Нэйл остановился у одного из бараков.
Несколько бывших военнопленных разбирали стену, уже занявшуюся огнем. Движения их были вялы, замедленны, как в тягостном сне.
Олафсон жил в этом бараке, сказал Нэйл. Его и моя койки стояли рядом. В позапрошлую ночь, уже больной, зная, что ему не миновать расправы, он рассказал мне о «Летучем Голландце»
Шубин вздрогнул. Как! Не ослышался ли он? Да, конечно, ослышался. Думает постоянно о своем «Летучем», вот тот и чудится ему везде.
«Голландец»? осторожно переспросил Шубин. Вы, кажется, сказали «Летучий Голландец»?
Ия! «Дер флигенде Холлендер»! Для верности Нэйл повторил поанглийски:«Флаинг Дачмен»!
Но Шубин не верил, боялся верить. Он со злостью одернул себя. Не бывает, не может быть подобных совпадений! Речь, конечно, идет о легендарном капитане, о том упрямце, который когдато разругался со стихиями у мыса Горн.
Такая особая немецкая подводная лодкарейдер, продолжал Нэйл, сосредоточенно глядя на перебегающие по стене быстрые огоньки. Ее прозвище«Летучий Голландец». Она делает очень нехорошие дела. Разжигает войну! Вдобавок совершает это втайне, за спиной у воюющих стран
Тут Шубин впервые в жизни почувствовал, что ноги не держат его.
Давайте сядем, а? попросил он. Скажите еще раз, но помедленнее! Немецкий рейдер разжигает войну и в наши дни, так ли я понял?
Нэйл кивнул.
Они сели неподалеку от барака, с наветренной стороны площадки, чтобы не наносило удушливый дым.
Степаков вытащил подаренный в 1942 году кисет с надписью: «Совершив геройский подвиг, сядь, товарищ, закури!» Дронин принялся торопливо скручивать толстенную козью ножку для Нэйла.
И мне сверни! попросил Шубин. Он не хотел, чтобы матросы видели, как дрожат руки их командира.
Наконец сделаны первые затяжки. Нэйл блаженно вздохнул.
Курить хорошо! Я давно не курил Итак: немецкая подводная лодкарейдер
Он рассказывал, не глядя по сторонам, держа свою козью ножку неумело, обеими руками, боясь просыпать табак. Желтый дым продолжал медленно стекать от бараков к морю. Стена напротив рухнула, и внутри стали видны койки, на которых валялась скомканная серая рухлядь
3
С напряженным вниманием моряки слушали о доставке английского никеля в Гамбург.
О! продолжал Нэйл. Если бы вы знали, как хотел Олафсон сам рассказать вам это! Он ждал вас, как умирающий ночью ждет наступления рассвета. А ночь тянулась и тянулась Наши соседи спали беспокойно, стонали, ворочались. Сонный храп их раскачивал барак, как мертвая зыбь корабль. Олафсон замолчал. Тогда начал рассказывать я. У меня тоже было о чем рассказать. О звездной ночи под тропиками, о рокоте индейских барабанов. И о светящейся дорожке на реке.
Видите ли, то, что случилось у берегов Норвегии в тысяча девятьсот сороковом году, имело свое продолжение в тысяча девятьсот сорок втором на реке Аракаре. Это один из многочисленных притоков Амазонки в среднем ее течении.
Как ни верти, обе наши истории вплотную сходились краями! Или иначе сказать: были в точности пригнаны друг к другу, как гайка к болту.
Мы проговорили с Олафсоном часов до трех.
«А теперь спи! сказал я. Завтра у тебя очень трудный день. Ты во что бы то ни стало должен обмануть Кривого Гуго!..»
Но он не обманул его.
Пока колонна брела к месту работы, мы взяли Олафсона в середину и поддерживали под локти, почти волокли за собой.
Ветер донес до нас раскат грома. Ветер дул с востока. Грома в сентябре не бывает. Это пушки русских, святая канонада!
Олафсон слушал ее, стоя у своей тачки, с лицом, обращенным к востоку, будто молился. А может, на самом деле молился?
Засвистели свистки, разгоняя нас по местам.
Гром немного подбодрил Олафсона. Он держался час или полтора. И я все время старался быть рядом. Ведь мы были связаны общей тайной, как каторжники одной цепью! Увы! Олафсона хватило ненадолго.
Я разгружал тачку у окопа, когда за спиной раздалась ругань. Гуго был мастер ругаться. Я оглянулся. Да, Олафсон! Он лежал у своей тачки метрах в десяти от меня.
«Нога подвернулась, шарфюрер», пробормотал он и попытался встать.
Но при этом смотрел не на Гуго, а на меня. Он смотрел, широко раскрыв глаза. Взгляд был длинный, приказывающий. И я понял этот взгляд:
«Не подходи! Живи! Дождись! Ты обещал!»
Меня опередили. Ктото подбежал к Олафсону, стал его поднимать.
«Отойди!»сказал Кривой Гуго.
Человек выпрямился. Я едва узнал его: так искажено было лицо. То был один из наших соседей по блоку. Мы звали его придирой. Он вечно ссорился со всеми, а особенно придирался к Олафсонувыискивал всякие несообразности в его историях.
Сейчас от злобы придиру трясло, как на сквозном ветру. Держа Олафсона под мышки, он обернулся к Гуго:
«Ты, проклятый циклоп, ты»
Очередь из автомата! Он повалился на Олафсона.
Так они и легли рядом, обнявшись, будто никогда не ссорились при жизни
Долгое молчание. Нэйл неотрывно смотрел на море. Оно было притихшее, серое, штилевое. Над водой, медленно оседая, расстилался дым.
Шубин понял, какая могила была у старого лоцмана. Да, она просторна, эта могила! «И ветры, дующие ото всех румбов, развеяли его прах над морем»
К концу Нэйл, видимо, очень устал. Он все чаще запинался, делал передышки. Речь его становилась бессвязной.
Он не договорил про светящуюся дорожку, напомнил Шурка, нетерпеливо переводя взгляд с Нэйла на своего командира.
Да, да! спохватился Шубин. Самое главное! Ведь он тоже видел эту светящуюся дорожку!
Он повернулся к Нэйлу. Но тот с извиняющейся улыбкой покачал головой. Нет, больше не мог. Выдохся! Он никогда столько не рассказывал. И потом, день был очень трудный. Люди устают не только от горя, но и от радости. Может быть, вечером, после того как немного отдохнет Ему нужно отдохнуть. Русские моряки найдут его в одном из уцелевших бараков.
Ну, что вы! сказал Шубин, вспомнив о флотском гостеприимстве. Милости просим вечером на катера! Угостим вас ужином. Тогда и доскажете о «Летучем Голландце». Наша стоянка вон там, у причалов! Спросите Шубина. Это я.
Дронин и Степаков принялись совать табак в карманы полосатой куртки.
Так не подведете? спросил Шубин. Смотрите же! Мы будем вас ждать. У нас найдется что рассказать друг другу, многозначительно добавил он.
Глава 5. Камни Ристна
1
Однако морякам не пришлось блеснуть прославленным флотским гостеприимством. Ужин не состоялся.
Под вечер Шубин был вызван к начальству, которое перебазировалось в Ригулди вслед за катерами.
Придется поработать этой ночью, сказал контрадмирал, подводя Шубина к карте и косясь на его непривычно хмурое лицо. Хотел было дать твоим людям передохнуть, но не выйдет. Куй железо, пока горячо! Правильно?
Правильно, рассеянно согласился Шубин, наклонясь над картой; мыслями он был еще возле барака, где Олафсон рассказывал Нэйлу о «Летучем Голландце». А чего коватьто? Железо где?
Вот оно! Далековато, правда.
В районе Вентспилса, чуть отступя от курляндского берега, Шубин увидел иероглиф, которым обозначают на картах притопленный корабль.
Учти: притопленный, а не потопленный! Для нас это важно.
А что за корабль?
Немецкий транспорт. Шел на Саарема или на Хиума. Был перехвачен нашими бомбардировщиками. Там мелководье, он и сел на грунт. Сегодня летчик летал, проверял. Людей как будто нет.
Долго не продержится. У курляндского берега сильный накат.
А долго и не надо. Дватри дня пробудут разведчики, и хватит с нас.
Разведчики?
Ну, корректировщики. Назови как хочешь.
Шубин с внезапно обострившимся интересом всмотрелся в карту.
Между Ригулди и районом ВентспилсаМоонзундский архипелаг, острова Хиума, Муху, Саарема, которые запирают вход в Рижский залив. Фашистское командование продолжало подбрасывать сюда боезапас и подкрепленияморем, вдоль берега.
Живому воображению Шубина представилась очень длинная мускулистая рука, протянувшаяся от Кенигсберга. Ударить по ней несколько разсразу бы ослабла ее мертвая, вернее, предсмертная хватка, разжались бы пальцы, закоченевшие на архипелаге!
Да, притопленный корабль очень кстати.
Сбоку от ярких штабных ламп падает на карту круг света. Шубин видит лишь то, что в этом круге: белое пятно мелководья севернее Вентспилса и условный значок, который похож на схематический рисунок тонущего корабля. Все остальное в тени.
Туда, в тень, отодвинулись и мысли об Олафсоне. Шубин был дисциплинирован, умел целиком переключаться на решение новой важной задачи, временно отстраняя то, что не шло к делу.
Испросив разрешения, он задумчиво пошагал циркулем по карте.
Расстояние смущает? спросил адмирал.
Да нет, ничто меня не смущает.
Впрочем, на правах любимца флота Шубин не преминул немного пококетничать, пожаловаться на трудности своей военноморской профессии.
У авиации, понятно, сказочная жизнь, пробормотал он. Один подскоки там! Напрямик, через Рижский залив! А мне топать в обход, воон какого кругаля давать!
Адмирал, знавший причуды Шубина, усмехнулся:
Значит, авиацию советуешь?
Ну что вы, товарищ адмирал! Летчики напортят. Они же у вас к удобствам привыкли. Им громадную акваторию подавай! Будут подгребать к транспорту, еще свою гидру разобьют. А я бортик к бортику, без порчи государственного имущества! Сравнили: катер или гидросамолет!
Ты побольше горючего захвати. Мешки Бутакова есть у тебя?
Как не быть!
Двумя катерами пойдешь?
Да уж, разрешите только двумя. Шуму меньше.
Прощаясь, адмирал задержал в своей руке руку Шубина:
Вот ты и повеселел! А то вроде хмурый был, когда пришел. Или мне показалось?
Шубин торжественно продекламировал:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Это чей же глагол божественный? Мой, что ли?
Так точно, ваш, товарищ адмирал!
Ну, иди уж встрепенувшийся!
Шубин еще раз мельком взглянул на карту. Пучок света падал на нее, будто лучи луны, выглянувшей изза туч.
И на небе положено быть луне в эту ночь. Только Шубину идти в операцию, как луна тут как тут! Сказано же: спутник Земли! Так нет, надо еще к военным морякам в спутницы набиваться!..
2
Но, выйдя из штаба, Шубин с облегчением перевел дух. Тучи! Во все небо! Это, однако, повезло.
Во время поспешных сборов Шубин вспомнил о Нэйле и послал предупредить его о том, что ужин переносится на завтра.
Завтра! Успеют ли обернуться к завтрашнему дню катера? Впервые Шубин уходил так далеко от базы. А если шторм прихватит в пути? Куда деваться, где отстаиваться? Но пока некогда об этом! Прихватиттогда и раскинем мозгами!
Шубин взял с собой запас горючего в нескольких резиновых мешках. Шел, как всегда, на старом своем катере, которым командовал Павлов. Разведчиков было двое. Их и рацию устроили между желобами для торпед. Для глубинных бомб места не хватило. Но Князев, неизменно сопутствовавший командиру отряда, имел у себя на борту и горючее и бомбы.
Выйдя в море, Шубин «воспринимал» его вначале ногамикак пешеход тропу во мраке. Ага! Выбрались наконец из залива! Волна стала длиннее, размахи ее резче.
Когда глаза освоились с темнотой, моряки увидели, что ночное море светлее неба. И граница между ними различалась впереди, хотя не очень четко. Двигаясь к югозападной части горизонта, катера будто проваливались в огромную щель или углублялись в пещеру.
Но страха Шубин не ощущал. Он был неразрывно связан с наступающей громадой флота, с его сторожевыми кораблями, эсминцами, крейсерами, линкорами, с его стремительной морской авиацией и беззаветно храброй морской пехотой. Балтика за спиной Шубина грозно поднималась, готовая к броску.
А впереди флота, как всегда, двигались два маленьких, затерянных в ночи шубинских катера!
Он не услышал выстрелов за оглушающим ревом своих моторов. Только увидел разноцветную, очень красивую струю, которая дугообразно падала с неба. Похоже, боженька сдуру начал поливать море из лейки! Но то был не боженька, а вражеский самолет!
Ночью пена светится. А катер яростно пенит воду на ходу. Светится бурун за кормой. Светятся «усы», которые тянутся за форштевнем. Говорят, сверху это выглядит так, будто по морю летит маленькое светящееся копье.
Шубин приказал Павлову застопорить ход. То же сделал и Князев. Светящийся след на воде пропал.
В наступившей тишине стало явственно слышно жужжание гигантского бурава. С каждым витком он ближе и ближе ввинчивался во тьму.
Катера дали ход, немного проскочили вперед, остановились.
Самолет попрежнему кружил гдето очень близко.
Сбейка гада у меня с хвоста! приказал Шубин Князеву. Шумни, осветисьи уведи за собой! Встретимся в двадцати милях к весту от Ристна.
Князев сказал: «Есть!», расторопно включил свет в рубке и выключил глушители. Потом на полной скорости, весь в пенном ореоле, описал циркуляцию и понесся в открытое море. Дуга трассирующих пуль стала быстро перемещаться за ним.
Опасная игра, но иначе нельзя! На катере Павловаразведчики, их надо сберечь любой ценой, доставить в целости и сохранности на притопленный транспорт!
Тревогу о Князеве, которого пришлось поставить под удар, Шубин отодвинул кудато в самый дальний уголок души. И без того хлопот полон рот!
Павлов доложил, что поврежден гирокомпас. Лопнула трубка вакуума, вероятно, при резком сбрасывании хода. Теперь катер шел на одном магнитном компасе.
Затем в игруна стороне противникавключилась луна. Раздвинув тяжелые занавеси туч, она просунула между ними свое круглое улыбающееся лицо.
Заждались вас! сердито пробормотал Шубин. Скучать было стали! И бросил Павлову:Сильно вправо не бери!
Сейчас было безопаснее идти под берегом, прячась в его тени.
Слева Шубин угадывал пологие дюны, вразброс натыканные сосны. При лунном светене пейзаж, схема пейзажа, как на детских неумелых рисунках. И все только в карандаше: черным по белому. А штрихи прямые, угловатые, очень резкие.
Не хотел бы он очутиться на этом колючем, вражеском берегу!
Потом слева по борту опять засияла водная пелена. Ирбенский пролив!
Миновав его, Шубин нетерпеливо приник к биноклю.
Спустя положенное время прорезались впереди мачты, а за ними и весь силуэт притопленного корабляв необычном ракурсе, будто усеченный.
Подойдя ближе, моряки увидели, что корабль дал сильный крен. Над водой наклонно торчали мачты, нос и надпалубные надстройки. Все остальное ушло под воду. Волны с шипением перекатывались через корму.
3
Концы и кранцына левый борт!
Шубин подал команду вполголоса. Нервы были натянуты до предела. Ждал: сейчас по ним ударит выстрел или просто оклик.
Но черная глыба, нависшая над катером, осталась безмолвной.
Первыми на транспорт взобрались разведчики, за нимиШубин, Шурка и Фаддеичев, держа автоматы наготове.
Крен корабля был градусов двадцать пять. По палубе двигались с осторожностью, как по косогору, то и дело хватаясь за леера.
Пройдя несколько шагов, один из разведчиков поднял руку. Все остановились, пригнувшись.
Донка работает, нет?
Шубин прислушался:
Днище о камни бьет!
Да, сомнений нет! Корабль брошен людьми.
Второй разведчик оглянулся на вяло повисшее полотнище флага, перечеркнутое свастикой.
Убрать бы эти лохмушки, а?
Э, нет! отозвался Шубин. Тут ничего нельзя менять. Транспорт просматривается с берега. И корабли ходят мимо. Чем тебе флаг помешал? Фашисты сами на себе поставили крест.
Шубин посоветовал разведчикам обосноваться в трюме, в той его части, которая не была затоплена.
Надежнее всего! Днем будете наблюдать в иллюминатор, ночью прогуливаться по палубе. Сыровато, конечно! Так не к теще же на блины приехали.
Разведчики с помощью Шурки принялись тянуть на палубу антенну. А боцман занялся осмотром трюма. Как старый фронтовик, он обладал особым нюхом на съестное.
Через несколько минут он с торжеством принес и поставил перед Шубиным вскрытый ящик с консервами:
Компот, товарищ гвардии капитанлейтенант!
Ишь ты! Шубин присветил фонариком. А ведь тут их полно, ящиков этих. Товарищи разведчики! Блинов у вас, правда, не будет, зато компотом обеспечены, сидите в трюме хоть до конца войны!