Нет, дело в другом.
Камни! За пределами картины, ниже правого ее угла, торчат камни. Шубин угадал их по пенистым завихрениям и тому особому, зеленоватому цвету воды, какой бывает у берега.
Несомненно, чуть правее и ниже рамыкамни!
Пирволяйнен!
Он огляделся. За столом молчали и смотрели на него.
Полундра! Опасность!
Нравится картина? Франц показал свои щучьи зубы.
В общем, как будто на месте все, подумав, сказал Шубин. Но есть недоработки.
Какие?
Корабли я бы убрал.
Почему?
Ну как же! С полными парусамипрямехонько на камни! Паруса скорее долой, класть право руля!
Где же видите камни?
Шубин привстал и ткнул пальцем в переборку, чуть пониже рамы. Потом немногословно объяснил насчет цвета воды и пенных завихрений.
Не имеет значения, успокоительно сказал Гейнц. Первый корабльпризрак. Камни не страшны ему.
Значит, второму отворачивать. Или второй корабль тоже призрак?
Нет. Просто скован таинственной силой, не может сойти с гибельного фарватера.
Шубин недоверчиво пожал плечами.
Для летчика вы неплохо разбираетесь в бурунах, сказал Франц, прищурившись.
Опять полундра!
Шубин стиснул кулаки под столом. И к чему он брякнул об этих камнях?
Нука, ответ! И побыстрее!
Он нашелся.
До войны я плавал на торговых кораблях, пояснил он, стараясь говорить возможно более спокойно и медленно. Ведь у нас, в Финляндии, каждый третий или четвертыйморяк.
Ложечки снова мирно зазвенели в стаканах. Разговор за столом возобновился.
Как будто бы вывернулся, сошло!
Но он не мог дольше оставаться в каюткомпании. Не в силах был притворяться, с любезной улыбкой передавать этим оборотням галеты и сахар, улавливать тайный смысл в намеках, улыбках, паузах, постоянно быть настороже.
У него есть выход, и он воспользуется им!
Шубин обернулся к Гейнцу:
Очень болит голова! Просто разламывается на куски.
Гейнц глубокомысленно кивнул:
Правильно. Она и должна у вас болеть Рудольф, будь добр, проводи лейтенанта в каюту. Вам сейчас лучше лечь, Пирволяйнен!
Да, с вашего разрешения я хотел бы лечь.
Гдето он слышал такое выражение: уйти в болезнь. Кажется, это относилось к мнительным людям? Но сейчас он торопился уйти в болезнь, спасая себя, спасая рассудок. Забивался в болезнь, как измученный погоней раненый зверь, уползающий в свою берлогу.
Глава 5. Особые приметы
1
С чувством невыразимого облегчения он покинул каюткомпанию.
Сопровождаемый длинным Рудольфом, Шубин неуклюже выбрался изза стола и, переступая комингс, споткнулся.
Однако сделал внутреннее усилие и заставил себя не обернуться. Он старался держаться возможно более прямо, хотя как бы уносил на своей спине пригибавший к земле груз взглядов.
Эти взгляды чудились ему повсюду.
Минуя отсеки, где находились матросы «Летучего Голландца», Шубин словно бы проходил сквозь строй взглядов: подозрительных, мрачных, враждебных. И, как это ни странно, боязливых!
Боязливых? Почему?
В одном из отсеков с нижней койки поднялся угрюмый бородач и чтото сказал Рудольфу. Тот остановился. Шубин продолжал медленно идти. Он не вслушивался в голоса за спиной: взволнованныйматроса и успокоительныйРудольфа. Не до них было.
Мучительно тесно! Низкие своды давят, угнетают. Душа задыхается в этом стиснутом с боков, сверху и снизу пространстве.
Шубина охватила острая тоска по Виктории.
Среди этих безмолвных, холодно поблескивавших механизмов, в этом скопище чужих и опасных людей вдруг так ясно представилась она, в сером домашнем платьице, сидящая на диване и смотрящая на него снизу вверхвопросительно и сердито.
Шубин, не глядя, нашарил ручку двери, нажал на нее, толкнул от себя. Дверь не открывалась.
Откудато сбоку выдвинулся матрос с автоматом в руках.
Ферботен!буркнул он.
Не туда, Пирволяйнен! с беспокойством сказал Рудольф, нагоняя Шубина, и придержал его за локоть. Там кормовая каюта!
«Кормовая, кормовая! машинально повторял про себя Шубин. Но ведь в кормовом отсеке нет кают. Там лишь торпеды! И почему часовой?»
Он сделал еще два шага, кудато в сторону, и, очутившись в каютевыгородке, ничком повалился на койку. Как он устал! Поскорей бы остаться одному, не слышать этих назойливо стучащих немецких голосов. Но долговязый Рудольф не уходил.
К сожалению, наш командир не присутствовал за ужином в каюткомпании, сказал он.
Шубин пробормотал чтото насчет субординации. На корабле командир обычно сохраняет известную дистанцию между собой и своими офицерами.
Нет. Дело не только в этом. Мы называем командира Подводным Мольтке. Он молчалив подобно Мольтке. А как понравились вам офицеры? спросил Рудольф без всякого перехода. Готлиб, например? Он показывал свои квитанции? О да! Рудольф повертел пальцем у лба. Он со странностями у нас. И не он один. Здесь, как говорится, все немного того Кроме меня, само собой! Представляете, каково нормальному человеку среди них? Знаете, о ком только что говорил мой унтерофицер? О вас.
Неужели?
Да. Сегодня тринадцатое число.
Четырнадцатого я не дождался бы, вяло пошутил Шубин.
А Вернер просыпал за ужином соль. Сочетание двух таких примет Команда считает: вы принесете нам несчастье. Он както неуверенно засмеялся. Вам, как финну, полагается разбираться в приметах. Говорят, в средние века ваши старухи умели приманивать ветер, завязывая и развязывая узелки.
Шубин перевернулся на спину и подоткнул одеяло. Рудольф не уходил. Потирая подбородок, он в нерешительности топтался у порога.
До этого неуспеха наших войск на Волге, сказал он с какимито жалобными нотками в голосе, было еще болееменее терпимо. Мы могли, хотя бы по почте или телеграфу, сноситься с нашими близкими. Но потом нас неожиданно перевели на особое положение. И мы ждем. Мы только ждем.
Чего же вы ждете? спросил Шубин без особого интереса.
Сами не знаем. Я, по крайней мере, не знаю. Командирто, конечно, знает. И штурман Венцель, наверное, тоже знает. Но близкие наши считают нас погибшими, вот что мучит меня больше всего.
Шубин промолчал, ничего не понимая.
Католик ли вы? неожиданно спросил Рудольф.
Католик? Нет.
Конечно, финнылютеране. И тем не менееОн решился наконец:Вы производите впечатление уравновешенного и здравомыслящего человека. Я хотел бы посоветоваться с вами. Слушайте: как повашему, грешно ли служить заупокойную мессу по живому?
Шубин недоумевающе посмотрел на него.
Говорите о себе?
Допустим.
Ну, сказал Шубин, думая, что над ним подшучивают, помоему, вы недостаточно мертвы для того, чтобы вас отпевать.
Но собеседник его не улыбнулся.
Если, конечно, вас считают погибшим, неуверенно предположил Шубин, или пропавшим без вести
Пусть так.
На вас, мне кажется, вины нет.
А на моих близких? Мать очень религиозна, я ее единственный сын. Я уверен, она заказывает мессы каждое воскресенье, не говоря уж о годовщине.
Годовщине чего?
Моей смерти. Понимаете ли, мучает то, что мать совершает грех изза меня. Но и мне неприятно. Было бы вам приятно, если бы вас отпевали в церкви, как мертвого?
Право, я затрудняюсь ответить, промямлил Шубин.
Да, да, рассеянно сказал Рудольф. Конечно, вы затрудняетесь ответить
Долгая пауза, Рудольф нагнулся к уху Шубина:
Иногда даже слышу колокольный звон. Очень громкий! Колокола раскачиваются над самой моей головой, отзванивая память обо мне. У нас очень высокая колокольня, а церковь стоит над самым Дунаем Мне представляется мой город и мать в черном, которая выходит из церкви. Она прячет скомканный платок в ридикюль и идет по улицам, а знакомые почтительно снимают перед нею шляпы. Вот фрау такаято, мать павшего героя, нашего земляка!
Он засмеялся сквозь зубы.
Шубин смотрел на него, не зная, что сказать.
Вдруг Рудольф стал делаться все длиннее и длиннее. Он закачался у притолоки, как синеватая морская водоросль.
До Шубина донеслось:
Но вы совсем спите. Я заговорил вас. И ведь вы не католик. Ничем не можете мне помочь
Шубин остался один.
2
Он забыл о гаечном ключе, о том, что надо «шумнуть», чтобы вызвать огонь на себя. Слишком устал, невообразимо устал.
Лежа на спине, он смотрел на подволок.
Нет, бесполезно пытаться разгадать этих людей!
В бою, желая понять тактику противника, он мысленно ставил себя на его место. Это был совет профессора Грибова, и, надо отдать ему должное, превосходный совет.
Както, еще в начале войны, случилось Шубину отбиться от «мессершмитта».
Тот неожиданно вывалился из облаков и шел круто вниз, прямо на торпедный катер. Шубин не спускал с самолета глаз, держа руки на штурвале.
«Мессершмитт» словно бы замер на мгновение. Шубин понял: летчик поймал катер в перекрестье прицела. Сейчас шарахнет из пулемета!
С присущей ему быстротой реакции Шубин отвернул вправо. Почему вправо? В этом и был расчет. Летчик вынужден будет уходить за катером влево, а это гораздо труднее, чем вправо, если летчик не левша, что редко бывает.
«Мессершмитт» промахнулся и с ревом пролетел в нескольких десятках метров от катера.
Разгадав маневр летчика, Шубин благополучно ушел от него.
Сейчас, однако, складывается подругому. И Готлиб, и Рудольф, и Гейнц поступают, можно сказать, «наоборот»как в случае с самолетом поступил бы левша.
В этом их преимущество перед Шубиным.
Впрочем, будь это не разговор, не игра недомолвками, а открытый бой, он бы, пожалуй, еще потягался бы с ними!
Шубин начал вспоминать о недавних своих боях. Представил себе, как стремглав мчится по морю, и косо падает и поднимается горизонт впереди, и упругий ветер бьет в лицо, а белый бурун с клокотанием встает за кормой.
Через несколько минут стало легче дышать. Даже голова как будто прошла.
Некоторое время он не думал ни о чем, просто отдыхал от этого предательского зигзагообразного разговора.
Потом чтото изменилось вокруг.
Ага! Подводная лодка пошлас чрезвычайной осторожностью! На короткое время немцы включили моторы, потом стопорили их и прислушивались. Все было тихо. Движение, попрежнему осторожное, возобновлялось.
Шубин подумал, что так уходит от преследователей зверькрадучись, короткими бросками, приникая после каждого броска к земле.
Скорей бы развязка, хоть какойнибудь берег, даже вражеский!
На все готов, лишь бы кончилась эта пытка в плавучем склепе, набитом мертвецами!
Будь что будет! Он не может находиться здесь! Тайная война не по нем, нет! День еще выдержал коекак, больше бы не смог.
Он подивился выдержке наших разведчиков, которые, выполняя секретные задания, долгие месяцы, даже годы находятся среди врагов.
Им овладела непреоборимая усталость. И, перестав сопротивляться, он погрузился в сон, как камень на дно
3
Сквозь толщу сна начал доходить голос, настойчиво повторявший:
Пирволяйнен! Пирволяйнен!
Он с трудом открыл глаза. Кто это Пирволяйнен? А! Это он Пирволяйнен!
Подле койки стоял Гейнц:
Лодка всплыла! Вставайте!
Обуваясь, Шубин почувствовал, что снаружи, через открытый люк, поступает свежий воздух.
Он прошел центральный пост и поднялся в боевую рубку. Выждал, пока каблуки шедшего впереди Гейнца отдалятся от него, потом, схватившись за ступеньки вертикального трапа, одним махом поднял свое стосковавшееся по движению тело на мостик.
Недавней апатии как не бывало. Он дышал и не мог надышаться. Воздух! Простор! Соленый морской ветер!
Небо было блеклосерым.
Самое начало рассвета! До восхода солнца еще далеко.
Подводная лодка, удерживаясь на месте ходами, покачивалась на неторопливых пологих волнах.
Шубин с удивлением огляделся.
Он ожидал увидеть несколько островков и гряду оголяющихся камней, которые, согласно лоции, прикрывают подходы к Хамине. Ведь командир говорил вчера, что доставит его в шхеры, в район Хамины.
Но это не были шхеры!
Как ни напрягал Шубин зрение, как ни всматривался в горизонт, не мог различить ничего похожего на полоску берега.
Море. Только море, куда ни глянь. Пустынное. Спокойное. В предутренней жемчужносерой дымке
Значит, подводная лодка не приблизилась к опушке шхер?
В ограждении боевой рубки кроме Шубина и Гейнца находились еще четыре матроса и сам командир. Но не заметно никаких приготовлений к спуску шлюпки на воду.
Три матроса, сидя на корточках, с жадностью курят. Четвертый матрос вкруговую осматривает небо в визир. Так же время от времени смотрит в бинокль и командир, проявляющий признаки беспокойства.
Ничего не понимаю! Где шхеры? Шубин наклонился к Гейнцу.
О! Шхер вам еще долго ждать!
Доктор пояснил, что это всплытие вынужденное. Пролилась кислота из аккумуляторных батарей, вероятно, при уходе на глубину при бомбометании. Начал выделяться водород. Концентрация его в воздухе стала опасной, и командир принял решение всплыть, чтобы провентилировать отсеки.
Преследователей он как будто «стряхнул с хвоста». Однако начинало светать. Это было опасно. И все же он рискнул.
Закончив перекур, матросы быстро юркнули в люк. На смену им вылезли другие.
Да, опасная концентрация, продолжал доктор, прикуривая от окурка новую папиросу. И тогда я вспомнил о своем пациенте. Вы стонали во сне. Пришлось доложить об этом командиру, чтобы он разрешил вам прогулку. У меня, видите ли, есть профессиональное самолюбие. Я хочу доставить вас на берег живым.
Шубин рассеянно поблагодарил и отвернулся.
Он старался украдкой осмотреть подводную лодку, чтобы на всякий случай запомнить ее внешний вид, ее особые приметы.
Сверху она казалась особенно узкойкак лезвие кинжала, которым вспарывают море. Это был, несомненно, рейдер, лодка, предназначенная для океанского плавания, водоизмещением не менее двух тысяч тонн. Носовая часть была резко сужена по сравнению с остальной частью корпуса, что, надо думать, улучшало управляемость в подводном положении. Впереди торчали пилы для разрезания противолодочных сетей. Настил был деревянный, возможно, в расчете на пребывание в тропических широтах.
Но наиболее важными были три приметы.
Вопервых, отсутствовало артиллерийское вооружениеторчали только два спаренных крупнокалиберных пулемета. Вовторых, необычно высокой была заваливающаяся штыревая антенна. А самым удивительным на палубе «Летучего Голландца» показалась Шубину боевая рубка. Она совершенно вертикально возвышалась над палубой, как прямая труба или, лучше сказать, башня, на глаз достигая пяти или шести метров.
Все это Шубин охватил мгновенноцепким взглядом моряка.
Еще пять минут, больше не могу, ни к кому не обращаясь, сказал командир. Русские имеют привычку совершать разведывательные полеты по утрам.
Сказали будто накликал!
Не ушамивсем встрепенувшимся сердцем своим услышал Шубин ровный рокот, струившийся сверху. Над морем показался самолет.
Он развернулся и двинулся прямо на подводную лодку.
Заметил! Атакует!
Командир, пряча хронометр в карман кожаных брюк, шагнул к люку:
Срочное погружение! Все вниз!
Матросы гурьбой кинулись за ним. На срочное погружение полагается сорок секунд!
«Вот оно, мое спасение!»подумал Шубин.
Он сделал вид, что замешкался. Ктото с силой оттолкнул его. Ктото наступил ему на ногу. У люка образовалась давка. Люди беспорядочно сваливались вниз, камнем падали в спасительные недра лодки, съезжали по трапу на плечах друг друга.
Вниз! Вниз! крикнули над ухом, как глухому.
Шубин оттолкнул доктора.
Уже сползая в люк, тот ухватил мнимого Пирволяйнена за штанину и потащил за собой. Но, падая навзничь, Шубин успел ударить его ногой по руке.
Пирволяйнен!!
В отверстие мелькнуло искаженное гримасой рыжебородое лицо. Командир обеими руками вцепился в маховик кремальеры.
И это было последнее, что видел Шубин на борту «Летучего Голландца».
Тяжелый люк с лязгом захлопнулся. Повернулся маховик, намертво задраивая его изнутри. Все!
Шубин почувствовал, как настил уходит изпод ног. Маленькие волны пробежали по палубе, вода прикрыла ее. Вода стремительно приближалась. Башня боевой рубки проваливалась вниз, вниз и
Шубин с силой оттолкнулся ногами и выгреб. Он был уже в воде. Длинная тень опускалась под ним все ниже. Он еще раз судорожно ударил ногами. Им овладел безумный страх, что его затянет вглубь.