уродливого Сократа за прекрасную душу, почему бы такому не произойти когда-нибудь и с невзрачным Соклеем? Неудивительно, что он принимает эту историю так близко к сердцу".
Он не привык к таким открытиямбудто боги на мгновение дали ему посмотреть на мир глазами Соклея. Но он понял, что не может рассказать брату о том, что видел или думал, что видит.
Солнце село, моряки поужинали хлебом, оливками, луком и сыром. Менедем запил скромную еду дешёвым красным родосским виномдля питья сойдет, но за пределами острова такое не продать. Отойдя к борту, он помочился в море. Кое-кто из гребцов уже устроился на скамьях и уснул. Менедему не спалось. Он сел на корме, где провел весь день, и смотрел, как на небе появляются звезды.
Луна, а точнее, прибывающий месяц, низко висела на западе. Света от него немного, но этого хватало на танцующую лунную дорожку, бегущую к "Афродите". Кроваво-красная блуждающая звезда Ареса, хотя и не такая яркая, какой бывала, стояла высоко в юго-западной части неба.
Соклей указал на восток.
Вон блуждающая звезда Зевса только что показалась из-за горизонта.
Да, вижу, подтвердил Менедем, ярчайшая звезда в небе, при этом Арес угасает, а Афродита слишком близко к солнцу, чтобы её увидеть.
Интересно, почему некоторые звезды блуждают, как и Луна, но большинство всегда находится на одном и том же месте.
Как ты надеешься узнать это? спросил Менедем. Они делают то, что делают, вот и всё.
Я могу надеяться узнать, почему, ответил его двоюродный брат. Я не рассчитываю на это, но надеяться могу. Знать, почему что-то происходит, даже важнее, чем знать, что именно происходит. Когда знаешь, почему, ты действительно понимаешь. Сократ, и Геродот, и Фукидид согласны в этом
И значит, так оно и есть, саркастически заметил Менедем.
Но Соклей не клюнул на наживку.
Гомер говорит то же самое, знаешь ли, только и сказал он.
Что? Менедем так резко выпрямился, что в спине хрустнуло. В отличие от брата, он не особенно любил философов и историковте витали слишком высоко в облаках. Другое дело Гомер. Как и большинство эллинов, Менедем первым делом обращался к "Илиаде" или "Одиссее". Что ты хочешь сказать?
Вспомни, как начинается "Илиада", ответил Соклей. "Афродита" слегка покачивалась на волнах, напоминая им, что они не на суше. О чем говорит поэт? О гневе Ахиллеса, доставившем столько проблем ахейцам. Гомер говорит не только об осаде Трои, но и о том, почему все произошло так, как произошло, разве ты не видишь?
Менедем поразмыслил и через секунду кивнул:
Что ж, дорогой мой, должен признать, на этот раз ты прав. Постарайся, чтобы радость не ударила тебе в голову.
Иди ты к воронам, рассмеялся Соклей.
У меня есть идея получше: я иду спать, Менедем встал, стянул через голову хитон, свернул тунику и положил на палубу вместо подушки, а затем завернулся в гиматий. Как большинство моряков, он обходился одним хитоном почти в любую погоду, но из толстого шерстяного плаща получалось замечательное одеяло. Доброй ночи.
Соклей лег рядом с ним и зевнул:
Увидимся утром.
Ага, голос Менедема тоже стал сонным. Он потянулся, поерзал и уснул.
Патара располагалась в устье реки Ксантос. Холмы над городом напомнили Соклею Кавн. На холмах росли красные и жёлтые сосны, кедры и стиракс.
Здесь полно хорошей древесины, заметил Соклей.
Вот радость-то, кисло ответил Менедем. Проклятым ликийцам есть из чего строить пиратские корабли.
Парочка пентер патрулировала подходы к гавани Патары. На огромных военных галерах на вёслах сидели по два таранита или зигита, и только на нижнем ярусе с веслом управлялся один таламит. Такое число гребцов делало пентеры очень быстрыми даже несмотря на множество палуб и защиту, прикрывающую гребцов от летящих стрел. Одна из пентер с орлом Птолемея на гроте и фоке направилась в сторону "Афродиты".
Мне не жалко, если Птолемей вырубает деревья в этой стране, заметил Соклей.
Уж лучше он, чем ликийцы, это уж точно, согласился Менедем. А деревья, что он пустит на постройку трирем, тетрем и пентер, уже не пойдут на строительство гемолий и пентеконторов.
Эй! донёсся крик с военной галеры Птолемея. Кто такие?
Менедем иронично хохотнул.
Иногда забавно, когда крутобокие корабли и рыбацкие лодки принимают нас за пиратов. И совсем не весело, когда так думает пентера: этот ублюдок нас может и потопить по ошибке.
Так давай сделаем всё, чтобы он не ошибся. Соклей сложил ладони рупором и крикнул в ответ:"Афродита", с Родоса.
С Родоса, да? усомнился офицер на носу военной галеры, как по мне, так твой говор не похож на родосский.
Соклей втихомолку ругнулся. Он вырос на дорийском диалекте, как и любой на Родосе, но за время учебы в Лицее приобрел аттический акцент. Зачастую это выдавало в нем образованного софиста. Но иногда, похоже, доставляло неудобства.
Я родосец, клянусь Асиной, ответил Соклей, намеренно произнеся имя богини на дорийском диалекте, а это родосская торговая галера.
Что везёте? требовательно спросил офицер, его корабль встал борт о борт с акатосом, и он грозно посмотрел сверху вниз на Соклея: палуба пентеры на несколько локтей нависала над "Афродитой".
Прекрасное оливковое масло, лучшие родосские благовония, косский шелк, книги и львиную шкуру, которую мы только что купили в Кавне, ответил Соклей.
Книги, говоришь? И ты можешь их прочитать?
Надеюсь, что так, Соклей выпрямился с видом оскорбленного достоинства. Мне начинать?
Человек на военной галере рассмеялся и мотнул головой. Алый конский хвост на его шлеме закивал.
Не стоит. Идите в Патару. Ни один пират не станет так дуться, если я задам ему подобный вопрос.
Галера вернулась к патрулированию, большие весла мерно поднимались и опускались, пока она скользила прочь.
Дуться?! возмутился Соклей. Он повернулся к Менедему и развел руками:Разве я дуюсь? и тут же понял, что спросил не того человека.
Менедем улыбнулся своей самой сладкой улыбкой:
Конечно, нет, о великолепнейший, только не после того, как ты стоял там у борта.
Соклей, ожидая насмешки похуже, на это даже не поморщился.
В Патаре имелось два порта: внешний и внутренний. Менедем повел Афродиту во внутреннюю гавань, но тут же горестно фыркнул, заметив насколько она мелка. Он приказал матросу подняться на нос и бросать лот, чтобы торговая галера не села на мель по пути к причалу.
Ну, добрались, с облегчением выдохнул он, когда моряки кинули канаты грузчикам, стоявшим на пристани. Среди них было несколько чисто выбритых эллинов, а остальныебородатые ликийцы в шапках с яркими перьями и плащах из козловых шкур.
Пока это хорошая гавань, сказал Соклей, оглядываясь вокруг. Интересно, как скоро она совсем заилится?
Ну, точно не раньше, чем мы уплывем отсюда, ответил Менедем, поэтому какая разница?
Какой же ты нелюбознательный, упрекнул Соклей.
Это почему же? с любопытством спросил Менедем. Соклей начал было отвечать, но остановился и остро посмотрел на своего брата. Менедем одарил его ещё одной сладкой улыбочкой.
По причалу шел ещё один офицер Птолемея, дабы задать вопросы вновь прибывшим. Теряя терпение, Соклей сказал ему:
Я уже сообщил офицеру на одной из ваших пентер обо всем, что ты сейчас спрашиваешь.
Солдат пожал плечами:
Может, ты лжешь. Может, он не удосужился упомянуть о вас в своем докладе. Может, он не вернётся сюда ещё пару дней, или его корабль вообще отзовут. Откуда мне знать? Так что он принялся задавать те же самые вопросы. Соклей вздохнул и дал те же самые ответы. В конце концов офицер кивнул:Ладно, похоже, вы те, за кого себя выдаёте. Это всё, что я хотел знать. Надеюсь, торговля будет удачной.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и ушел.
Что мы можем тут заполучить? спросил Менедем, когда они с Соклеем направились в Патару.
Ликийские окорока должны быть очень и очень хороши.
Да, я тоже это слышал. Может, мы сможем захватить сколько-нибудь в Финикию.
Почему бы нет, согласился Соклей, но тут же щелкнул пальцами.
Что такое?
Мы можем привезти окорока в Финикию, ответил Соклей, но только не в земли иудеев. Их религия не позволяет есть свинину, Химилкон говорил мне. Хорошо, что я это вспомнил.
Это точно. Почему они её не едят?
Не знаю, Химилкон не объяснял этого. Вот видишь, дорогой мой, Соклей помахал пальцем перед носом Менедема, "Почему?"всегда очень интересный вопрос.
Возможно, ответил Менедем и добавил:Возможно, по той же причине, по какой пифагорейцы не едят бобы.
Не слышал, чтобы от свинины пучило, возразил Соклей.
Тебя, по-моему, уже пучит, ответил Менедем. Ты готов критиковать всё подряд, но это давно не новость.
Ну тебя к воронам, сказал Соклей, и братья рассмеялись. И Соклей знал, что брат не вполне ошибается. Я готов критиковать все подряд? Почему он сейчас так сказал?
Ликийские дома не слишком отличались от своих собратьев в Элладе. На улицу выходили глухие фасадыпобеленные, каменные или из простого глиняного кирпичапод крышами из красной черепицы. Все ценное и красивое хранилось внутри, за крохотными окошками и крепкими дверями. Богатые, бедныевсе дома выглядели одинаково.
Улицы Патары тоже напоминали старые греческие полисыто есть они были узкие, вонючие и запутанные. Собаки и свиньи гоняли грачей и галок, слетавшихся на кучи мусора. Вонь просто сбивала с ног.
В море как-то забывается, насколько дурно пахнут города, заметил Соклей.
Да уж, Менедем позеленел сильнее, чем при шторме.
Здесь, на улицах города, Соклей не всегда мог отличить ликийцев от греков. Довольно много ликийцев следовало греческой моде брить лицо, носило хитоны и гиматии и даже говорило по-гречески. Однако, акцент выдавал ихСоклею ликийский язык казался похожим на беспрерывное чихание.
Менедем заметил кое-что ещё.
Смотри, сколько тут прохаживается женщин, и это не только рабыни и беднячки. Только что мимо прошла одна в золотых серьгах и золотом же дорогом ожерелье, она даже не пыталась скрыть лицо. И хорошенькая.
Да, хорошенькая, Соклей тоже не был слеп к женской красоте. Я не удивлен, что ликийцы позволяют женщинам больше, чем мы.
Почему? Потому что они варвары, хочешь сказать?
Нет. Потому что они ведут свой род по женской линии. Если спросить грека, кто он, он назовет свое имя, имя отца, деда и так далее. А ликиецимя матери, бабки
Почему они делают это? спросил Менедем.
Я не знаю, ответил Соклей и ткнул брата локтем под ребра. Видишь? Ещё одно "почему".
Хорошо. Ещё одно "почему". Я хочу знать.
Хотел бы и я, ответил Соклей. Есть догадка: человек всегда знает, кто его мать, но насчет отца возможны варианты.
А, ясно. Ты хочешь сказать, что ликийцы делают так, потому что знают, что их женщинышлюхи.
Я не совсем так сказал, ответил Соклей. И я не знаю точно, шлюхи их женщины или нет. Я никогда с ними не вступал в отношения.
По блеску в глазах Менедема Соклей понял, что брат сейчас поведает ему подробности, которых он не хотел знать. Но тот замолчал, когда по перекрестку в направлении рыночной площади протопали солдаты. Немного эллинов с пиками в руках и короткими мечами на бёдрах. Остальныеликийцы в своих шапках с перьями и плащах из козлиных шкур. Вместо копий некоторые несли серпообразные тесаки или луки, размером больше эллинских, с длинными неоперенными стрелами в колчанах.
Когда солдаты скрылись за углом, Соклей заметил:
Как мудро с твоей стороны, о наилучший, не говорить об их женщинах, когда они могли тебя услышать.
Брат бросил на него укоризненный взгляд, но промолчал.
Улица, которая по расчетам Соклея должна была вывести их на агору, неожиданно уперлась в глухую стену. Братья вернулись на ближайший перекресток и вручили первому встречному, говорившему по-гречески, обол в обмен на правильное направление. Оказалось, что ликиец знал не так много греческих слов, поэтому Соклей заставил его повторить указания несколько раз, прежде чем дал уйти.
И даже после этого он не ощущал уверенности, пока не вышел на рыночную площадь. Судя по довольному бормотанию Менедема, тот тоже был удивлен:
Я понял лишь одно слово из трех у того варвара.
Значит, я справился лучше тебя, Соклей изо всех сил старался не выдать облегчения, ведь я понял одно из двух. Что ж, давай поглядим, с толком ли мы потратили тот обол.
Монетка была мелкая, но он терпеть не мог зря тратить деньги.
Вон там продают окорока, указал Менедем. Пойдем, спросим, сколько за них хотят.
Почему бы и нет?
Братья принялись проталкиваться сквозь толпу. Соклей слышал и греческий, и ликийский, порой от одного и того же человека в одном предложении. Какой-то торговец сунул им под нос облезлых певчих птиц, убеждая немедленно купить.
Нет, благодарю, отказался Соклей, я не сумею их приготовить.
Лоточник выпалил что-то неразборчивое на ликийском. Соклей мотнул головой и пошел дальше.
С человеком, продававшим окорока, торговался один из солдат Птолемея.
Пошли, тихонько сказал Менедем, посмотрим пока что-нибудь другое.
Ты прав, согласился Соклей. Если они тоже начнут торговаться вместе с солдатом, бородатый ликиец сможет использовать их друг против друга и взвинтить цену.
Ну-ка. Менедем взял шапку в ликийском стиле и напялил на голову. Как я выгляжу?
Как идиот. ответил ему Соклей.
Его брат поклонился.
Большое спасибо, мой дорогой. Ликийцы, одевающие нашу одежду, не выглядят по-идиотски.
Это потому, что мы не носим такие смешные штуковины, ответил Соклей.
И надеюсь, что не начнём, Менедем положил шляпу обратно, к тому же эти плащи из козлиных шкур выглядят так, как будто у их хозяев чесотка.
И она у них точно есть. Но затем, вместо того чтобы и дальше глумиться над ликийцами, Соклей сдержался, почувствовав себя глупо. Это всего лишь сила привычки, наши вещи кажутся нам нормальными, а чужие немного странными. Обычайцарь всего.
Звучит как поэзия, отметил Менедем, кто сказал это первым?
Что, не веришь, что я мог бы такое придумать? спросил Соклей. Его брат резко помотал головой. Соклей рассмеялся. Ну ладно, ты прав, это из Пиндара, процитировано Геродотом в его "Истории".
Я мог бы догадаться, что ты нашел эти слова в истории, и уж точно знал, что они слишком хороши, чтобы ты мог придумать их сам. Менедем огляделся:Хочешь здесь ещё что-нибудь?
Женщину, покупавшую сушеные фиги, но полагаю, что она не продаётся. ответил Соклей.
Менедем фыркнул.
Это фраза, которую должен был произнести я, а ты бы закатил глаза и взглянул на меня так, будто я комический актёр, только что обгадившийся на сцене. Единственный мой вопрос в том, как ты понял, что она не продаётся, если ты даже не пробовал это спросить?
Да мне, в общем-то, всё равно, ответил Соклей, в отличие от некоторых, не будем их называть, я знаю, что в мире есть ещё кое-что кроме женщин.
О, я тоже знаю, ответил Менедем, но ничто из этого и в половину не приносит столько удовольствия. Ну, я думаю, что мальчики, наверное, доставляют вполовину удовольствия. Могли бы почти столько, сколько женщины, если бы сами получали удовольствие так, как женщины.
Не буду спорить с тобой, сказал Соклей. Большинству мужчин наплевать, получают мальчики удовольствие или нет.
Это тот же тип мужчин, которым все равно, получает удовольствие их женщина или нет. Менедем презрительно скривил губы. И когда такой мужчина возляжет с женщиной, она не получит удовлетворения. Не понятно, зачем они вообще суетятся.