Но летчики вернулись с Аракары ни с чем. Они пролетели над рекой километров полтораста, а внизу были только леса, однообразно волнистое зеленое пространство.
Олафсон, которому я рассказал об этом, честил почем зря подслеповатых бразильских летчиков. А я не мог их осуждать. Пробродив целое лето в том районе, знаю, как непроницаем лиственный полог. Были там закоулки, где в самый яркий полдень царила ночь.
Говорят: странствовать по дну зеленого океана. Но это и есть океан. И дно его кишит всякой нечистью. От болотных змей харарака до «челна, который умеет нырять»
Глава 3. «Ю энд ай» (Пароль штурманов)
1
Нэйл поднял голову.
В воспоминаниях своих он ушел так далеко под сень бразильских пальм, что не сразу понял, где находится сейчас.
Под большим оранжевым абажуром сверкает туго накрахмаленная скатерть. На праздничном столе расставлены водка, бренди, закуска. В углу оперся на этажерку моряк. Лицо его сосредоточенно и сурово, губы сжаты. А перед Нэйлом, положив руку на стол, тихо сидит женщина в длинном вечернем платье. В ее серых, широко открытых глазах удивление, сострадание, печаль.
Боже мой! Я взволновал и расстроил вас! с раскаянием сказал Нэйл. И когда? В новогоднюю ночь! Пожалуйста, извините меня! Это очень нехорошо с моей стороны. Переложить часть своих воспоминаний на чужие плечи! Недаром говорят, что бог проклял человека, дав ему память.
Не согласен! сказал Шубин. Что касается меня, то я ничего не хочу забывать!
Виктория вскинулась с места:
Товарищи! Что же мы? Без пяти двенадцать! Сейчас будут бить часы!
Нэйл начал придвигать стулья к столу. Шубин принялся разливать по рюмкам водку.
Виктория отодвинула свою рюмку:
Мне фруктовой. Я не пью, ты же знаешь!
Э, нет! Пусть сегодня Гитлер пьет фруктовую!
Часы начали бить. Шубин поднял налитую до краев рюмку:
Ну, первый тостза победу!
О, иес, иес! закивал головой Нэйл. За побиеду!
Это русское слово он тоже выучил в Заполярье.
Водку Нэйл выпил залпом, а не глотками, как пьют в Западной Европе. Потом старательно крякнултоже на русский манер. Виктория и Шубин засмеялись. Он был, оказывается, рубахойпарнем, этот бывший рабочийоружейник из Шеффилда и друг индейского племени Огненных Муравьев!
За окном поднялись огни фейерверка, похожие на новогоднюю елку, увешанную разноцветными электрическими лампочками и осыпающимися нитями «серебряного дождя».
Шубин подумал, что, наверно, у господина Адольфа Гитлера трясутся руки, когда он наливает себе фруктовой или минеральной воды за новогодним столом. Чтонибудь покрепче пить ему сегодня не стоит, да и вообще он, говорят, не берет в рот хмельного: хочет прожить до ста лет!
Пусть Гитлер сдохнет в этом году! торжественно провозгласил Шубин.
Охотно выпили и за это.
Третий бокалтрадиционный: за тех, кто в море!
Потом Нэйл предложил тост за своих гостеприимных русских хозяев. Шубин в ответ хотел выпить за здоровье Нэйла, но тот поднял руку:
Хочу предложить тост не совсем обычный. В новогоднюю ночь я привык вспоминать о кораблях, на которых плавал. Были среди них и танкеры, и лайнеры, и транспорты, и вспомогательные судна, и даже такой колесный торопыга, как «Камоэнс». И я думаю о них с благодарностью и любовью. Какоето время они были моим домом Говорил ли я, что Олафсон разделял корабли на добрые и злые? Так вот, предлагаю сегодня выпить за добрые корабли! За то, чтобы на пути им никогда не встретился «Летучий Голландец»!
Моряки, серьезно кивнув друг другу, выпили.
Настала очередь Шубина рассказать о «Летучем Голландце».
Англичанин только поднимал брови да издавал короткие восклицания.
Каков, однако, размах у этого «Летучего»! Наверно, нет уголка на земном шаре, где бы не побывал онне то подводный связной, не то маклер, который помогает военным монополистам, торговцам оружия, совершать их тайные сделки.
Шубин сердито оглянулся на часы, когда они коротко пробили за спиной.
Нэйл встал:
Через полчаса мой поезд. Мне пора!
Гостя проводили до лестницы.
Пишите же!
И вы пишите!
Непременно встретимся после победы!
2
Виктория всем телом прижалась к Шубину. Пальцы ее, чуть касаясь, быстро пробежали по его лбу. Нахмурился! Мальчик ее стал опять задумчивым и грустным. Почему?
Чтобы отвлечь его, она пустила в ход все средства, какими располагают в таких случаях женщины. Сегодня Виктория была особенно нежна, както необычно, тревожно ласкова с Шубиным. Но, проснувшись среди ночи, она увидела рядом рдеющий огонек папиросы.
Что, милый? Опять он? «Ауфвидерзеен»?
Нет. Ты спи! Я просто думаю о жизни, о нас с тобой
Окна зашторены. В комнате тишина, мрак. Только часы повторяют одно и то же, спрашивают осторожно: «Кто ты? Что ты?» Или она гдето читала об этом?..
Слушай, негромкий голос Шубина. Я все думаю о слове, которого не знал Олафсон. Может, это не одно слово, а три: «Ю энд ай»? Помнишь? Нэйл крикнул в лагере. Очень сильные слова, верно? Если бы штурманы всех морей, капитаны, лоцманы, судовые механики, матросы сказали друг другу «Ю энд ай», что тогда случилось бы с «Летучим»? Камнем бы упал на дно!
А потом опять всплыл.
Не дали бы ему всплыть! Блокировали бы его во всех норах! Установили бы всеокеанскую блокаду!.. Олафсон этого не мог один. Это могут только все сообща!.. Я, ты, Нэйл! Все, кому «Летучий»враг. Простые, обыкновенные слова, когда их произносят сотни тысяч людей, могут остановить, оглушить, убить! И потом, как в сказке, все фарватеры в мире станут чистыми, свободными для плавания кораблей
Он потушил папиросу и сразу же, без перерыва, закурил новую.
Да, медленно повторил он. «Ю энд ай» пароль штурманов
Ночь. Полагалось бы спать. Но Виктория рада, что он не молчит. Выговоритсязаснет.
Я раньше, знаешь, какой был? Беспечный, ничего близко к сердцу не принимал. Я, наверно, потому и не понравился тебе сначала. Но, после того как пробыл несколько часов на «Летучем», я стал думать о многом и подругому. Не знаю, сумею ли тебе объяснить. Ну, как бы сразу окидываю взглядом большое навигационное поле. Начал видеть свой фарватер и предметы не только вблизи, но и вдали. Например, стал задумываться о мире. Каким будет все, когда мы победим? Что я буду делать тогда? Я же катерник, профессиональный военный. Вот толкуют о самопожертвовании. Вызвал, мол, огонь на себя или выручил товарища с риском для жизни. А ведь от меня могут потребовать еще большего самопожертвования. Поставят перед светлые адмиральские очи и скажут: «Гвардии капитанлейтенант Шубин! Отныне ты уже не гвардии капитанлейтенант! Уходишь в отставку или в запас». Работа, конечно, найдется. Буду штурманить на какомнибудь лесовозе, китобое, танкере. В Советском Союзе кораблей хватит. А не хватит, еще построят. На бережку припухать не собираюсь.
Я и не представляю тебя на берегу. Но почему ты вспомнил об этом?
Начал было задремывать, и вдруг померещился верещагинский «Апофеоз войны». Только пирамида была сложена не из черепов, а из военных кораблей. Очень быстро прошло перед глазами, как бывает, когда засыпаешь. С тобой бывает так?
Да. Мы вчера с тобой рассматривали альбом. Там есть Верещагин.
Я и стал вертеть в уме эту пирамиду, прилаживая ее то к одному, то к другому морю. Наступит же, думал я, время, когда военные корабли не понадобятся больше людям. Мир! Всюду мир! Тогда, в назначенный день и час, двинутся к какойнибудь заранее выбранной банке военные флоты всех государств, берега которых омывает это море. Сойдутся вместе, отдадут друг другу воинские почести, приспустят флаги и Банканечто вроде фундамента, понимаешь? Сначала на нее лягут линкоры, крейсера, авианосцы. Вторым слоемкорабли поменьше. И вот в море появился новый железный островпамять о прошлых войнах!
Выходит, как бы свалка, мусорные кучи, так я поняла?
Нет! Не свалка. Памятник! Ведь на кораблях сражались и умирали люди. Многие из них были, конечно, обмануты, сражались за высокие прибыли для разных виккерсов и круппов. Но они жизнью заплатили за свою доверчивость. Это, скорей, могила неизвестному моряку.
Торговые и пассажирские корабли, проходя мимо железного острова, будут давать гудкив память погибших?
Правильно. Теперь ты поняла.
В темноте лиц не видно. Но по голосу Виктории можно догадаться, что она улыбается:
Неужели и твои торпедные катера топить?
Катера?.. В растерянности Шубин забормотал: Топить?.. А если приспособить их для мирных целей?.. Например, доставлять в порты срочную корреспонденцию Скорость уж очень
Пауза.
Нет! И мои катера тоже! решительно сказал он. Но тут же поспешил добавить:Зато их, как самые легкие, на вершину пирамиды!..
3
В марте 1945 года почти вся бригада торпедных катеров сосредоточилась в районе Клайпеды. Только катера Шубина оставались еще в Ленинграде. Им предстояло догнать бригаду по железной дороге, на платформах.
Сам Шубин вместе с инженермехаником должен был прибыть в Клайпеду заблаговременно, чтобы подготовиться для выгрузки своих торпедных катеров и спуска их на воду.
Настал день отъезда.
Пока Шубин укладывал чемодан, Виктория ходила по комнате, трогала безделушки на этажерке, бесцельно переставляла их.
Что с тобой?
Волнуюсь.
Но почему? Ты не первый раз провожаешь меня.
Да. И с каждым разом волнуюсь все больше.
Шубин порылся в чемодане, достал оттуда маленький осколок и, будто взвешивая, подбросил его на ладони.
Лови! Когда станешь бояться за меня, вынь, посмотрии пройдет!
Осколок имел свою коротенькую историю. В одном морском бою Шубин нагнулся к тахометру, чтобы проверить число оборотов. Выпрямляясь, он зацепился за чтото карманом. Оглянулсяв верхней части борта зияет только что появившаяся рваная дыра! Это за спиной промахнули осколки снаряда. Не нагнись Шубин к тахометру
По возвращении на базу боцман отыскал в рубке один из осколков.
Видишь? На море меня ни снаряды, ни пули не берут! А на суше я не воюю.
И ты совсем не боишься? Никогда?
Ну, так лишь дураки не боятся. Просто я очень занят в бою. Некогда бояться Нет, вот где я страхуто натерпелся! В госпитале прошлым летом!
Почему?
На больничной койке очень боялся помереть. Склянки эти, банки, духота!.. Помиратьтак уж красиво, с музыкой! Под стук пулеметов, мчась вперед на своей предельной скорости! У нас так в сорок втором году один офицер умер: как стоял в рубке, так мертвый и остался стоять. Склонился головой на штурвал иОн спохватился:Да что это я? Тут победа на носу, а я о смерти завелся!
Виктория, присев на стул, задумчиво смотрела на Шубина. Маленький осколок лежал, уютно спрятавшись, между ее ладонями.
Он был теплым?
Даже горячим.
Хорошо. Я буду беречь его, как ты велишь.
Перед отъездом она поднесла Шубину цветы, букетик цветов. В поисках их обегала весь город. И наконец нашла в оранжерее на улице Добролюбова. Там во время блокады высаживали редис и лук. Теперь снова занялись цветами.
Победа! Близкая победа! Весной 1945 года все в Ленинграде дышало ожиданием победы.
О! с раскаянием сказал Шубин. А я ни разу не подарил тебе цветы! Эх, я! И были же у нас на Лавенсари красивые, высокие, надменные, как ты. Ведь ты была когдато надменная! Я даже боялся тебя немного. До сих пор в ушах звучит: «Мы с вами не на танцах, товарищ старший лейтенант!»
Шубин шутил, улыбался, говорил без умолку, а сам с беспокойством и жалостью заглядывал в лицо Виктории. Она была бледна, губы ее вздрагивали.
На перроне, у вагона, инженермеханик деликатно оставил их вдвоем. Она прижалась к его груди, опустив голову, стараясь унять нервную дрожь.
Ничего не говори, шепнула она.
Минуту или две Шубин и Виктория молча стояли так, не размыкая объятий.
По вагонаам! протяжно крикнул, будто пропел, начальник эшелона.
Мельком, изза шубинского плеча, Виктория увидела круглые вокзальные часы, которые показывали семнадцать двадцать.
Она откинула голову. Неотрывно и жадно всматривалась в длинный улыбающийся рот, ямочку на подбородке, две резкие вертикальные складки у рта. Потом быстро поцеловала их по очереди, будто поцелуем перекрестила на прощанье
Глава 4. Перехваченный гонец
1
Колдовские пейзажи мелькали за окном.
Возникало озерцо с аспидночерной водой и черным камнем посредине. На таком камне полагалось сидеть царевнелягушке, величественнонеподвижной, задумчивой.
Горизонт волнистой чертой перечеркивал ели, над которыми в такт колесам покачивался месяц.
Шубин не отходил от окна.
Соседи по купе устраивались играть в домино. Стоймя утвердили чемодан, на него положили другой. Столик у окна занимать было нельзя: на столике стояли цветы.
Инженермеханик с достоинством давал пояснения:
Самые ранние! Жена гвардии капитанлейтенанта в оранжерее купила. Как же! Открылись уже и оранжереи в Ленинграде!
Вокруг цветов завязывался робкий роман между проводницей и молоденьким лейтенантомсапером, видимо только что выпущенным из училища.
Весь вагон проявил большое внимание к цветам. Лейтенант первым произнес слово «складчина». Ктото посоветовал для подкормки пирамидон, но общим решением утвердили сахар. Тотчас лейтенант обошел соседние купе и притащил полстакана песку и немного кускового.
Будем подсыпать систематически, объявил он сияя, и доставим букет совершенно свежим!
Проводница с особым старанием, чуть ли не каждый час, меняла воду в банке. При этом косила карим глазом в сторону лейтенанта и многозначительно вздыхала: «Вот она, любовьто, какая бывает!»
А на станциях и полустанках у окна с букетом собиралась толпа. Местные девушки с соломенного цвета волосами и в пестрых косыночках замирали на перроне, благоговейно подняв лица к ранним, невиданно ярким цветам.
«Хорошие люди, думал Шубин, стоя в проходе. Очень хорошие. И лейтенант хороший, и проводница, и эти светленькие девушкилатышки. А против них поднялась со дна нечисть, выходцы из могил! Тянутся своими щупальцами, хотят задушить, обездолить. Ноне выйдет! Я не дам!»
Соседи звали его «забить козла»он отговорился неумением. Заиграли песнюне подтянул. Дружно пригубили чарочку, но и после этого Шубин не развеселился. Поговорил о том о сем и убрался в сторонку.
В купе было темно. Между разнообразными, плотно утрамбованными вагонными запахами бочком протискивался аромат цветов.
Было жаль Викторию. Шубин еще никогда не видел ее такой растерянной, беспомощной, заплаканной.
Зато теперь все стало на свое место: он воюет, она волнуется. Прошлой весной, в начале их знакомства, было наоборот. Шубину было очень неловко от этого.
Но мысли о Виктории перебивались другими, будничными мыслями: о мерах предосторожности, которые надо принять, перебрасывая катера с вокзала в порт, о спорах со скупой шкиперской частью, не желавшей отпускать брезент, и так далее.
Шубин не знал, не мог знать, что гонец с «Летучего Голландца» уже снаряжается в путь
2
По утрам Шубин нередко выходил в поиск без авиацииесли был сильный туман. Над Балтикой по утрам почти всегда туман.
Он стелется низко, как поземка. Сверху можно различить лишь топы мачт. Но корабли под ними не видны. А невысокие торпедные катера, те целиком скрываются в тумане.
С одной стороны, как будто бы хорошоне увидят немецкие летчики. С другойплохо: и сам не увидишь ничего.
Однако у Шубина, помимо «теории удач», была еще вторая «теория»«морских ухабов». Случая только не было ее применить.
Есть такая поговорка: «Вилами на воде писано»в смысле «ненадежно», «неосновательно». Это справедливо лишь в отношении вил. Что касается форштевня корабля, то тут «запись» прочнее.
Продвигаясь вперед, корабль гонит перед собой так называемые «усы». Они похожи на отвалы земли от плуга. Две длинные волны под тупым углом расходятся по обе стороны форштевня и удаляются от него на большое расстояние.
Впрочем, считали, что Шубин берет грех на душу, доказывая, будто может обнаружить в тумане эсминец по «усам» за шестьвосемь кабельтовых, а крейсер даже за милюконечно, в штиль.
Но он построил на этом сегодня свою тактику. Начал неторопливо ходить переменными галсами, выискивая «след», оставленный кораблем на воде.
Сухопутный фронт к тому времени придвинулся к Кенигсбергу. Шубин вышел на подходы к аванпорту Кенигсбергак городу и крепости Пиллау.