В угол, где Загляда сидела возле чудина, пролез Спех с куском мяса и ломтем хлеба.
Иди ешь, а то не хватит, с набитым ртом посоветовал он Загляде. А я покуда за сыночком моим названым пригляжу. И песенку ему спою. У кота ли у кота колыбелька хороша
А-айпростонал чудин и снова забормотал что-то. Спех наклонился и прислушался к непонятной речи.
У него голова болит, а ты пришел стрекотать. Помолчи, сделай милость, дай ему отдохнуть, попросила Загляда.
Да тебе и самой отдохнуть бы пора. Я и то притомился
Спех широко зевнул и принялся взбивать охапку свежего сена, готовя себе постель. Покончив с едой, утомленные долгой дорогой люди укладывались спать, и каждый радовался возвращению домой. Зиманя уже не раз кивала Загляде на дверь в сени, где была лесенка в горницы, но девушка все сидела над изголовьем чудина, оглядывая с детства до мелочей знакомую клеть. Огонь в очаге почти потух, но она и в темноте угадывала стены из толстых бревен, проконопаченные сухим мхом, полати наверху. На хозяйском краю длинного стола была процарапана решетка, на которой еще отец и дед Милуты обсчитывали свои торговые дела. Резные столбы подпирали закопченную за многие десятилетия кровлю. Передние столбы были поставлены еще при дедах, их украшали славянские узоры из цветов и листьев. Над двумя новыми столбами, семь лет назад поставленными вместо подгнивших, потрудился Тормод, и в их резьбе переплетались ленты со звериными лапами и головами чудовищ.
Тормод почему-то тоже не шел спать, а сидел перед затухающим огнем. Отблески падали на его лицо, на знакомую Загляде морщину, шедшую от переносья на лоб, словно торчком стоящее копье.
Тормод! Исбьерн! тихо окликнула его Загляда и пересела поближе к нему. А у вас-то как дела здесь?
И здесь есть новости! охотно отозвался Тормод, почти шепотом, чтобы никого не будить. Вчера пришел купеческий караван из Волина. Там почти половина северных людей, и я узнал, что делается в Норэйг. А пять дней назад ко мне приходил один русский человек, торговый гость из Сюрнеса. Он и сейчас еще здесья не думаю, чтобы он теперь пошел в море. Да, так он рассказал, что Откель Щетина умер на обратном пути на Днепре и погребен возле Сюрнеса Там много могил северных людей, помолчав, со вздохом добавил Тормод. Он сожалел и о тех, кто умер так далеко от родины, и о себе, поскольку и ему самому, как видно, суждена та же участь. Оттуда проложена хорошая дорога в Хель. Не хуже, чем в Киев Да, так это значит, что тот хороший лангскип, который мне заказал Откель, останется без хозяина. Сирота, да, я верно знаю слово?
Верно! Загляда улыбнулась, снова услышав знакомое присловье. Прожив среди славян двадцать лет, Тормод все еще сомневался, правильно ли говорит.
Да! удовлетворённо продолжал корабельщик. Откель был хороший человек. Ты же знаешь, Бьерк-Силвер, мне давно не приходилось делать лангскипов, но клянусь Ньердом и Ранн, эти медвежачьи лапы не забыли их!
Тормод поднял руки, крупные и сильные, испещренный многочисленными белыми линиями старых шрамов, оставленных ремеслом. А Загляда снова улыбнулась: Тормод упрямо говорил не «медвежьи», а «медвежачьи» лапы. Если же она его поправляла, то норвежец упрямо возражал: «Но ведь говорятзаячьи, беличьи лапы! И медвежачьи! Это ты забыла, Бьерк-Силвер!» Загляда уже смирилась с этим и сейчас вдруг ощутила, как сильно соскучилась в Новгороде по Тормоду.
Жаль, если лангскип пропадет зря! продолжал Тормод тем временем. Я сделал немало добрых кораблей, но «Медведь»он для меня как поздний ребенок от любимой жены. Да, это я верно сказал!
Кивнув седой головой, Тормод помолчал, вздохнул, посмотрел на Загляду:
Это потому, Береза Серебра, что ты так часто приходила и смотрела, как я работал. Потому вышло хорошо. Ах, как жаль Откеля! С ним «Медведь» погулял бы по морям! А теперь он стоит в сарае, запертый, как нерадивый холоп, и не знает, в чем провинился! А мне ведь был сон, что у моего нового «Медведя» будет достойный хозяин и стюриман.
Твои сны всегда сбываются! Загляда положила руку на «медвежачью лапу» корабельщика. У «Медведя» будет добрый хозяин. На свете много хороших людей.
Добрых людей много, но не всем нужен лангскип. Откель хотел иметь боевой корабльбыстрый и ловкий, как змея. Ему не очень-то подходила торговля И такой корабль я сделал. А другим торговым людям не нужен лангскип, им нужны только кнерры.
Может быть, князь соберется за море и купит «Медведя». Ты знаешьв Новгороде теперь новый князь, молодой!
Конунг? Почему ты так улыбаешься, Бьерк-Силвер? Тормод заметил в лице девушки проблеск какого-то особенного чувства и наклонился, стараясь в отсветах пламени очага разглядеть получше. Ты видела конунга? Расскажи мне скорей! Ты знаешь, что твой Белый Медведь под старость стал очень любопытен!
От нетерпения старый норвежец даже потер колени одно об другое. Он всегда отличался любовью к новостям, а во всем, что касалось Загляды, его любопытство было невозможно утолить. Ей и самой хотелось поговорить с кем-нибудь о своем новгородском приключении, но мало кому она доверяла так же, как Тормоду. Перейдя на северный язык, чтобы никто из челяди не понял, Загляда стала рассказывать о встрече с Вышеславом. Тормод жадно ловил каждое слово, выспрашивал о каждой мелочи.
А на другой день вече было, и его все новгородцы князем кликнули, закончила Загляда, рассказывать. А на другой день мы уже из Новгорода уплыли. Я его больше не видела.
Погоди, я послушаю моего дракона, сказал Тормод.
Быстро поднявшись, он вышел из клети. Загляда прошла следом и встала рядом с Тормодом на крыльце. Положив руки на резные перила, Тормод вытянул шею вперед, закрыл глаза и прислушался. Загляда стояла, едва дыша, и тоже прислушивалась. В тишине заснувшего двора она различила наверху низкий тихий гул. Это гудел ветер в резном штевне, который Тормод снял с одного из старых кораблей и укрепил над крыльцом дома. По гудению ветра он предсказывал погоду и даже будущее. Многие посмеивались втихомолку над причудами старого норвежца, но Загляда верила ему.
Мой дракон говорит вот что, через некоторое время начал корабельщик, не открывая глаз. Конунг Висислейв будет здесь. Ты увидишь его снова, и он будет рад вашей встрече. Здесь будет много знатных и могущественных людей, даже правителей разных земель, и все они будут смотреть на тебя и любоваться твоей красотой.
Загляда недоверчиво улыбнулась еще в начале этого предсказания, а под конец не сдержала смешка: она вовсе не считала себя такой уж красивой, чтобы ею любовались князья. Да еще и разныеоткуда им взяться?
Тормод мгновенно открыл глаза и повернулся.
Ты смеешься, Береза Серебра! упрекнул он ее. А ведь ты сама говорилавсе мои предсказания сбываются. Всеотец наградил меня добрым даромя предсказываю только доброе. И теперь я предсказываю: конунг будет любить тебя!
Загляда улыбнулась и благодарно положила руку на руку седого корабельщика. Она не знала; верить ли ей в будущую любовь конунга, но знала точно: едва ли сама она полюбит хоть какого-нибудь из конунгов сильнее, чем любит Тормода Белого Медведя.
Проснулась Загляда с мыслями сразу обо всемо возвращении домой, о Тормоде и его предсказаниях, о беглеце-чудине и даже о том, о ком запретила себе думать, о князе Вышеславе. То негодующе хмурясь, то улыбаясь, то принимаясь напевать, она быстро натянула верхнюю рубаху, обулась, расчесала косу, старательно укладывая волосок к волоску, и поспешила вниз.
Обычно она начинала утро с обхода дома и хлева, но сегодня торопилась в нижнюю клетьпосмотреть на чудина. Очаг уже дымил, старая Зиманя варила кашу, уставшие в походе ратники еще спали. Осторожно ступая, стараясь не скрипеть старыми половицами и никого не тревожить, Загляда подошла к чудину и заглянула ему в лицо; За ночь под глазами его налились глубокие темные синяки от удара по голове, но дышал он тихо и ровно. Он уже не был в беспамятстве, а просто спал. Загляда вздохнула с облегчениемдосадно было бы доставать со дна Волхова и везти в такую даль чужого человека, чтобы он умер в доме и потом возвращался вредоносным духом. Но беглец явно не собирался умирать, и Загляда понадеялась, что он скоро очнется и расскажет о себе. Волосы его высохли и теперь рассыпались прямыми прядями, совсем светлыми, как сухие стебельки болотного, мха. Загляда вспомнила гостя из арабских далеких земель, который был у Милуты прошлым летом. Он изумленно рассказывал, что, оказывается, возле Нево-озера. живет племя, в котором все люди седовласы от рождения. Наверное, вот такие светлые головы и показались арабам седыми
Загляда осторожно провела рукой по волосам чудина. Между лбом и затылком ее пальцы наткнулись на скрытый под волосами длинный рубец, оставленный ударом о корягу. Видимо, ее нечаянное прикосновение причинило боль: парень вздрогнул, веки его дернулись и приоткрылись. Загляда отдернула руку.
Больно тебе? покаянно ахнула она. Ты прости, я нечаянно.
Парень открыл глаза, светло-голубые, почти прозрачные, и бессмысленные, как у новорожденного. Загляда в первый миг испугаласьда не лишился ли он рассудка от такого сильного удара, не слишком ли долго пробыл под водой, не оставил ли водяному свою память? Что с ним тогда делать?
Схватив ковш с водой, загодя поставленный рядом с лежанкой, она приподняла голову чудина и попыталась его напоить. Ощутив свежую прохладу воды, чудин вдруг дернулся, вскинул руку к ковшу и жадно рванул ко рту так, что вода пролилась ему на грудь, глотнул, закашлялся, чуть не захлебнувшись. Загляда едва удержала его.
Да уймись ты, каженник водяной! в сердцах воскликнула она. Достанет тебе воды, не отнимут!
Глотнув еще пару раз, чудин потер рукой мокрую грудь, сообразил, что рубахи на нем нет, тряхнул головой и поднял наконец глаза на Загляду. Муть во взоре рассеялась, но на девушку он смотрел с недоумением, словно ему явилась берегиня с птичьим телом и девичьей головой. Взгляд его скользнул по стенам и кровле клети, светлые брови дрогнулион не понимал, где и у кого находится. С губ чудина слетело хриплое восклицание, он попробовал приподняться на локтях, но тут же застонал, сморщился и откинулся снова на сложенные мешки, служившие ему подушкой.
Не суетись! успокаивающе сказала ему Загляда. У тебя в голове такая трещина, что чуть душа наружу не вылетела. Погоди, я тебе помогу.
Она приподняла парня за плечи и помогла ему сесть, прислониться к стене. Парень повернул голову к ней, стараясь разглядеть девушку в полутьме дома, освещаемого узким окошком с отволоченной заслонкой. Брови его сами собой хмурились, веки опускались, словно этот слабый свет резал глаза.
Сиди, сиди спокойно! уговаривала его Загляда. Ты у добрых людей, мы тебя не обидим.
Из сеней вошел Тормод, на ходу утирая лицо рукавом рубахи.
Какая холодная вода! бормотал он. А! воскликнул он, увидев Загляду возле чудина. Ты уже здесь, Бьерк-Силвер! А что твой пленник водяного? Что он тебе говорит?
Руотсы! вдруг хрипло выдохнул чудин, словно отвечая на его вопрос, и сделал движение, как будто хотел встать. Но это еще было ему не по силам.
Видно, он говорит про меня! решил Тормод. Загляда вспомнила, что чудь зовет варягов руотсами, и озабоченно покачала головойона совсем не понимала по-чудски. Как же с ним разговаривать?
Пока она раздумывала, кого из соседей попросить в толмачи, парень оторвался-таки от стены и сел прямо, обеими руками сжимая отчаянно болевшую голову.
Болит? сочувственно спросила Загляда. Выпей еще водички. Сейчас и поесть тебе дадим. Не понимаешь? Есть хочешь? повторила она, по опыту зная, что этот вопрос люди без труда понимают на самых разных языках.
С полатей тут же свесилась разлохмаченная голова Спеха.
Я есть хочу! доложил он, еще не проснувшись толком, но услышав самый важный, вопрос.
Чудин тем временем отнял руки ото лба и оглядел полутемную палату, наполненную чужими людьми. кое-кто уже шевелился, зевал, потягивался. Осеня обувался, сидя на лавке и покрякивая. Спех ловко ссыпался с полатей подергивал рубаху, позевывая.
Руотсов твоих нету, раздельно, как малому ребенку, втолковывала Загляда чудину. Они тебя бросили, а сами уплыли. Ты в Ладоге теперь! Ты ведь отсюда?
Она не знала, понял ли ее чудин, но его лицо вдруг исказилось злобой и он резко выкрикнул что-то, а потом быстро заговорил, то поднимая глаза к небу, то ударяя кулаком по шкуре, на которой лежал.
Бранится! прислушавшись, решил Тормод. Чего-то говорит про своих богов. И обещает им многие жертвы!
Да! вдруг воскликнул парень и посмотрел на Загляду гневными блекло-голубыми глазами. Пусть провалиться они все в Туонела и род их весь! Все руотсы сколько есть! И онГуннар Хирви!
Ах, так ты по-нашему говоришь! обрадовалась Загляда и только потом ответила на его слова. Куда провалиться? Кому?
Это внезапная вспышка ярости удивила еетолько что парень не в силах был поднять головы, а теперь уже в драку лезет!
Руотсы и Гуннар Хирви! гневно выкрикивал чудин, мешая славянские слова с чудскими, так что Загляда понимала едва половину. Отец давно говоритдурной человек. Пусть Хийси рвет его! Он бранился с отцом за мехахотел за нож три куницы, а надо одна! И меня теперь хотел взять в рабы! Я видел его там
Внезапно он запнулся и прикусил губу, перебросив настороженный взгляд с Загляды на Тормода.
Гдетам? переспросила Загляда, мало что понявшая, но чудин не ответил, мрачно отвел глаза.
Видно, его украли те норманны, рассудил Тормод, лучше Загляды разобравшийся в яростно-сбивчивой речи чудина. Слышишь, что он говоритГуннар что такое Хирви? Гуннар Не-Знаю-Какой был в большой ссоре с его отцом.
Чудин бросил на него злобный взгляд. Должно быть, по выговору и еще по каким-то малозаметным признакам он угадал, что возле него сидит один из сыновей столь ненавидимого им племени.
Да ладно, не гневайся, они ушли. У нас тебя никто не тронет. Пытаясь успокоить парня, Загляда положила ладонь ему на плечо. Как тебя звать-то?
Видно, прикосновения ее рук и мягкий голос уняли его ярость. Чудин перестал, наконец, браниться и посмотрел на нее. Глаза у него были совсем прозрачныене зря обитателей приладожских лесов зовут чудью белоглазой. Только сейчас он разглядел, кто заботится о нем. С лица его медленно исчезло раздражение и появилось внимание.
Мое имяТойво, сказал он. А ты? Ты чья есть?
Меня звать Заглядой. Мой отецМилута купец. Не слыхал? Его и в Ладоге, и окрест многие знают. Он с чудью много торгует.
Все любят наши меха, ответил Тойво и надменно приподнял голову. Пусть твой отец идет к мой отецбудет добрый торг. Мой отецкунингас. Он есть старший над весь свой род.
Старейшина? Да ты, видно, хорошего рода.
Хороший род, да! Тойво гордо выпрямился, но тут же застонал от боли в голове и чуть не упал, снова прижал, руки ко лбу.
Полежи пока. Загляда потянула его за плечо и уложила опять на мешки.
Мы теперь в Лаатокка, да? Парень снова приподнялся и схватил ее за руку. Загляда уже хотела встать и уйти, но ей пришлось снова сестьчудин держал ее с силой, какой она и не предполагала в нем сейчас. Найдите мои родичимой отец звать Тармо сын Кетту. Он даст много дары за меня. Найдите сейчас, скоро!
Найдем, найдем, успокаивала его Загляда. Ты только лежи.
Оставив чудина, она вышла из клети и направилась к хлеву. Ключница ключницей, а хозяйка хозяйкой. Домашние дела не были для Загляды новостью, но нелегко было себя саму с открытыми глазами назвать хозяйкойвместо матери.
Тормод вышел вслед за ней.
Знаешь, что я подумал, Бьерк-Силвер? сказал он ей на крыльце. Загляда задержалась, обернулась к нему. Я подумал, что он пришел к вам через воду, как я пришел через огонь. Но едва ли он будет вам таким же добрым другом, как я!
Сказав это, Тормод значительно поднял палец, словно хотел придать больше веса своему пророчеству.
Это не похоже на тебя! ответила Загляда. Такое пророчество не назовешь добрым!
Тормод повел плечами, сам себе удивляясь.
Доброе ли будущее предсказать, или дурноеуйти от него не дано. Даже богам! сказал он и ободряюще положил ладонь на плечо Загляде. Но тебе ничего не надо бояться, Бьерк-Силвер, пока рядом с тобой твой Белый Медведь!
В тот же день Милута собрался на торжище. С ним пошел и Осеня, и Спех, и Загляда, и Тормод, не желавший надолго расставаться с Бьерк-Силвер, по которой так соскучился за время ее путешествия в Новгород. У старого корабельщика не было ни жены, ни детей. Дома, в далеком Рогаланде, он не завел семью из-за чего-то, о чем не хотел говорить. Здесь, в Ладоге, Тормод часто восхищался красотой словенок, но любил одну Загляду, которую с пятилетнего возраста качал на коленях и забавлял, как родную дочь.