На следующей остановке, в Пассау, Войцек попросил грузчика снять сумку и перенести ее в трактир при станции. Когда он открыл ее, Себастьян увидел внутри большой еловый ящик. Войцек с трудом поднял крышкуона тоже была обита свинцом. Ящик заполняла темно-серая, с металлическим отливом земля.
Смотрите, сказал Войцек, наполовину откинув крышку.
В полутьме казалось, что земля светится. И при этом излучает какую-то неведомую энергию.
Себастьян задумался. Посмотрел на Войцека, закрывавшего ящик.
Сударь, сказал он, неужели вы и впрямь рассчитываете, при вашей-то изможденности, в одиночку доставить эти тридцать пять фунтов до Нюрнберга?
Да, а что? спросил тот, несколько озадаченный.
А потом еще предпринять нелегкое возвращение?
Войцек захлопал глазами.
Что бы вы сказали, если бы я купил у вас весь ваш груз, а вы налегке пустились бы в обратный путь?
Весь груз? Но здесь тридцать пять фунтов!
Что представляет собой три тысячи пятьсот талеров. Половину я вам оплачиваю звонкой монетой, а другуювекселем, выписанным на один венский банк.
Но что вы собираетесь с ней делать?
Я химик. Хочу изучить эту странную землю.
Войцек был в растерянности.
Вы довольно богаты, сказал он в конце концов, если удовлетворяете свое любопытство по такой высокой цене.
Для моего любопытства средства у меня найдутся. Яграф фон Вельдона.
Вы живете в Вене?
Жил. Мои дела ведут меня дальше.
Но как же ваш счет в Вене?
Себастьян улыбнулся.
Сударь, вы получите деньги по этому векселю сразу же по предъявлении. У господ Видерманна и Майера.
Я знаю этот банк, пробормотал Войцек, явно колеблясь между относительным риском сделки и немедленным избавлением от своей тяжкой ноши. Ладно, идет, решился он наконец.
Сделку заключили тут же, прямо в трактире. Себастьян достал из своего чемодана гербовую бумагу и палочку сургуча, попросил у трактирщика перо и чернила, выписал вексель на предъявителя и запечатал его собственной печатью с инициалами I. М. Удовлетворенный Войцек объявил, что подождет почтовую карету, идущую обратно в Линц, а оттуда доберется до Пильзена. Себастьян же с Джулио продолжили путь, увеличив свой багаж на одно место.
В Нюрнберге граф де Сен-Жермен и Вельдона остановился на несколько дней, пока ему не изготовили менее громоздкую, но тоже обитую свинцом деревянную шкатулку. В нее он поместил около фунта иоахимштальской земли, пересыпая ее черпаком с очень длинной рукояткой, чтобы уберечь себя от испарений этого решительно слишком опасного лекарства. Потом велел навесить замок на большой ящик и оставил его на хранение в подвалах банка, поддерживавшего дела с его собственным.
Наконец он продолжил свое путешествие в Лондон.
24. МЫШИНЫЙ ИСХОД
В английскую столицу граф де Сен-Жермен и Вельдона прибыл морозным днем 15 ноября 1743 года. Нанял экипаж, чтобы его вместе с продрогшим Джулио доставили по адресу Соломона Бриджмена. Место показалось ему незнакомым, и он решил было, что кучер ошибся, но, приглядевшись получше, узнал подросшие деревья парка, а за ними и сам дом. Больше тринадцати лет прошло с тех пор, как Ян Хендрикс, тогда еще юноша восемнадцати-девятнадцати лет, расстался с Соломоном Бриджменом, отправляясь на Восток. Путешественник с волнением ждал этой встречи, поскольку не раз опасался, что уже никогда не увидит человека, который заменил ему отца и которому он был обязан по меньшей мере своим материальным благополучием.
Бриджмен выглядел чуть бледнее и слабее, чем прежде. Схватив своего гостя за руки, он долго смотрел на него с восхищением и нежностью. И не мог сдержать слез.
Ян, прошептал он, вы как благословение небес перед моим последним путешествием.
Вы мне кажетесь еще вполне крепким, Соломон, запротестовал Себастьян. Так что гоните прочь эти грустные мысли, от них и впрямь недолго заболеть.
Вы правы, согласился Бриджмен. Едва увидев вас, я сразу же почувствовал себя лучше. И горю нетерпением услышать ваши рассказы.
Рассказы заняли три дня.
Услышав о последних событиях в жизни Себастьяна, и в частности о поступлении на российскую службу, Бриджмен сделался задумчив.
Мой дорогой Ян, сказал он, по-прежнему называя его этим именем, вы ставите передо мной немалую проблему. Я с детства знал, что надобно хранить верность стране, которая вас вскормила, даже если об этом и не говорят в таких выражениях. Виселицанаглядный пример тому, что изменников не одобряют. Тем не менее не понимаю, какой стране вы должны быть верны, так что должен сдержать свою первую реакцию. Однако вы мне объявили, что собираетесь шпионить на английской земле в пользу иностранной державыведь именно этим вы собираетесь тут заниматься, если уж говорить начистоту. И я опять же должен бы вас разубедить, поскольку вы делаете меня сообщником предприятия, затеянного в интересах чужого государства.
В этом месте своей речи Бриджмен прервался. Себастьян обеспокоенно слушал его, не говоря ни слова. Оба вопросительно переглянулись.
Вдруг Бриджмен расхохотался.
Тем не менее, как выяснилось, это государство желает установить дружеские отношения с Англией и я как добрый англичанин могу лишь поздравить себя с этим.
Успокоенный Себастьян тоже рассмеялся.
У вас, мой дорогой Ян, есть странный талант размывать нравственные границы. Вы совершили два убийства, а я вас одобрил во имя высшей справедливости. Вы взяли себе титулы, которые вам не принадлежат, и я опять должен был согласиться. Вы шпионите в моей собственной стране, и я снова приемлю это, вполне убежденный в вашей правоте. Я хотел бы предостеречь вас от этого постоянного нарушения человеческих законов, которое рискует погубить вас, но умолкаю, как только вспомню о том, что вы удвоили мое состояние лишь потому, что я отнесся к вам с симпатией. Что же за судьба у вас!
Я и сам часто думал об этом, Соломон, ответил Себастьян со смехом, вспоминая вас в моменты одиночества.
Бриджмен покачал головой.
Ума не приложу: как вы его выносите, ваше одиночество?
Если я откажусь от него, то уничтожу себя.
Бриджмен опять печально покачал головой. Потом распорядился приготовить графу покои, те же самые, что и прежде, синие. Он даже не спросил Себастьяна о его ближайших планах.
Значит, я вас не стесню? спросил тот.
Наоборот, заполните пустоту, ответил хозяин дома, посмотрев на Себастьяна проникновенным взглядом. А теперь, если угодно, перейдем к столу. Я вам представлю состояние дел банка Бриджмена и Хендрикса. Он процветает.
Как только Себастьян вновь обосновался на старом месте, его первой заботой стало изучение свойств загадочной иоахимштальской земли. Если бы он сам не видел свечение, исходившее от нее в полутьме, он бы счел речи Войцека выдумками.
Но Себастьян не знал, с чего начать. После некоторых размышлений он решил поместить в нее какой-нибудь самый безобидный предмет. Он сорвал в парке веточку тиса и положил в шкатулку.
На следующий день Себастьян достал ветку. Та преждевременно засохла, но это все, что с ней случилось. Он перестал думать о ней. Ветка лежала на одноногом столике, рядом со шкатулкой. Ночью Себастьян проснулся в полной темноте: сквозняком задуло свечу на ночном столике. Он, ворча, пошел зажечь свечу от ночника в коридоре. Но, направляясь к двери, вдруг заметил крохотный, совсем слабый огонек на столе рядом со шкатулкой. Это было почти ничто, тусклая искорка, не ярче светлячка. Себастьян вышел, зажег свечу и, вернувшись, решил поближе рассмотреть источник света, думая, что это какая-то оптическая иллюзия. Оказалось, что светилась тисовая веточка. Себастьян был поражен.
Выходит, веточка дерева восприняла люминесцентную силу земли. За один день?
Себастьян поставил свечу в соседнем со спальней кабинете и вернулся к столу. Дал глазам привыкнуть к темноте. И ясно различил три светящиеся точки. Он не ошибся.
Озадаченный, Себастьян снова лег, но заснул не сразу.
На следующий день он снова задумался над свойствами иоахимштальской земли. Если при соприкосновении с ней предметы начинают светиться, то неплохо бы и алмазам придать добавочный блеск. Однако осторожность побудила испытателя выбрать для опыта наименее ценный из камней. Это был некрупный алмаз со многими изъянами в виде маленьких черных включений.
Вспомнив еще раз состояние рук Войцека, Себастьян взял алмаз каминными щипцами и положил в шкатулку. Потом засунул ее под шкаф, подальше от нескромных взглядов, чтобы кто-нибудь из лакеев или горничных не попытался ее открыть.
Себастьян попросил у несколько удивленного Бриджмена дать ему адрес лучшего торговца красками в городе и в сопровождении Джулио отправился купить все необходимое для масляной живописи и акварелихолсты, бумагу, краски, кисти, скипидар, масло, лак и палитру.
Он задумал подарить своему другу его портрет, написанный собственной рукой.
Бриджмен был ошеломлен и восхищен этой идеей и охотно согласился позировать, хотя, разумеется, не без доли скепсиса. Первый сеанс Себастьян посвятил подмалевку, сделанному разбавленной в скипидаре сиеной, широкими, прозрачными мазками. Когда сеанс, длившийся добрый час, был закончен, оригинал поспешил взглянуть на свое изображение.
Великие небеса, Ян! И вы скрывали от меня этот дар!
Себастьян, с вашего позволения.
Да, да, я забыл. Но это же вылитый я! И всего за какой-то час!
Я ничего от вас не скрывал. А ваши похвалы вы должны переадресовать тому венскому художнику, который обучил меня начаткам этого ремесла.
Начатки! Нет, в самом деле, я изумлен! воскликнул Бриджмен, повернувшись к своему протеже.
Во время следующего сеанса художник сперва положил густым слоем свинцовые белила там, где предполагались самые яркие цвета, на вишневом бархатном жилете модели; свет, пройдя через киноварь и неаполитанскую красную, должен отразиться от белого фона и придать им большую яркость.
Через шесть сеансов, то есть дней через десять, портрет был закончен. Бриджмен не переставал восхищаться. Его доброжелательность, ум и завуалированная грусть были переданы столь красноречиво, что казалось, будто он ведет со зрителем задушевный разговор.
Надо вставить портрет в раму! решительно заявил Соломон.
Подождите, пока он высохнет, потом я покрою его лаком
Нет, я сам позабочусь о раме, запротестовал Бриджмен. Сам ее закажу. Этот бархатный жилет он же более настоящий, чем настоящий! Давайте съездим в город.
В карете Себастьян обратился к своему покровителю:
Быть может, это повод устроить небольшой праздник? Что вы об этом думаете?
Отметить окончание портрета? Охотно.
Мне ведь надо делать свое дело, пояснил Себастьян, усмехнувшись. Вы могли бы пригласить кого-нибудь из тех, кто вращается в свете и не может обуздать свою словоохотливость.
Бриджмен засмеялся.
Считайте, что они уже все приглашены!
Видите ли, Соломон, вам лучше сказать, что вы оказали гостеприимство одному французу, который вернулся из путешествия по Востоку и желает познакомиться с обществом страны, которой восхищается.
Понимаю, кивнул Бриджмен.
Работая над портретом, потом готовясь к первому приему в Блю-Хедж-Холле, как отныне называлось жилище Бриджмена, Себастьян совершенно забыл про алмаз. И вдруг как-то после обеда вспомнил о нем.
Он поставил шкатулку на стол, взял щипцы и поворошил землю. Не найдя алмаз сразу, Себастьян уже испугался, что потерял его. Быть может, эта фантастическая земля поглотила камень, кто знает! Наконец, заметив, что щипцы что-то задели, выудил сильно запачканный алмаз; Себастьян протер его. И нахмурился. Камень изменил цвет, приняв светло-желтый оттенок. Он присмотрелся к пятнышкам и удивился еще больше. Самые крупные побледнели, став из черных серыми; теперь изъяны гораздо меньше бросались в глаза. А мелкие и вовсе исчезли: вместо них остались лишь едва различимые матовые пятнышки. Не приснилось ли ему это? Или он и сейчас спит?
Что же она такое, эта иоахимштальская земля?
Себастьян все еще стоял в задумчивости, когда в дверь постучали. Себастьян пошел открыть: оказалось, Бриджмен. Он редко заглядывал к своему молодому другу. По-видимому, хозяина дома, которого сопровождал слуга, что-то очень развеселило.
Дорогой друг, сказал Соломон, должен вам сообщить кое-что необычайное и приятное: как утверждает Уильям, он кивнул на слугу, со времени вашего приезда в доме повсюду находят дохлых мышей. А что касается живых, то они, похоже, исчезли. Я подумал, что, быть может, вы знаете разгадку этой замечательной тайны?
Себастьян бросил взгляд на шкатулку, на пол и обнаружил, что кое-где просыпал ничтожное количество земли. Поморгав, он ответил не сразу:
Послушайте, Соломон, мне надо рассказать вам об одном открытии
И пошел притворить дверь.
25. СКАНДАЛ
Не прошло и трех месяцев, как граф де Сен-Жермен и Вельдона стал любимчиком лондонского света.
Хоть он и считался французом, а английская аристократия тогда отнюдь не благоволила к Людовику XV, его пригласили на майский бал к маркизу Вустеру, герцогу Бьюфорту. Там Сен-Жермен блеснул, танцуя с дочерью маркиза менуэт, который сам же и сочинил для маленького оркестра за полчаса до того. Этот подвиг вызвал в высшем свете такой восторг, какой способны стяжать лишь подвиги военные. Все восхищавшиеся портретом Соломона Бриджмена стали еще выше превозносить достоинства французского дворянина.
Всех поражали алмазы, украшавшие пуговицы, часы и башмаки графа де Сен-Жермена; знаменитый сапфировый кулон, некогда вызвавший неодобрение Байрак-паши, заблистал еще ярче в ореоле преувеличенных похвал. Однако это были всего лишь дополнительные штрихи к его многочисленным талантам, среди которых больше всего ценилось искусство графа вести беседу.
Уже одни его драгоценности успокаивающе действовали на гостей: этот человек богат, даже очень богат; он вовсе не из тех двуличных, вечно клянчащих в долг иностранцев. К тому же совсем не прожорливест мало и едва касается своего бокала с кларетом. Матери девушек на выданье всерьез задумывались о возможности приобрести титулованного зятя, хоть и француза.
Но главноеграфу удавалось одним своим присутствием оживлять даже самый тягостный вечер.
Его ценили тем больше, что он бегло говорил по-английски, а чуть уловимый иностранный акцент лишь добавлял пикантности и экзотики его обаяниювполне хорошего тона. Речи графа украшала какая-то прелесть. Он бывал на Востоке и описывал пышность Высокой Порты и невыразимую печаль, которая охватывает в Иерусалиме верующего, когда он проходит по Крестному пути. Себастьян польстил склонности аудитории к роскоши и неге описанием скромных трапезкофе со сластями и ликер из лепестков роз
Ликер из лепестков роз! неизбежно восклицала та или иная дама.
Дыхание от него остается благоуханным долгие часы, уверял рассказчик.
Он исторгал слезы даже у мужчин, описывая грусть, с которой сам прошел, шаг за шагом, путем окровавленного бичами Христа к Голгофе.
Но там ничего не видно, говорил он, кроме торговцев с равнодушным взглядом, которые погоняют своих ослов, навьюченных дынями и салатом. Какая же бесконечная грусть вас охватывает тогда! Наша всеобщая история началась именно в этих местах, простота которых сравнима лишь с их величием. И вот сегодня они в запустении под властью людей, которым дела нет ни до Бога, ни до Креста!
Обычно за этими проникновенными словами следовала глубокая тишина.
Графа приглашали раз десять, чтобы послушать этот рассказ. Хотя история, разумеется, была лишь вариацией на тему других рассказов, которые он внимательно прочел.
Но все это еще пустяки. После ужина у виконта Каслри некая певица из театра «Ковент-Гарден», Кларисса Пердью, должна была дать сольный концерт, исполняя под аккомпанемент клавесина произведения Пёрселла. Однаковот сюрприз! граф де Сен-Жермен и Вельдона предложил обогатить аккомпанемент скрипкой.
Но кто же будет на ней играть? вопросила виконтесса.
Ваш покорный слуга, мадам.
Всеобщее удивление. Певица встревожилась, что кто-то будет пиликать, портя ее арпеджио, тем более что самозваный скрипач даже не видел партитуры. Но все же, хоть и неохотно, смирилась. Сен-Жермен встал позади клавесиниста, чтобы видеть ноты. На третьем такте пленительная сладостность звуков, которые он извлек из своего инструмента, и талант, с каким смягчал аккорды, оттеняя легато оперной дивы, вызвали почти благоговейную тишину. Конец первой арии был встречен бурными рукоплесканиями, а певица, великодушно признавая, что их удостоилось не только ее сопрано, но и скрипка, обернулась к музыканту и расцеловала его. Аплодисменты удвоились, приветствуя идиллию, рожденную под знаком Муз. Но когда Кларисса Пердью приступила ко второму отрывку, прощанию карфагенской царицы из оперы «Дидона и Эней», вечер вознесся на уровень главных событий столицы и его отголоски докатились даже до двора короля Георга П.
Граф Банати тоже уловил некоторые из них благодаря восторженному письму австрийского посла, адресованному друзьям в Вену; и он поздравил себя с тем, что его агент так верно последовал совету. От самого же Себастьяна вместе с голландской почтой пришло гораздо более трезвое послание:
«Вустер занимается политикой только для того, чтобы поносить Пруссию, а заодно и Францию, чьи территориальные притязания кажутся ему представляющими угрозу для английской безопасности. Когда я танцевал менуэт у него в доме, он мне заявил, что, если бы Франция ограничилась поисками славы только в изящных искусствах, англичане были бы ее лучшими в мире друзьями. Тем не менее его влияние велико, поскольку он стал близок к королю, поддержав его против принца Уэльского Фредерика, который мне кажется сумасбродом.
Каслри, которого рассматривают как следующего военного министра, благосклонен к сближению с Россией, при условии что порты на Балтике будут открыты для английского флота. Он считает, что только союз с Россией мог бы сдержать амбиции Франции и Пруссии.
В целом же, как я вам уже сообщал в своем первом послании, англичане отличаются неизменной подозрительностью ко всем странам, и эта подозрительность становится особенно яростной в отношении тех, кто мог бы им помешать или стеснить передвижения их военного и торгового флота.
Вы правы, музыка и живопись открывают немало дверей в этой стране.
Прошу вас верить в мою безупречную верность и благодарность».
Однажды вечером, когда Сен-Жермен был приглашен сэром Робертом и леди Кру в театр «Друри-лейн», чтобы оценить игру восходящей звезды английской сцены Дэвида Гаррика в комической пьесе «Лета», которая тогда наделала шуму, Себастьян во время антракта набросал на обратной стороне программки карандашный портрет леди Кру. Та и в самом деле была пикантной красоткой, за которой увивался не один волокита, и Себастьян подозревал, что она отнюдь не всегда была недоступна, поскольку во время спектакля то и дело толкала его ногой. Сэр Роберт, который своей супруге в отцы годился, полюбопытствовал, что он такое рисует, и, взглянув, воскликнул:
Но, право, сударь!.. Вы же сделали это на моих глазах Потрясающе!
Тут и леди Кру попросила Себастьяна показать ей набросок и, со многими ахами и охами, упросила подарить его ей.
Сэр Роберт предложил Себастьяну написать маслом портрет своей супруги. Леди Кру пришла в восторг.
Я вам заплачу сколько запросите.
Сэр, я бы не хотел отбивать хлеб у тех, кто зарабатывает этим ремеслом себе на жизнь. Клянусь вам, что не возьму за портрет ни пенни.
Но, насколько я понимаю, вы за него беретесь?
Сэр, учитывая удовольствие, которое я получу, откликнувшись на вашу просьбу, и то, которое рассчитываете получить вы, мой ответда.
Сэр Роберт был на седьмом небе. Леди Кру восторженно пищала. Они даже театр готовы были покинуть, лишь бы немедленно начать портрет.
Себастьян уже понял, с кем имеет дело, а потому настоял, чтобы позирование происходило в большом салоне четы Кру при открытых дверях, поскольку, как он сказал, ему необходим свежий воздух, чтобы сосредоточиться.
Первый сеанс состоялся через три дня. Себастьян знал, что сэр Роберт по всему Лондону расточает громогласные похвалы таланту француза, который способен передать сходство, три раза черкнув карандашом.
Леди Кру очень жеманилась. Опустила пониже декольте своего платья, чтобы как можно больше обнажить грудь. Себастьян наблюдал за этими ухищрениями совершенно безучастно, делая беглый набросок усевшейся в кресле модели. А та не спускала с него глаз, словно кошка, поджидающая мышь.
Потом леди потребовала, чтобы закрыли дверь салона: дескать, ей мешает сквозняк. Граф напомнил ей условие уговора.
Тогда откроем окна, сказала дама.
При условии, что двери тоже останутся открыты, чтобы поддерживать движение воздуха, возразил художник.
Леди Кру с досадой объявила, что на сегодня позировала достаточно. Позвонив в колокольчик, она потребовала, чтобы ей принесли рюмку портвейна, но даже не удосужилась предложить вина живописцу. Однако в любом случае подмалевок был готов, и явившийся тем временем сэр Роберт пришел в восторг. Леди Кру надула губки.
Я нахожу, что похожа тут на монашку, поморщилась модель.
Дай-то бог, чтобы и другие монашки были столь же обольстительны, возразил ее супруг. Мы бы все ушли в монастырь.
Второй сеанс, три дня спустя, когда высох подмалевок, художник посвятил приданию цвета изображенной натуре. По правде сказать, леди была немного краснолица, но Себастьян наделил ее бледностью оттенка слоновой кости, чтобы подчеркнуть румянец щек и губ. Оттенил золотистыми отблесками темные волосы; наметил бирюзовую тафту платья и белое кружево на груди, потом выписал руку, придерживающую складки платья; эта последняя деталь придавала портрету удивительную жизненность: казалось, модель вот-вот скрестит ноги или встанет.
Леди Кру опять позвонила в колокольчик, на сей раз, чтобы ей подали чаю. С художником она не заговорила ни разу. Слуга оказался любезнее хозяйки: на подносе стояли две чашки. Тут явился и сэр Роберт; Себастьян понял, что ему было велено держаться подальше, пока не зазвенит колокольчик.
Комплименты старика вдвое превзошли предыдущие. Себастьян пил чай, посмеиваясь в душе и при этом испытывая чувство безнадежности. Но был полон решимости избежать любой сцены.
На третьем сеансе Себастьян понял, в чем дело.
По прошествии получаса леди Кру вскричала:
Не понимаю, как вы можете писать портрет с модели, которая вас не волнует!
Что позволяет вам думать, мадам, что модель меня не волнует?
Вы холодны, как собачий нос. Я не слышала от вас ни единого комплимента.
За меня, мадам, говорит моя работа, сказал Себастьян, уточняя рисунок носа этой титулованной потаскухи и чуть-чуть затеняя ей глазные орбиты, чтобы придать некоторую таинственность той, в ком ее решительно не было.
Боже, сударь, мне жаль женщин, которыми вы увлечены, если такое вообще возможно.
Себастьяну вдруг захотелось подойти к этой леди, по-гусарски задрать ей юбки и угостить таким комплиментом, который она смогла бы оценить. Но портрет был еще не закончен. В прошлом Себастьян уже дважды уступал подобным искушениям, а если предположить, что поддастся и на этот раз, то рискует обременить себя тайной связью, которая, если не повезет, может затянуться на все время его пребывания в Лондоне. Однако у него не было ни малейшего желания слушать в постели визгливое кудахтанье леди Кру.
Мадам, ответил он любезно, я приглашен сюда как живописец, а не жеребец.
Она пробуравила его взглядом, схватила колокольчик и в бешенстве зазвонила.
Тут опять явился сэр Роберт в сопровождении лакея, остановился перед мольбертом и пришел в экстаз.
Какой цвет лица, какой взгляд А эта тафта! Но какой блеск! Какие краски! Ах, сударь, вашей кистью наверняка водил сам ангел красоты!
Рад, что портрет вам нравится. Я думал назвать его «Весна в салоне», ответил Себастьян, бросив взгляд на недовольную леди Кру.
Чудесная мысль! Когда этот великолепный портрет будет закончен, я дам ужин, чтобы представить его своим друзьям.
Красотка скривилась с досады. На следующем сеансе она беспрестанно ерзала, и Себастьян решил закончить портрет немедленно, чтобы избавиться от дальнейших выходок леди Кру.
За ужином, состоявшимся неделю спустя, Себастьян обнаружил присутствие некоего высокорослого мужчины, который неприязненно его рассматривал. Он догадался, что это воздыхатель леди Кру, и больше не обращал на него внимания.
Поскольку в последние недели только и говорили, что о попытке Молодого Претендента Карла-Эдуарда Стюарта отвоевать английский престол с помощью шотландцев, беседа за столом тоже вертелась почти исключительно вокруг этой темы. Два дня назад, 7 декабря, армия герцога Камберленда вынудила слабые войска принца-якобита, поредевшие от усталости, голода и дезертирства, повернуть на север.
Было общеизвестно, что французы поддерживают Стюартов, впрочем, Карл-Эдуард еще в прошлом году пытался добраться до Шотландии на борту вышедшего из Нанта французского корабля «Ла Дутель» в сопровождении военного фрегата «Элизабет», но им обоим преградил путь английский «Лев», и они были вынуждены вернуться во Францию.
Себастьян выдавал себя за француза, так что его популярность несколько поблекла, и светскими успехами он был обязан исключительно своим талантам рассказчика, музыканта и художника.
Как раз о поддержке французами Молодого Претендента и спросил Себастьяна за столом воздыхатель леди Кру, которого звали Патриган:
Как вы полагаете, сударь, удастся ли Франции заменить Ганноверов Стюартами?
Не берусь судить, таковы ли действительно намерения короля Франции, потому что не принадлежу к его близкому окружению.
Но очевидно же, что французы ведут себя как враги английской короны, настаивал Патриган.
Боюсь, сударь, ответил Себастьян, что ваши выводы несколько поспешны. Французы не получали приказа проявлять враждебность к англичанам, как вы сами можете судить по моему присутствию здесь.
Разговоры прервались, и все ловили каждый звук этого словесного поединка, ожидая, что он получит и другое продолжение.
Но что вы делаете здесь, сударь? спросил Патриган еще более надменно.
То же самое, что и вы: воздаю честь гостеприимству сэра Роберта, которого мы рискуем смутить своей перепалкой.
Правда, вмешался наконец хозяин дома. Я счастлив видеть вас обоих за моим столом, но мне кажется, вы забыли, Патриган, саму причину нашей сегодняшней встречиокончание великолепного портрета, который граф де Сен-Жермен написал с моей супруги.
И который отнюдь не враждебен английской красоте, поддакнула соседка Себастьяна.
Всеобщий смех развеял неприятное впечатление от недавних колкостей, но глаза Патригана сверкнули гневом. Себастьян решил, что будет разумнее уйти сразу же после ужина, как только позволит учтивость, чтобы избежать стычки с надоедливым нахалом.
Но все вышло не так. В тот самый момент, когда он прощался с сэром Робертом, у дверей произошла некоторая заминка и в зал вошли два королевских офицера с приказом арестовать графа де Сен-Жермена и Вельдона как сообщника Карла-Эдуарда Стюарта в его попытке поднять мятеж в Англии.
Себастьян опешил и при этом встревожился. Он мельком заметил восторг на лице леди Кру и спросил себя, какую махинацию та могла измыслить.
По приказу короля, сударь, соблаговолите отдать мне вашу шпагу, объявил первый офицер. Обыщите этого человека, приказал он младшему по званию.
Лейтенант приблизился к Себастьяну, не обращая внимания на протесты сэра Роберта Кру. Ощупал его карманы, засунул руку в один из них и, к еще более возросшему недоумению Себастьяна, вытащил оттуда запечатанное письмо. Лейтенант изучил печать, потом сломал ее. Нахмурившись, прочитал письмо. И бросил на Себастьяна презрительный взгляд.
Сударь, заявил он, ваше предательство не в том, о чем мне сообщили, но оно еще более гнусно.
И он начал отцеплять шпагу от пояса француза.
Но, в конце концов, офицер, не угодно ли объяснить нам, что происходит у меня в доме? воскликнул сэр Роберт.
Вот, сэр, судите сами, ответил королевский посланец, протянув ему письмо.
Сэр Роберт прочел его и ошеломленно воззрился на Себастьяна.
Да что в этом письме, наконец? воскликнул тот.
При этом он заметил сардоническую ухмылку на довольной физиономии Патригана, стоявшего за спиной хозяина дома.
Это послание Молодого Претендента, который благодарит вас за посредничество, поскольку вы добились для него благосклонности миссис Фицкраун, и просит вас и дальше поддерживать ее в том же расположении, ответил удрученный сэр Роберт.
Но это же дурацкая выдумка! воскликнул Себастьян. Я не знаю никакой миссис Фицкраун и никакого претендента, ни молодого, ни старого.
Сударь, ответил королевский офицер, ступайте за мной. Я должен препроводить вас в Тауэр.
В Тауэр!
Неодобрительный ропот поднялся среди гостей. Но приходилось следовать за офицерами в мрачную тюрьму.
Высокие зарешеченные окна, прорубленные для того, чтобы освещать зал, в который около девяти часов вечера офицеры ввели Себастьяна, едва пропускали тусклый декабрьский свет. А факелы в железных подхватах на стене окрашивали сцену в кровавые тона, делая обстановку еще более зловещей. Багровая полумгла словно сочилась низостью, ненавистью и местью. Можно было подумать, что это застенок инквизиции.