Без Князева не дохромать до опушки. Но, приняв буксир, он угробит и себя и товарища. Маневренность потеряна, скорости нет. На отходе догонит авиация и запросто расстреляет обоих.
Итак?.. Назад хода нет. Значит, прорываться дальше, укрываться в глубине шхер!
Вася, уходи! Исправлю повреждениезавтра тоже уйду.
Не оставлю вас!
Приказываю как командир звена! Поможешь мне: отвлечешь огонь на себя.
Князев понял. Донеслось, слабея: «Есть, отвлеку!» И Шубин сорвал с головы шлем с уже бесполезными ларингами. Аккумуляторы окончательно сели. Он «оглох» и «онемел».
Отстреливаясь, катер Князева рванулся к выходу из шхер.
Еще бы! пробормотал Шубин с завистью. Сохраняя свои пятьдесят узлов в кармане
Собственные его «узелки», увы, кончились, развязались. Весь огонь фашисты перенесли на Князева. Бой удалялся.
Припав к биноклю, юнга провожал взглядом катер. Зигзагообразный путь его легко было проследить по всплескам от снарядов. Всплески, как белые призраки, вставали меж скал и деревьев. Вереница призраков гналась за дерзким пришельцем, тянулась за ним, наотмашь стегала пучками разноцветных прутьев. То были зеленокраснофиолетовые струи трассирующих пуль.
Не догнали!
Шурка Ластиков с торжеством обернулся к командиру, но тот не ответил. Изо всех сил старался удержать подбитый катер на плаву. С лихорадочной поспешностью, скользя и оступаясь, матросы затыкали отверстия от пуль и осколков снарядов. В дело пущено было все, что возможно: чопы, распорки, пакля, брезент. Но вода уже перехлестывала через палубу, угрожающе увеличился дифферент.
Оставалось последнее, самое крайнее средство:
Запирающие закрыть!
Боцман умоляюще прижал к груди руки, в которых держал клочья пакли:
Хоть однуто оставьте!
Обеза борт!
Во вражеских шхерах сбрасывать торпеды? Лишать себя главного своего оружия?..
Тоовсь! Залп!
Резкий толчок. Торпеды камнем пошли на дно. Все! Только круги на воде. Юнга скрипнул зубами от злости. Выйди на плес пресловутый «Фон дер Гольц» со своей известной всему флоту «скворечней» на гротмачте, к нему уже не с чем подступиться.
Зато катер облегчен! Какникак две торпеды весили более трех тонн. Командир прав. Лучше остаться на плаву без торпед, чем утонуть вместе с торпедами
Шубин озабоченно огляделся.
Неподалеку островок, на который высаживали Мезенцеву. Безыменный. Необитаемый. По крайней мере, был необитаемым.
Подбитый катер «проковылял» еще несколько десятков метров и приткнулся у крутого берега.
Мысленно Шубин попытался представить себе очертания острова на карте. Кажется, изогнут в виде полумесяца. От материка отделен нешироким проливом. Берега обрывистысудя по глубинам.
Ну что ж! Рискнем!
Боцман! Швартоваться!
Но, едва моряки ошвартовались у острова, как мимо очень быстро прошли три «шюцкора».
Пришлось поавралить, упираясь руками и спиной в скалу, придерживая катер. «Шюцкоры» развели сильную волну. На ней могло ударить о камни или оборвать швартовы.
Через две или три минуты «шюцкоры» вернулись. Они застопорили ход и почемуто долго стояли на месте.
Боцман пригнулся к пулемету. Шубин замер подле него, предостерегающе подняв руку. Два матроса, вычерпывавшие воду из моторного отсека, застыли, как статуи, с ведрами в руках.
Шурка зажмурился. Сейчас включат прожектор, ткнут лучом! Рядом зевнул радист Чачко.
До моряков донеслись удивленные, сердитые голоса. На «шюцкорах» недоумевали: куда девались эти русские?
Конечно, нелепо искать их в глубине шхерных лабиринтов. Подбитый катер, вероятно, всетаки сумел проскользнуть незамеченным к выходу из шхер.
Заревели моторы, и «шюцкоры» исчезли так же внезапно, как и появились.
Ффу! Пронесло!
Живем, товарищ командир! сказал боцман улыбаясь.
Но Шубину пока некогда было ликовать.
На берег! приказал он. Траву, камыш волоки! Ветки руби, ломай! Да поаккуратней, без шума. И не курить мне! Слышишь, Фаддеичев?
Маскироваться будем?
Да. Замаскируем катер до утра, вот тогда и говори: живем, мол!
Он остановил пробегавшего мимо юнгу:
А ты остров обследуй! Вдоль и поперек весь обшарь. Попластунски, понял? Проверь, нет ли кого. Вернись, доложи.
Он снял с себя ремень с пистолетом и собственноручно опоясал им юнгу.
Матросы быстро подсадили его. Шурка пошарил в расщелине, уцепился за торчащий клок травы, вскарабкался по отвесному берегу.
Поосторожнее, эй! негромко напутствовал боцман.
А вы не переживайте за меня, ответил с берега задорный голос. Я ведь маленький. В маленьких труднее попасть.
Вот бес, чертенок! одобрительно сказали на катере.
2
Пистолет гвардии старшего лейтенанта ободряюще похлопывал по бедру.
Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гвардии лейтенанта Князева провожают до порога, со всеми почестямис фейерверком и музыкой.
Гвардии старший лейтенант уйдет завтра не такпоскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку в течение дня исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись, как в плащ, во мглу и туман, выскользнуть из шхер.
Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии старшему лейтенанту.
Только бы не оказалось на острове фашистов!
Шурка постоял в нерешительности, держа одну ногу на весу. Он очень боялся змей, гораздо больше, чем фашистов.
Сейчас весна, змеи оживают после зимней спячки. Он ясно представил себе, как опускает ногу на мох и вдруг под пяткой чтото начинает ворочаться. Круглое. Скользкое. Брр!
Потом ему вспомнилось, как командир объяснял про страх:
«Если боишься, иди не колеблясь навстречу опасности! Страх страшней всего. Это как с собакой: побежишьразорвет!»
А Шурка спросил с удивлением:
«Выто откуда знаете про страх, товарищ гвардии старший лейтенант?»
«Знаю уж», загадочно усмехнулся Шуркин командир.
Юнга сделал усилие над собой и нырнул в лес, как в холодную воду.
Чтото чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное. Валун? Дот?
Шурка вытащил пистолет из кобуры. Ощущая тяжесть его рукоятки, как пожатие верного друга, он приблизился к черневшей глыбе. Нет, не дот и не валун. Сарай! Осмелев, провел по стене рукой. Жалкий сараюшка, сколоченный из фанеры!
Юнга подобрался к двери, прислушался. Внутри тихо. Он толкнул дверь и шагнул через порог.
В сарае пусто. У стен только лотки для сбора ягодс выдвинутым захватом, вроде маленьких грабель. Летом в шхерах столько земляники, брусники, черники, клюквы, что глупо было бы собирать по ягодке.
В углу стоят большие конусообразные корзины. В таких перевозят на лодке скошенную траву. Ну, ясно: остров необитаем!
Выйдя из сарая, Шурка удивился. Почему стало темно? А! Фашисты «вырубили» верхний свет.
Это, конечно, хорошо. Но под «люстрами» было легче ориентироваться.
Вокруг, пожалуй, даже не темно, а серо. Деревья, кустарник, валуны смутно угадываются за колышущейся серой занавесью. Только сейчас Шурка заметил, что идет дождь.
С разлапистых ветвей, под которыми приходилось пролезать, стекали за воротник холодные струйки. Конусообразные ели и нагромождения скал обступили юнгу. Протискиваясь между ними, он больно ушиб колено, зацепился за чтото штаниной, разорвал ее. Некстати подумалось: «Попадет мне от боцмана».
То был «еж», злая колючка из проволоки. Полнымполно в шхерах таких проволочных «ежей», куда больше, чем их живых собратьев. Фашисты, боясь десанта, всюду разбрасывают «ежи» и протягивают между деревьями колючую проволоку.
Шурка остановился передохнуть.
Тихо. Рядом приплескивает море. С влажным шорохом падают на мох дождевые капли. Изредка какойто особо старательный либо слишком нервный пулеметчик простукивает для перестраховки короткую очередь. Впрочем, делает это без увлечения и опять словно бы задремывает.
Вскоре юнга пересек остров в узкой его части. Людей нет. Ободренный, он двинулсяпопрежнему ползкомвдоль берега.
Вдруг испуганно отдернул руку! Позмеиному в сухой траве извивалась проволока. Не колючая проволока. Провод! Этот участок берега минирован!
Юнга шарахнулся от провода. Гранитные плиты были гладкие, скользкие. Он оступился и бултыхнулся в воду.
3
Когда юнга вынырнул метрах в десятипятнадцати от берега, вода была уже не темной, а оранжевой. Это осветилось небо над ней.
Беспокойный луч полоснул по острову, суетливо зашарилзашнырял между деревьями. Потом медленно пополз к Шурке. В уши набралась вода, и он не слышал, стучат ли пулеметы, видел лишь этот неотвратимо приближающийся смертоносный луч.
Юнга сделал сильный гребок, наткнулся на какойто шест, наклонно торчавший из воды. А! Вешка! Держась за шест, он нырнул. Луч неторопливо прошел над ним, на мгновение осветил воду и расходящиеся круги. Это повторилось несколько раз.
Прячась за голиком, юнга не отводил взгляда от луча. Едва луч приближался, как он поспешно нырял.
Два луча скрестились над головой: вотвот упадут. Но, покачавшись с минуту, убрались в сторонку.
В воде Шурка приободрился. Напоминало игру в пятнашки, а уж в пятнашкито он играл в свое время лучше всех во дворе.
Вот луч, как подрубленное дерево, рухнул неподалеку на воду. Только плеска не слышно. Теперь скользит по взрытой волнами поверхности, подкрадываясь к Шурке. Сейчас «запятнает»! Внимание! Нырок!
Луч переместился дальше, к материковому берегу.
До мельчайших подробностей видны березки, прилепившиеся к глыбе гранита, их кривые, переплетенные корни, узорчатые листья папоротника у подножия. Луч старательно ощупывает, вылизывает каждый уступ, каждую ямку.
Тяжело дыша, то и дело оглядываясь, Шурка всполз по гранитным плитам на берег.
Некоторое время он неподвижно лежал в траве, раскинув руки и разглядывая исполосованное лучами враждебное небо. Только теперь ощутил озноб. Мокрый бушлат, фланелевка, брюки неприятно прилипали к телу.
Змеи! Он и думать забыл про змей! Не до них!
Небо над шхерами стало темнеть. Сначала упал один луч и не поднялся. За ним поник другой. Юнга слушал, как перекликаются пулеметы. Застучал один, издалека ответил ему второй, третий. Похоже, будто собаки лают в захолустье. Паузы длиннее, лай ленивее. Наконец, снова стало тихо, темно
Луны в небе нет. Нет и звезд. Дождь все моросит. Многозначительно перешептываются капли, раздвигая густую хвою.
Разведку можно считать законченной: людей на острове нет. Южный берег минирован. По ту сторону восточной протоки расположены батареи и прожекторная установка.
Так юнга и доложил по возвращении.
О, да ты мокрый! В воду упал?
Почти обсох. Пока через лес полз.
Юнга очень удивился переменам, происшедшим в его отсутствие. Теперь катер был уже не катером, а чемто вроде плавучей беседки.
Здорово замаскировались!
А без этого нельзя, рассеянно сказал Шубин. Мы же хитрим, нам жить хочется
Аврал заканчивался. Из трюма извлечены брезент и мешковина. Ими задрапировали рубку. С берега приволокли валежник, нарубили веток, нарезали камыш и траву. Длинные пучки ее свешивались с наружного борта.
Боцману не приходилось подгонять матросов. Неотвратимо светлевшее небо подгоняло их. До утра надо было раствориться в шхерах.
Слушая доклад юнги, Шубин одобрительно кивал, но, видимо, продолжал думать о той же маскировке, потому что машинально поправил свисавшую с рубки ветку.
Молодец! сказал он. Отдохни, обсушись, подзаправься. Обратно пойдешь. С вражеского берега глаз не спускать. Утром будет нам экзамен.
Какой экзамен, товарищ гвардии старший лейтенант?
А вот какой. Начнут сажать по нас из пушек и пулеметовзначит, срезались мы, маскировка ни к чертуИ он с беспокойством оглянулся на обрывистый гранитный берег, к которому бортом приткнулся его катер.
Какого цвета здесь гранит? Серыйхорошо: брезент и мешковина подходят. Но, если красный, тогда плохо: на красном фоне будет выделяться серозеленое пятнозамаскированный катер. И громогласная «оценка» экзаменаторов не заставит себя ждать.
Глава 6. На положении «ни гугу»
1
Отдохнув с часок, юнга вернулся на свой пост, чтобы не упускать из виду опасную восточную протоку.
Утро выдалось пасмурное. Над водой лежал туман. Вокруг была такая тишина, что казалось, Шурка видит это во сне.
Он различил вешку, за которой прятался этой ночью. Шест торчал в тумане наклонно, как одинокая стрела.
Через несколько минут юнга посмотрел в том же направлении. Видны стали уже две стрелы, втораяотражение первой.
Потом прорезались камыши, и посреди протоки зачернел надводный камень.
Рядом чтото булькнуло. Что это? Весло? Рыба? Пауза. Тихо попрежнему.
Солнце появилось с запозданием. Было красное, как семафор, оно тоже предупреждало об опасности!
Пейзаж как бы раздвигался. За медленно отваливающимися пепельносерыми глыбами Шурка уже различал противоположный берег.
Покрывало тумана, а вместе с ним и тайны, сползало с вражеских шхер. Позолотились верхушки сосен и елей на противоположном берегу.
В душном сумраке возникли поднятые к небу орудийные стволы.
Шурка торопливо завертел винтовую нарезку бинокля.
О! Не зенитки, а бревна, поставленные почти стоймя, фальшивая батарея для отвода глаз! Назначениевводить в заблуждение советских летчиков, отвлекать внимание от настоящей батареи, которая находится поодаль.
Клочки пейзажа разрознены, как мозаика. Ночью прожектор вырывал их по отдельности из мрака. Днем они соединились в одну общую картину.
Одну ли? Юнга прищурился. Двоилось в глазах. Мысы, островки, перешейки, как в зеркале, отражались в протоках. Но зеркало было шероховатым. Рябь шла по воде. Дул утренний ветерок.
Юнга повел биноклем. Как бы раздвигал им ветки далеких деревьев, ворошил хвою, папоротник, кусты малины и шиповника, настойчиво проникал в глубь лесапо ту сторону протоки.
Вот валун. Замшелый. Серозеленый. Как будто бы ничем не отличается от других валунов. Но почему из него поднимается дым, струйка дыма? Не изза него, именно из него!
Странный валун. Вдруг приоткрылась дверца. Из валуна, согнувшись, вышел солдат с котелком в руке. Ну, ясно! Это дот, замаскированный под валун!
Продолжаются колдовские превращения в шхерах.
Внезапно над обрывистым берегом, примерно в шестисеми кабельтовых, поднялись четыре рефлектора. Они оттягивались, как головы змей, и снова высовывались изза гребня.
Не сразу дошло до Шурки, что это прожекторная установка, которая так досаждала ему ночью. Сейчас ее проверяли. Рефлекторы, вероятно, ходили по рельсам.
Вдруг раздалось знакомое хлопотливое тарахтенье. Над проснувшимися шхерами кружил самолет. Наш! Советский!
Мгновенно втянулись, спрятались головы рефлекторов. Дверца дотавалуна приоткрылась, из щели высунулся кулак, погрозил самолету. Дверца захлопнулась.
Несколько солдат, спускавшихся к воде с полотенцами через плечо, упали как подкошенные и лежали неподвижно. Все живое в шхерах оцепенело, замерло.
Словно бы остановилась движущаяся кинолента!
Очень хотелось подняться во весь рост, заорать, сорвать с головы бескозырку, начать ею семафорить. Эй, летчик, перегнись через борт, приглядись! Внизу притворство, вранье! Зенитки не настоящиефальшивые! Валун не валун, дот! Бомби же их, друг, коси из пулемета, коси!
Но вскакивать и махать бескозыркой нельзя. Полагается смирнехонько лежать в кустах, ничем не выдавая своего присутствия.
Покружив, самолет лег на обратный курс.
Искал ли он катер, не вернувшийся на базу? Совершал ли обычный разведывательный облет?
Эх, дурень ты, дурень! с досадой сказал Шурка.
Гул затих, удаляясь. И лента опять завертелась, все вокруг пришло в движение. Размахивая полотенцами, солдаты побежали к воде. На пороге мнимого валуна уселся человек, принялся неторопливо раскуривать трубочку.
С опаской, однако, живут, с удовлетворением заключил юнга. На положении «ни гугу»!..
Он вспомнил про города из фанеры, о которых рассказывал гвардии старший лейтенант. То были городадвойники. Их строили в некотором удалении от настоящих городов, даже устраивали пожары в нихтоже «понарошку», для отвода глаз.
Да, все было здесь не тем, чем казалось, чем хотело казаться. Все хитрило, притворялось.
Но ведь и советские моряки подпали под влияние шхерных чар и будто растворились в красносерозеленой пестроте.