Шофер, мигая белесыми ресницами, с удивлением смотрел на Шубина.
Ты что?
Сказано же, товарищ гвардии капитанлейтенант: убей немца!
Дурень ты! О вооруженном немце сказано, с автоматом на шее, оседлавшем танк, и тем более на нашей территории! А из этого немца еще, может, выйдет толк!.. Как считаешь, Отто? Выйдет из тебя толк?
Подарки не умещались в кастрюльке, вываливались из рук. Шубин огляделся. В пыли лежала пробитая немецкая каска. Он поднял ее, перевернул.
Вот и кастрюлька у нас нашлась!
И на серьезном личике наконец появилась улыбка, слабое отражение всепокоряющей шубинской улыбки.
Шубин пошел вместе с Отто, чтобы у него по дороге не отняли еду. Из подвалов, щелей, дверей и окон, как скворцы из скворечен, высовывались молчаливые немцы и смотрели на это шествие. Впереди шагал немецкий мальчик, прижимая к себе перевернутую каску, доверху наполненную продуктами, следом шел русский моряк.
Дом Отто был пещерой в буквальном смысле слова. Над низким входом нависали какието рельсы и бетонные плиты с торчащими прутьями арматуры. Из пещеры выглянула старая женщиныили она только казалась старой? Изможденное лицо ее было припорошено пылью.
Шубин кивнул малышу и быстро зашагал к машине, испугавшись изъявлений благодарности. Потом «Виллис», виляя меж развалин, быстро проехал через Кенигсберг и скрылся в облаке пыли
Каким же ты будешь, бубби, когда вырастешь? Двадцать тебе сравняется, наверно, в 1959 или 1960 году. Забудешь ли ты этого русского военного моряка, который подарил тебе полную каску продуктов среди руин Кенигсберга?
Неужели забудешь?..
4
В город Пальмниккен, где стояли гвардейские катера, Шубин вернулся к вечеру. Все заметили, что он не то чтобы невеселыйкомандиру перед боем нельзя быть невеселым, а какойто вроде бы задумчивый.
Он присел на бухту троса, закурил, загляделся на светлое, почти белое море, приплескивавшее у его ног.
Привычные, домашние звуки раздавались за спиной.
Боцман жужжал неподалеку, как хлопотливый шмель: жужужу, жужужу! Кого это он жучит там? А, юнгу!
Потом юнга вприпрыжку пробежал мимо, напевая сигнал, который исполняют на горне перед ужином:
Бери ложку, бери бак,
А нет ложки, беги так!
Значит, команда садится ужинать.
У Шурки в детстве было мало детского. Блокада, потом пребывание в дивизионе среди взрослых наложили на него свой отпечаток. (Впрочем, Шубин с законной гордостью говорил о своем воспитаннике: «Возмужал, не очерствев!») Но тем трогательнее были прорывавшиеся в нем порой мальчишеское озорство, ребячливость.
Шубин подозвал юнгу, всмотрелся в его лицо, вздохнул:
Худой ты у нас какой! Вытянулся за этот год! Не надо бы тебе в операцию!
Почему?
Опасно!
Шурка был поражен. Опасно? Но ведь на то и война, чтобы было опасно. И он не первый год воюет! Командир никогда еще не заводил таких разговоров. А вдруг на самом деле не возьмет? Он капризно надул губы. Когда же ему и покапризничать, как не перед операцией?
Ну ладно, ладно! Пойдешь в операцию!
Чтобы утешить юнгу, Шубин показал ему карту побережья, на которой коса ФришНеррунг выглядела, как ножка грибапоганки.
А мы чик по этой ножке! Перережем, и шляпка отвалится!
Перережем, отвалится, повторил юнга, с обожанием снизу вверх глядя на Шубина. И всегда чтонибудь придумает командир!
Не мешкая, Шурка отправился рассказывать приятелям про «грибпоганку», выдавая, по обыкновению, командирскую шутку за свою. Он не успел еще насладиться всеобщим одобрением, как боцман окликнул его и приказал ложиться спать.
Как! Так раноспать?
Но это было распоряжением гвардии капитанлейтенанта, а в таких случаях пререкаться не полагалось. Ночью предстоит трудная работа, надо получше отдохнуть.
Сам Шубин остаток вечера просидел над планом Пиллау, который удалось раздобыть в штабе. Князев с интересом прислушивался к его бормотанию.
Кладбище? рассуждал вслух Шубин. Что это за кладбище?.. Погребальная романтика, черт бы ее драл!.. Корабль мертвых Стоянка на кладбище
Он долго возился с картой, чтото измеряя на ней. Наконец с удовольствием потянулсятак, что кости хрустнули!
Ну, понял? спросил Князев.
Да вроде бы есть догадка одна. Подожду говорить пока. Возьмем Пиллау, проверим!
Но настроение у него определенно улучшилось.
Он отправился спать на катер, в моторный отсек. Любил спать на моторе, подложив под себя капковый жилет. Хорошо! Как на печи в русской избе! Снизу, от мотора, исходит приятное тепло и легкий усыпляющий запах бензина. Авиационный бензин пахнет очень уютно!
Шубин заснул мгновенно, едва лишь накрылся регланом. Бессонницаэто для нервных и малокровных! Военный моряк должен уметь спать где угодно, когда угодно и даже сколько угоднопро запас!
Сон был сумбурный, но приятный. Бензин, что ли, навевает такие сны?
Густые заросли были вокруг, и листья, падая, кружилисьсовсем медленно и беззвучно. В парке не было никого. Только он и Виктория были там. Они стояли друг против друга, тихо смеясь, держась за руки. Между ними возникло и все усиливалось острое и томительное ощущение близости
Вдруг изза огненной куртины выступил Фаддеичев. Вытянувшись, он приложил руку к фуражке:
«Разрешите доложить, товарищ гвардии капитанлейтенант»
Открыв глаза, Шубин смущенно взглянул на стоявшего над ним боцмана, словно бы тот мог подсмотреть его сон.
Приказали разбудить! Времядвадцать два тридцать!
Шубин плеснул себе в лицо холодной воды, энергично вытерся полотенцем, и сонной истомы как не бывало. Только осталась смешная досада на боцмана: почему не дал досмотреть такой хороший сон?
Князев! Подъем! Начинаем посадку десанта!
Глава 6. Штурм Пиллау
1
Отряд Шубина шел с первым броском.
На море был штиль, и это было хорошо, потому что десантники, размещенные в желобах для торпед, сидели в обнимку, чтобы занимать меньше места и не вывалиться на крутом развороте. Каждый катер поднимал до сорока человек и напоминал сейчас московский трамвай в часы пик.
Лунная дорожка выводила прямо на косу.
Хорошим ориентиром также было облако. Оно отсвечивало багрянцем и висело над горизонтом на югозападе. Штурм Пиллау с суши начался.
Десантники должны были перехватить косу ФришНеррунг с обеих сторон. Со стороны Кенигсберга двигался батальон морской пехоты, посаженный на бронекатера. Со стороны моря на торпедных катерах и катерных тральщиках двигался стрелковый полк.
Катера шли как бы в двойном оцеплении. Три группы прикрытия выдвинулись на запад, север и юг, чтобы обезопасить корабли десанта от возможного нападения. Кроме того, были еще корабли охранения, малые канонерские лодки, которые неотлучно сопровождали торпедные катера.
Подойдя к берегу, Павлов застопорил ход.
Лес на косе стоял, весь пронизанный дрожащим лунным светом. Между деревьями вспыхивали горизонтальные факелы. Катер, двигаясь по инерции, ткнулся носом в песчаную отмель.
Десант! На высадку!
Солдаты торопливо перешли на нос и стали прыгать в воду. Здесь было неглубоко.
Какоето время катер оставался неподвижным. Это было очень недолго, две или три минуты. Павлов почти сразу же дал полный назад. Но немецкие артиллеристы «ущучили» его. Рядом раздался нестерпимо резкий лопающийся звук.
Павлов локтем, будто подзадоривая, подтолкнул Шубина и тяжело осел к его ногам. Шубин попытался поднять его, но тело было тяжелым, безжизненным.
Боцман доложил, что убиты Дронин и Степаков. Снарядом разбило правый мотор, повредило рулевое управление. В моторном отсеке возник пожар. Все уцелевшие моряки во главе с Шубиным бросились тушить огонь.
Тем временем другие торпедные катера, подходя к берегу, развели сильную волну. Она приподняла неуправляемый катер Павлова и, развернув его лагом, выбросила на отмель.
Шубин выскочил из моторного отсека, огляделся:
Юнга! Семафор на катера: подойти, стащить с мели!
Первым к Шубину приблизился Князев. Несмотря на сильный обстрел, он подходил очень медленнодавал ход, потом стопорил машины, чтобы не сесть самому на мель. Через несколько минут к нему с такими же предосторожностями присоединились еще два катера. Им удалось завести швартовы, но катер Павлова так присосало к песку, что пеньковые концы рвались один за другим.
Всплески от снарядов поднимались уже рядом с катерамиспасателями. Матросы Князева поспешно заделывали пробоину в таранном отсеке.
Шубин понял, что, возясь с буксировкой, рискует другими катерами своего отряда.
Тогда скрепя сердце он решил оставить гибнущий катер и высадиться с остатками команды на вражеский берег. При создавшемся положении это было менее опасно, чем мешкать здесь, на виду у береговых артиллеристов.
Шубин приказал катерамспасателям отходить. Потом обернулся к своим матросам:
Автоматы, гранаты разобрать! На берегза мной!
Шурка прыгнул в воду плашмя, погрузился с головой, но ктото сразу же подхватил его и поволок за собой к берегу. Отфыркиваясь, он поднял мокрое лицо. С одной стороны его поддерживал Шубин, с другойбоцман.
Выбравшись на берег, Шубин огляделся. Совсем мало черных бушлатов подле него. Живы только боцман, радист и юнга. Павлова нет, Дронина нет, Степакова нет.
Но в бою надо думать только о живых! Будет время помянуть мертвых! Если будет
2
Песчаные дюны, поросшие сосняком, были вдоль и поперек изрезаны траншеями. Сгрудившись в узком лесистом коридоре, зажатые с боков заливом и морем, люди дрались с невиданным ожесточением, зачастую врукопашную.
Бой на косе разбился на отдельные яростные стычки.
Беспрерывно раздавалась быстрая трескотня, словно бы ктото прорывался через лес напролом, ломая кусты и сучья. От острого запаха пороховых газов першило в горле.
И все время над лесом на бреющем кружили наши самолеты.
Ширина косы ФришНеррунг не превышает нескольких десятков метров. К сожалению, не удалось соблюсти полную точность при высадке на косу обеих десантных групп. Стрелковый полк и морские пехотинцы были разобщены, очутились на расстоянии трехчетырех километров друг от друга. Пространство это было почти сплошь заполнено немцами.
Взбегая на отлогий песчаный берег, Шубин не утерпел и оглянулся. Катер Павлова почти лежал на борту, продолжая гореть. Оранжевое пятно расплылось рядомотблеск пламени на воде. Жалость сдавила сердце. Не думал Шубин, что так придется расстаться с катером. Надеялся довоевать на нем до конца. Ноне довелось!
А ведь сколько раз выручали они друг друга из беды! И в шхерах. И у камней Ристна. И в бесчисленных морских боях
Он круто повернулся к морю спиной, чтобы не видеть агонии своего катера.
Подле моряков теснились пехотинцы:
Ого, и полундра с нами! Давай, давай, полундра!
Воздух звенел от пуль, будто над ухом все время обрывали тонкую, туго натянутую струну.
Вот как оно получилосьто! Воюя с первого дня войны, Шубин только под конец ее услышал это дзиньканье, которое ранее всегда заглушал рев моторов.
Отступавшие от Пиллау немецкофашистские войска смешались с подкреплениями, которые подходили из Данцига. Все это сгрудилось в одном месте, примерно посредине косы. Образовалось какоето крошево: вопящие люди, танки, увязающие в песке скрипящие повозки, дико ржущие кони. В этом мелькании теней и огней, посреди призрачного леса, зажатого с обеих сторон морем, порой трудно было разобраться, где свои, где чужие.
Но Шубин упорно прорывался вдоль косы к Пиллау.
Светало. Уже ясно видны были дома на противоположной стороне. Десантники выбежали к причалу. Все паромы были угнаны. Но это не остановило солдат. Расстояние между косой и городом не превышало ста метров. Солдаты стали наспех сбивать плоты или связывали по две, по три пустые канистры и, вскочив на них, плыли к Пиллау, коекак отгребаясь досками. Некоторые, забросив за плечи сапоги и автоматы, кидались вплавьтаков был яростный порыв наступления!
Шурка упал на какоето подобие плота рядом с Чачко.
А где командир?
Вот он!
Как морского конька, Шубин оседлал несколько связанных вместе канистр и, сгорбившись, с силой греб веслом. Где он раздобыл весло? Тритоны на фонтане, Синдбадмореход верхом на дельфине, тридцать три богатыря, выходящие на берег, все смешалось в голове у юнги
Шубин обогнал его и Чачко. Вода вокруг колыхалась, взбаламученная множеством плывущих к набережной людей.
Набережная приближалась. Как злая собачонка, взад и вперед прыгал на ней маленький желтый танк. Ствол его орудия мелко трясся, выбрасывая вспышкиодну за другой.
Вдруг танк будто ударили палкой по спине. Он закружился на месте и замер.
Шубин первым выскочил на берег. В ботинках хлюпала вода. Даже не отряхнувшись, он побежал вдоль набережной. Потом обернулся, махнул рукой своим матросам, свернул за угол в какойто переулок. В чужом городе он ориентировался свободно, словно бы уже не раз бывал в нем. Недаром так старательно изучал план Пиллау накануне штурма!
3
Под ногами хрустело стекло. Все окна были выбиты. Витрины магазинов зияли черными провалами. Воздух превратился в одну сплошную, беспрестанно вздрагивающую струну.
Изза краснобелой башни маяка стучали пулеметы.
Обходя их, Шубин кинулся в какойто двор. Матросы и пехотинцы последовали за ним. Они очутились внутри каменного колодца. Привалившись к стене, лежал опрокинутый велосипед. Колеса его еще вертелись.
Весь двор был разноцветный. Его устилали письма, в конвертах и без конвертов, смятые, разорванные, затоптанные сапогами. Вероятно, в этом доме помещалось почтовое отделение.
Но тут же были и жилые квартиры. Откудато доносился плач. Детский голос сказал просительно:
Штилль, муттерхен! Зи зинд хир!
Шурка подполз к одному из подъездов, заглянул внутрь. Лестничная клетка! Под лестницей, накрывшись какимито рогожами, сидело на корточках несколько гражданских. Из кучи выглянула девочка и тотчас же опять нырнула под свои рогожи.
Шурка оглянулся. Его командир неподвижно стоял у стены, нагнув голову и глядя в одну точку. О чем он думает? Наверно, вспоминает план Пиллау? И городто штурмует, руководствуясь какойто одному ему понятной штурманской прокладкой. Судя по всему, прорывается не просто к гаваник определенному месту в этой гавани!
В затылок Шурке жарко дышали солдаты. Они постепенно скапливались во дворе и, шурша письмами, переползали под стенами. На середину двора залетали шальные пули.
Мокрые гимнастерки дымились. Изза крыш уже поднялось солнце.
Старший сержант, командир взвода, то и дело вскидывал глаза на Шубина, ожидая его приказаний. Нужды нет, что тот не пехотинец, а моряк. Авторитет и обаяние волевого офицера скажутся в любых трудных условиях и объединят вокруг него солдат.
Шубин выглянул изпод арки ворот, чтото прикинул, сравнил. Потом обернулся и сделал несколько шагов от ворот внутрь двора. Он улыбался.
И вдруг, будто трескучим ветром, сдуло у него с головы фуражку. Кувыркаясь, она отлетела в угол двора. Но Шубин продолжал стоять. Заглянув снизу, Шурка с ужасом увидел, что глаза его командира закрыты. Он стоял и качался. Потом упал.
Ему не дали коснуться земли, подхватили под руки.
Боцман трясущимися руками пытался оказать первую помощь. Со всех сторон протягивались бинты из индивидуальных пакетов.
Несколько солдат, грохоча сапогами, кинулись по лестнице на чердак. Из окна с лязгом и звоном вылетел пулемет. Вместе с ним упал и пулеметчик. Это был немецсмертник, оставленный на чердаке для встречи десанта и прикованный цепью к пулемету.
Но Шурка не смотрел на него. Он не сводил глаз со своего командира. Лужа крови медленно расползалась под ним, захлестывая все больше разноцветных конвертов.
К Шубину протолкался Чачко с автоматом на шее. Фланелевка его была разодрана в клочья, изпод нее виднелась тельняшка. Увидев распростертое на земле неподвижное тело, он отшатнулся, потом отчаянно закричал, будто позвал издалека:
Товарищ гвардии капитанлейтенант!
Тише ты! строго сказал старший сержант, поддерживая голову Шубина. Отходит гвардии капитанлейтенант.
Минуту Чачко остолбенело стоял над Шубиным. Багровое, лоснящееся от пота лицо его исказила гримаса. Но он не зарыдал, не заплакал, только длинно выругался, сдернул с шеи автомат и ринулся со двора обратно, в самую свалку уличного боя
Появились санитары.
Перекинув через плечо автомат, Шурка бежал рядом с носилками. Санитары попались бестолковые. Шарахались от каждой пулеметной очереди, встряхивали носилки. Бежавший с другой стороны Фаддеичев ругал их высоким рыдающим голосом.