Ты меня удивляешь. Не хочешь узнать, что скажут боги о нашем путешествии?
Только не я, покачал головой Менедем. И так узнаю через несколько месяцев. Зачем? Неужели ты такой любопытный? и тут же сам ответил на вопрос:Конечно же, да. Ты правда хочешь узнать, что скажут боги, или просто интересно посмотреть, как работает этот оракул?
У Соклея горели уши.
Ты слишком хорошо меня знаешь.
Только мать с отцом знают тебя дольше. И им приходится любить тебя, раз родили. А я вижу тебя таким, как есть, и как-то мирюсь с этим.
Спасибо тебе за это, съязвил Соклей.
Двоюродный брат проигнорировал сарказм.
Не за что, по крайней мере, большую часть времени. Но слушай, у меня есть новости. Пока ты беседовал с продавцом угрей, я поболтал с моряками в порту. Что-то происходит, это точно.
Что "что-то"? заинтересовался Соклей. Если что и могло отвлечь его, так это новости из внешнего мира.
Ну, знаешь Клеопатру, дочь Филиппа Македонского и сестру Александра?
Лично? Нет.
Менедем выдал тот самый раздраженный взгляд, на который и рассчитывал Соклей.
Нет, не лично, тупая ты голова. Ты слышал о ней?
Кто же не слышал? ответил Соклей. На её свадьбе с царем Эпира Александром убили Филиппа, и на трон взошёл Александр Великий. Собственно, так он и стал Великим, ведь кто знает, как бы все обернулось, если бы Филипп правил ещё лет двадцать пять? После смерти Александра она вышла за полководца Александра Пердикку, а после его смерти ещё за какого-то офицера, не помню точно, за кого.
Она сейчас в каком-то из Анатолийских городов Антигона, так?
Да, пока она в Сардах, многозначительно сказал Менедем.
Пока? Вот как? Ну, рассказывай.
Один из моих словоохотливых приятелей рассказал, что она больше не хочет оставаться в крепких руках Одноглазого в Сардах, поведал Менедем. Говорят, она хочет к Птолемею.
Он захватил Кос, прямо напротив анатолийского берега, сказал Соклей, и Менедем кивнул. Соклей быстро соображал, впрочем, тут и не требовалось сложных расчетов:Клеопатре не добраться туда живой.
Похоже, ты совершенно в этом уверен.
Поставлю на это мину серебра, если хочешь.
Сотню драхм? Во имя египетской собаки, ты действительно уверен.
Поставишь против меня?
Менедем поразмыслил, и тоже недолго.
Нет уж, спасибо. Антигон не может позволить ей перейти к Птолемею, он потеряет лицо. И он достаточно жесток, чтобы убить её, если она попытается. Так что, пожалуй, ты прав.
Прав я или нет, мы оба думаем одинаково. Значит, спора не будет. И у оракула не остановимся? Соклей изо всех сил старался изобразить горькое разочарование.
Нет, если он так близко к Фазелису. Разве тебе не хочется добраться до Финикии и Иудеи и попрактиковаться в арамейском?
Вопрос не позволил Соклею жаловаться, когда гребцы вывели "Афродиту" из гавани Фазелиса. Он размышлял, успела ли Клеопатра убежать из Сард. Бедная женщина, если она попробовала, то, вероятно, уже мертва. Кто же тогда остался из династии Филиппа? Никого. Совсем никого.
Когда "Афродита" скользила мимо священной рощи, Менедем старательно разглядывал дубы и сосны. Роща выглядела так же, как любой анатолийский лес. Она действительно спускалась прямо к морю, как говорил Эпианакс. Благодаря святости, она сохранилась, тогда как большую часть лесов в низине вырубили, чтобы освободить место полям. Единственными деревьями поблизости были посаженные людьми оливковые и миндальные рощи. Но от моря круто уходили ввысь холмы, и чтобы вновь оказаться в лесу, следовало лишь пройти несколько стадий вглубь суши.
Риппапай! выкрикивал Диоклей, Риппапай!
Рваный бриз дул преимущественно с севера. Если акатос хотел добраться до места, нужно было идти на вёслах.
Вокруг корабля резвились дельфины.
Хороший знак, заметил Менедем.
Соклей кивнул.
Та часть меня, что каждый год отправляется в море, согласна. А та часть, что ходила в афинский Лицей, сомневается.
К чему рисковать? спросил Менедем. Если поверить неверному предзнаменованию, ничего страшного не случится, а вот если не поверить настоящему, можешь оказаться в беде.
Можно оказаться в беде и следуя неверным знакам. Представь, что поверил какому-нибудь лгуну-предсказателю и сделал то, что он велел, а это оказалось самой большой ошибкой в твоей жизни? Или вспомни пророчество пифии царю Крезу:
"Если ты перейдешь реку Галис, то погубишь великое царство"
Ну, что скажешь?
О, нет, мой дорогой, покачал головой Менедем. Ничего у тебя не выйдет. Это вина не оракула, а Креза, ведь это он не спросил, какое царство погубит, персидское или собственное.
Соклей нахально ухмыльнулся:
Не могу спорить с твоей логикой. Сомневаюсь, что сам Сократ мог бы её оспорить. Но логика лежит в основе философии, а ты философию высмеиваешь. Так где же тут логика, о великолепнейший?
У тебя в заднице, предположил Менедем.
Шуточки Аристофана хороши к месту, не к месту же Соклей фыркнул.
Менедем хотел ответить, что Аристофану было что сказать о философии и особенно философах, но в последний момент прикусил язык. Он знал, что будет дальшеони с Соклеем начнут спорить о том, насколько большую роль сыграли "Облака" в смерти Сократа. Сколько раз они вели этот спор? Слишком много, чтобы Менедем желал начать его заново.
Ахой! Парус! закричал Аристид, пока Менедем подбирал какие-нибудь новые аргументы. Парус по правому борту!
Парус куда важнее любого спора. Менедем напряг зрение и через мгновение тоже увидел его:
Похоже на крутобокое судно. И там за ним ещё один парус?
Да, шкипер, и не один, подтвердил дозорный.
Клянусь богами, ты прав, согласился Менедем, посмотрев внимательнее, Три, четыре, пять, шесть Всего восемь, так?
Аристид прикрыл глаза рукой.
Я вижу десять, кажется. Парочка очень далеко. И глядите-ка! К воронам меня, если на первом парусе не орел Птолемея.
Наверное, корабли с зерном, идут в его гарнизоны в Ликии, предположил Соклей.
А он храбрец, отправляет крутобокие суда вдоль побережья без сопровождения военных галер, заметил Менедем. Два-три пирата мигом их всех захватят.
У Птолемея гарнизоны в каждом приличном городе в здешних местах, напомнил ему Соклей, вот в чем разница.
Разница есть, согласился Менедем, но не знаю, насколько она велика. Большинство пиратских кораблей не заходит в города, а прячется за мысами или в устьях речушек, налетая оттуда на всё, что проплывает мимо.
Ты так говоришь, будто они хорьки или другие подобные гадкие мелкие зверюшки.
Так я про них и думаю, а ты разве нет?
Я так думаю о пиратах, а не об их кораблях, ответил Соклей. Корабли ни при чём, все беды от шлюхиных детей, что сидят в них.
Слишком глубокая мысль для меня. Когда я вижу пентеконтор или гемолию, то хочу немедленно утопить их, и мне всё равно, что там за люди. На таком корабле они явно замыслили недоброе, потому как ничего доброго на нем не совершить. Не будь пиратов, и кораблей таких бы не существовало.
Поэтому и собираются строить тригемолию, о которой ты говорил прошлой осенью. Отличный получится охотник на пиратов, если поплывет так, как задумано.
Для того и строят новый корабльпроверить, поплывет ли он так, как задумано. Хотел бы я быть его капитаном, скажу я тебе.
Если кто и заслуживает такое право, так это ты, сказал Соклей. Без тебя не было бы тригемолии.
Менедем пожал плечами.
Это правда. Но правда и то, что я сейчас в море, направляюсь в Финикию, чтобы заработать на жизнь своей семье, а на Родосе осталась куча капитанов, желающих командовать тригемолией не меньше меня.
Это несправедливо, заметил Соклей.
Мир вообще несправедлив, снова пожал плечами Менедем. Любой подтвердит тебе это. Рано или поздно у меня будет шанс, и я покажу всем, какой я капитан, желая сменить тему, Менедем указал на приближающихся купцов Птолемея:Большие у них корабли, да?
Думаю, больше тех, что доставляли зерно Агафоклу в Сиракузы в позапрошлом году. Соклей поскреб бороду. Так и должно быть, ведь Агафокл берёт то, что может, а Птолемей имеет возможность выбирать.
И у Птолемея денег больше, чем Агафокл может себе представить.
Я недавно упоминал Креза. У Птолемея больше денег, чем Крез мог себе представить, сказал Соклей. У него больше денег, чем может вообразить любой, разве что кроме великих царей Персии, а они тоже владели Египтом.
Египетбогатейшая страна в мире. Такая богатая, что это даже несправедливо, согласился Менедем. Она богата не только золотом (и изумрудами, уж он-то знал). Каждый год Нил обновляет почву, и крестьяне собирают огромные урожаи (малая часть которых покоилась сейчас в приближающихся крутобоких судах), что позволяет правителю Египта собирать ещё более огромные суммы налогов.
Ахой! донёсся крик с носа первого торгового корабля, Эй, на галере! Кто такие? "Вы пираты? Если вы пираты, вы это признаете?"вот что имел в виду кричавший.
"Афродита" с Родоса, крикнул в ответ Менедем.
С Родоса? подозрительно переспросил моряк. На то имелись причины: Родос был главным торговым партнером Египта, и пиратам имело смысл притвориться жителями острова. Из какого вы торгового дома?
Филодем и Лисистрат, ответил Менедем. Филодем мой отец, а Лисистрат отец моего тойкарха. Может, человек Птолемея что-то знал о Родосе, а может просто проверял, не запнутся ли пираты, придумывая складный ответ. В любом случае, Менедем был не из тех, кто позволит уйти просто так. Он выкрикнул ответный вопрос:А вы кто такие?
"Исидора" из Александрии, ответил моряк с крутобокого судна, потом вдруг понял, что не обязан отчитываться перед Менедемом, и потряс кулаком:Не ваше дело, кто мы и чем занимаемся!
Нет? Но кто мы и куда направляемся, значит, ваше дело? ответил Менедем. Так что иди-ка ты к воронам, приятель. Мы свободные эллины, такие же как ты, и имеем столько же прав задавать тебе вопросы.
Браво! дружно произнесли Соклей и Диоклей, а кое-кто из гребцов захлопал в ладоши. Менедем просиял. Высокомерие солдат и моряков, служащих под началом македонских генералов, не знает границ.
Человек с "Исидоры" тоже обладал им в полной мере. Он закинул голову и расхохотался.
Давай, лай, собачонка, сказал он, когда большая собака придет забрать твой дом, ты убежишь, поджав хвост.
Менедема охватил гнев.
Я должен потопить этого сына шлюхи. Кем он себя возомнил?
Нет! снова одновременно сказали Соклей и Диоклей. Менедем понимал, что они правы, но все равно кипел, как забытый на огне горшок, того и гляди разорвется на мелкие кусочки.
Один за одним крутобокие корабли скользили мимо акатоса, их моряки, несомненно, так о себе воображали. На взгляд же Менедема "переваливались"вот подходящее словечко. Они неплохо шли, когда ветер дул прямо с кормы, как сейчас. Лавируя же против ветраеле ползли, почти беспомощные.
Надеюсь, настоящие пираты поимеют вас, обсасыватели фиг! выкрикнул кто-то на борту "Афродиты".
Это уже слишком.
Клянусь египетской собакой, Телеф, помолчи! зашипел Менедем, они нам не враги.
Нет, но ведут себя как кучка широкозадых катамитов, ответил Телеф.
Менедем сердито фыркнул. Телеф плавал с ним уже третий сезон подряд, и он до сих пор удивлялсяпочему. Этот человек старался трудиться как можно меньше и не отличался особой храбростью. Да и собеседник из него никакой, даже это не оправдывало его недостатки. "Если он продолжит в том же духе, в следующем году я лучше оставлю его на берегу, подумал Менедем. Пусть раздражает другого капитана".
Он явно разозлил моряков на кораблях Птолемея. Честных мореходов упоминание о пиратах всегда злит. Те, кто услышал его слова, закричали проклятия "Афродите", показывали непристойные жесты, потрясали кулаками. Один из них даже что-то кинул в акатос. Что бы это ни было, оно плюхнулось в море с большим недолетом. Телеф насмешливо расхохотался, только ещё сильнее распалив александрийцев.
Они знают, кто мы, печально сказал Соклей. И этого не забудут, ославив нас в каждом порту Птолемея, а их очень и очень много.
Знаю, ответил Менедем. А что сейчас поделаешь, разве что скинуть Телефа за борт?
Да ничего, Соклей шаркнул босой ногой по доскам палубы. Это я его взял на борт пару лет назад, прямо перед отплытием, и с тех пор уже раз пять пожалел.
Я думал о том же, отозвался Менедем. Гребёт он вполсилы и вечно попадает в неприятности, и мы вместе с ним. Но он никогда не сердил меня достаточно сильно, чтобы оставить его на берегу И я первый начал лаять на проклятых александрийцев. Скорее всего, я не первый капитан, которого он подвел.
Ну, вон идёт последний корабль с зерном, сказал Соклей. Скатертью дорожка, но пиратов я бы никому не пожелал.
И я, Менедем помолчал и добавил:Ну, почти никому.
По виду берега невозможно сказать, где закончилась Ликия и началась Памфилия, различие только в жителях, а не в местности, но Ольбиямощная крепость на той стороне реки Катаракт, однозначно относилась к Памфилии. Река оправдывала своё имя "водопады", стремительно несясь с гор позади Ольбии в сторону моря и громыхая на скалах.
Менедем, привыкший на Родосе к маленьким речушкам, пересыхавшим летом, изумленно разглядывал реку. Соклей улыбнулся:
Если эта кажется тебе таким чудом, что ты скажешь о Ниле, если мы когда-нибудь отправимся в Александрию?
Не имею представления, дорогой мой. Но уверен, Нил не грохочет так, впадая во Внутреннее море.
Ты прав, согласился Соклей. Водопады на Ниле в тысячах стадий выше по течению. Геродот говорит о них.
Такое чувство, что Геродот говорит обо всем.
Он был любопытен, объехал весь известный мир, чтобы узнать, что на самом деле происходило и как, и, самое главное, почему. Если бы не он, возможно, сейчас не существовало бы такого понятия, как "история".
И кому от этого стало бы хуже? пробормотал Менедем. Это ужаснуло Соклея не меньше, чем Телеф напугал моряков Птолемея. Менедем на это и рассчитывал.
Но Соклей кисло улыбнулся:
Пытаешься опять меня поддеть. Но прости, о наилучший, я не в настроении.
Нет? Менедем ткнул брата пальцем под ребро. Соклей вскрикнул и попытался его укусить. Менедем спешно отдернул руку, и оба рассмеялись.
Похоже, ты ешь маловато опсона, если я показался тебе вкусным. Ты должен лучше питаться.
Если бы я хотел хорошо питаться, не уходил бы в море. Черствый хлеб, сыр, оливки, вяленая рыба мало радости для опсофага. В портовых тавернах еда не лучше. С акатоса не поймаешь много рыбы, да и приготовить её как-то по-особому точно не получится.
Нет ничего плохого в том, чтобы просто её пожарить, возразил Менедем. Эти новомодные повара, обляпывающие все подряд сыром, не так умны, как им кажется.
Только не говори такого Сикону, предупредил Соклей. Он тебя за ухо из кухни выволочет.
Нет-нет, тряхнул головой Менедем. Сикон хороший повар, но это не значит, что он склонен к вычурности. Он говорит, иногда повара используют эти сложные, острые соусы чтобы скрыть плохо приготовленную рыбу.
Я бы не хотел спорить с ним.
И я, клянусь Зевсом! Никто в здравом уме не захочет ссориться с Сиконом. Он из тех рабов, что живут в доме целую вечность и считают его своим. Отчасти, отсюда его трения с Бавкидой.
Она хочет контролировать каждый обол?
Отчасти. И отчасти, как вторая жена моего отца, она считает, что ей не оказывают должного уважения, рассмеялся Менедем. В таком отстраненном ключе он вполне мог говорить, да и думать, о Бавкиде. И, уж конечно, Сикон не выказывает никому уважения больше необходимого, а этого явно недостаточно. Поэтому они и грызутся все время.
Что говорит твой отец?
Как можно меньше. Он не хочет злить Бавкиду, но и Сикона сердить тоже не желает. Менедем закатил глаза:Будь он так же кроток со мной, как с ними, мы бы ладили куда лучше.
Если он не прекращает их грызню, может, стоит сделать это тебе? спросил Соклей.
Может, стоило, если бы я не уходил на полгода в море. К тому же я не хочу влезать в их ссоры. Сикон просто сокровище, не хочу злить его. И мачеху, он хихикнул от абсурдности слова, расстраивать тоже не желаю. Иначе отец станет изводить меня ещё сильнее.
Если он сделает с Бавкидой то, что хочет, "изводить" будет слишком мягким словом для того, что с ним сотворит отец. До сих пор в данном редком случае его воля управляла желаниями. Так и должно быть у мужчины. Одно дело иметь безрассудные желания, и совсем другоеудовлетворять их. В "Илиаде" и Агамемнон, и Ахиллес поставили свои желания выше интересов Ахеи, и оба пострадали от этого.