Однако, несмотря на всё это, настроение у горожан было приподнятое. Вот-вот должно было наступить Рождество и людей грело осознание этого. И не только людей. Ведь для огненного племени этот праздник важен не менее, чем для человеческого рода. Тем более что для нас Рождество это не просто день, когда можно вволю повеселиться и насладиться лишним выходным. Это канун пробуждения природной силы, время, когда зима начинает отступать, а солнечный огонь напротив - постепенно отвоёвывать свои права и возвращаться на Землю.
Стрелки больших башенных часов над крышей соседней фарфоровой мануфактуры показывали семь вечера и огни горели уже по всему городу. Я парил на перекрёстке Малой Текстильной и Третьей Торфобрикетной улиц промышленного квартала Берга в пламени одного из фонарей. Небо сыпало небольшим снежком. Периодически я смеху ради ловил пролетающие мимо снежинки, растапливал их в ладонях и отправлял обратно в небо в виде облачков лёгкого водяного пара.
Вдруг я заметил на дороге чей-то богатый экипаж, как раз в эту минуту плавно выезжающий на Текстильную с одной из соседних улиц и двигающийся по направлению к моему перекрёстку. Тройка породистых гнедых рысаков в посеребрённой сбруе, лакированная коляска морёного дуба с припорошённой снегом крышей, на козлах - надменный кучер в утеплённой ливрее с меховым воротником... Не самый типичный вид транспорта для этого района. Здешние обитатели обычно предпочитают менее изысканные средства передвижения. Не говоря уж о том, что основная их часть вообще, как правило, передвигается пешком. Мне стало любопытно, кто владелец этой кареты и что он забыл на городской окраине, большинство жителей которой даже помыслить не в силах, сколько стоит одна такая лакированная коляска.
Свернув на перекрёстке, карета постепенно замедлила ход и вскоре остановилась прямо напротив высоких чугунных ворот, с обеих сторон окружённых глухим, выкрашенным в красный цвет кирпичным забором, тянущимся с противоположной от меня стороны улицы. За забором на некотором отдалении можно было различить полускрытую за пеленой сумерек и падающего снега верхнюю часть длинного строения с несколькими невысокими трубами, чьи прямоугольные силуэты чуть выделялись на фоне темнеющего неба. Строение это было главным производственным корпусом свечечно-спичечной фабрики Берга, территорию которой собственно и огораживал забор. Через каких-то полминуты после того как экипаж поравнялся с воротами, те с громким лязгом растворились, и кучер, хлестнув поводьями, направил лошадей во двор. Таким образом, коляска исчезла из зоны моей видимости, скрывшись за непроницаемой стеной фабричной ограды. Однако даже через то небольшое пространство, что я мог видеть сквозь открытый проём ворот, мне удалось разглядеть, как засуетились рабочие во дворе.
"Эге! - заметил я сам себе. - Сдаётся мне, на фабрику с проверкой прибыла какая-то важная шишка, и сейчас Фламболл будет перед ней отплясывать... Стоило бы на это посмотреть!"
Надо сказать, предприятие, находящееся в собственности "Флинтбери и Компания" и состоящее под управлением почтенного мистера Урбана Фламболла, было одним из любимейших моих мест во всём Берге. По сравнению с прочими местными производствами эта фабрика, на которой шесть дней в неделю по одиннадцать часов в сутки трудилось две сотни человек, была далеко не самой большой в городе, но в то же время одной из самых интересных. Дело в том, что здесь, за красной кирпичной оградой, в нескольких отдельно расположенных корпусах создавались вещи, так или иначе привносящие в жизнь людей тепло, свет и весёлое настроение. И я вместе с моими друзьями и приятелями часто являлся сюда, чтобы воочию понаблюдать за производственным процессом, ещё больше укрепляющим связь двух миров - человеческого и моего собственного.
Фасад главного корпуса, при дневном свете обычно имеющий буро-коричневый оттенок, теперь же в сумерках ставший тёмно-серым, сиял стройным рядом узких высоких окон второго этажа. Точно такой же ярко-жёлтый освещённый ряд тянулся и на первом этаже, хотя сейчас я и не мог видеть его за забором. Там, внутри здания, кипела работа, требующая яркого освещения. На третьем мансардном этаже имелось ещё одно крохотное чердачное оконце, но оно в отличие от прочих освещено не было. Рассудив, что мне и самому, пожалуй, пришло время сменить "Окно" и взглянуть на происходящее с другого ракурса, я крутанулся разок вокруг своей оси и тотчас очутился в Лабиринте.
Всё очень просто, почти как закрыть глаза... или открыть их. Когда люди, ложась вечером спать, готовятся ко сну, они перестают видеть окружающую действительность и в то же время начинают отчётливее различать свою собственную воображаемую реальность, принадлежащую их сновидениям. Так же и у нас. С тем лишь различием, что в нашем случае обе действительности одинаково реальны.
Пульсирующее искристое марево Лабиринта окружало меня со всех сторон. Я находился в небольшом гроте, края которого попеременно то отдалялись, то вновь плавно сокращались. Пространство вокруг меня дышало, словно некое огромное живое существо. В эту минуту в этой конкретной области преобладали апельсиново-оранжевые оттенки с некоторыми вкраплениями изумрудно-зелёного и лилово-аметистового. Верный признак того, что Лабиринт теряет стабильность и вот-вот начнёт меняться. Такого рода перестройки происходят здесь постоянно, иногда по нескольку раз кряду. Здешним обитателям, однако, не слишком мешает это обстоятельство. Мы с детства привыкаем к такой особенности нашего мира и учимся загодя определять время следующего преобразования, в точности как люди определяют прочность речного льда по его внешнему виду.
В какую же сторону мне теперь податься? Я быстро огляделся, опытным глазом оценив все имеющиеся поблизости Окна. Большинство из них вели в огни других уличных фонарей, либо в настенные и настольные лампы соседних жилых домов. Ну это мне сейчас без надобности... А как насчёт других гротов? Поблизости имелось несколько проходов, ведущих в смежные области Лабиринта. Три или четыре из них как раз начали затягиваться, понемногу уменьшаясь в размерах и сливаясь с окружающим пейзажем. Ещё два или три прохода начали формироваться с противоположной стороны. Привычно обратившись за помощью к собственному чутью, я ощутил лёгкое, но заметное тяготение, настойчиво влекущее меня в один из тех ходов, которые готовились закрыться.
- А ну стой, погоди исчезать! Я не собираюсь тратить полчаса на обход!
Рванувшись с места, я ракетой устремился к нужному мне проходу. Когда я уже почти достиг его, оттуда навстречу мне внезапно вылетела целая ватага, состоящая из десятка или более эльфов и эльфиек в плащах разных цветов.
- Эгей! Вы только посмотрите, кто тут у нас! Давно не виделись, Блик! Как твоё ничего?
- И вам не хворать, ребята! А куда это вы намылились такой гурьбой?
- В Третий Малиновый. Паргелий устроил выставку картин: "Краски Полудня". Ну мы и решили глянуть. Не хочешь с нами?
- Обязательно, только как-нибудь потом. Сейчас я уже кое-что запланировал, и мой проход вот-вот затянется, так что спасибо за приглашение, но мне пора!
- Ничего! В следующий раз обязательно залетай. Удачи!
- И вам!
Успев запрыгнуть в дыру в последний миг перед тем, как она окончательно исчезла, я оказался на перекрёстке нескольких тоннелей и тут же свернул в один из них, продолжая своё движение под руководством всё того же шестого чувства. На пути мне то и дело попадались другие эльфы. Кто-то ещё только выбирался из своих личных ульев, кто-то наоборот вовсю готовился ко сну. У нашей братии нет чёткого графика. Каждый живёт, как хочет, тем более что в отличие от людей нам не приходится в поте лица зарабатывать на хлеб насущный. Почти всё, что нам нужно для существования, даёт Лабиринт. Неудивительно, что большинство из нас тратит свои жизни на игры и развлечения.
В очередной раз круто свернув на развилке, я направился прямиком к одинокому Окну, зависшему в противоположном конце небольшого продолговатого грота. Ловко заскочив внутрь ярко пульсирующей сферы, я оказался в пламени светильника, оставленного кем-то на одном из подоконников второго этажа фабрики. Видно отсюда было не так чтобы очень. Сумерки, густой слой пыли на давно не мытом стекле, высокий снежный нарост на внешней части рамы - всё это вместе значительно ухудшало обзор. Тем не менее, хоть и с трудом, мне всё же удалось разглядеть фабричный двор со стоящей посреди него каретой, а также человека, который только что выбрался из открытой настежь дверцы и теперь неторопливо прохаживался, поправляя смятый сюртук. Приглядевшись пристальнее к новоприбывшему, я не сумел сдержать восклицания:
"Сосулька мне в угли! Да это ж сам Флинтбери собственной персоной!"
Конечно, я мог бы сослаться на плохую видимость, но вряд ли мне при всём желании удалось бы до такой степени обознаться. Нет, сомнений не было: во дворе стоял и разминал затёкшие от долгой езды конечности богатейший человек Берга, владелец этого самого производства и множества других предприятий как в городе, так и за его пределами - мистер Сэмюэль Флинтбери.
Мистеру Флинтбери принадлежало несколько десятков крупных и мелких фабрик, мануфактур и добывающих предприятий в разных городах и поселениях Срединных Земель. Лично контролировать всю эту махину было бы в принципе невозможно, тем более что с каждым годом состояние промышленника только росло, как и количество принадлежащей ему недвижимости. В связи с этим он крайне редко навещал свои предприятия, доверяя их содержание управляющим, а проверку - специально обученным ревизорам и аудиторам. Сам он предпочитал проводить время за городом, в собственном шикарном поместье, где одних только газовых светильников насчитывалось тридцать штук, не говоря уж о прочих люстрах и фонариках.
Худощавый, невысокого роста, хотя и не слишком низенький Флинтбери казался заметно выше, если на нём был его любимый лакированный цилиндр, отлично дополняющий элегантный тёмный сюртук. Собственно, насколько я помню, без головного убора мне этого джентльмена никогда видеть и не доводилось, так что я не смог бы даже точно сказать, есть ли у него на голове хоть какой-то волосяной покров. По крайней мере, из-под цилиндра не выглядывало ни единого волоска. А вот борода и усы у фабриканта были: длинная узкая аккуратно постриженная борода и вздёрнутые, обладающие идеальной симметрией усы, распластавшиеся под крючковатым носом, подобно крыльям сокола. И борода и усы блистали жемчужной белизной, что и не удивительно, ведь их обладателю было уже порядочно за семьдесят. Честно говоря, я никогда не мог понять, как этот человек, несмотря на свой далеко немаленький возраст, умудряется поддерживать себя в такой хорошей форме.
Однако самой главной чертой, отличающей мистера Флинтбери, была его крайняя невозмутимость. Ни разу в те минуты, когда я видел промышленника прежде, с лица его не сходило выражение спокойной, несколько высокомерной и даже немного скучающей самоуверенности. Что же касается недостатка роста, то он с лихвой окупался наличием двух телохранителей. Смуглый темноволосый Борз и белобрысый Бьорн всегда и везде сопровождали своего хозяина, куда бы тот ни направлялся. И хотя один был родом с дальнего юга, а другой с не менее дальнего севера, при взгляде на них почему-то всякий раз возникало впечатление, будто это братья-близнецы. Одинакового телосложения, в одинаковом чёрном кольчатом доспехе, при одинаковых боевых секирах за спиной, одинаково молчаливые оба они наводили одинаковый трепет на всех потенциальных злоумышленников, тем или иным образом способных представлять угрозу для их нанимателя. Вот и сейчас они почти сразу вслед за хозяином вылезли из кареты и тотчас встали по бокам от него, настороженно озираясь и с любопытством оглядывая здание фабрики.
В эту минуту управляющий, мистер Фламболл, выбежал из здания главного корпуса, на всех парах подлетел к пожилому джентльмену и начал что-то увлечённо ему вещать, сопровождая свою речь активной жестикуляцией. Рыжие кудри толстяка, как всегда взлохмаченные и торчащие во все стороны, напоминали клумбу с каким-то экзотическим растением. Должно быть, телохранителям мистера Флинтбери показалось, что их новый собеседник мог бы наскакивать на них не столь резко. В тот момент, когда он неожиданно возник подле "охраняемого объекта", оба воина дружно выхватили секиры и с грозным видом выступили вперёд, оттеснив Фламболла в сторону. Это несколько сбавило энтузиазм последнего. Толстяк протестующе-примирительно замахал руками, что-то продолжая при этом говорить и надеясь, видимо, тем самым утихомирить воинственных охранников. Однако те и не думали утихомириваться и убирать оружие до тех пор, пока их наниматель не подал им соответствующий знак рукой.
Эта немая пантомима изрядно меня позабавила. И всё-таки было бы здорово, если бы я имел возможность не только наблюдать за происходящей сценой, но и слышать, что говорят её участники. Один из нескольких выбежавших вслед за управляющим работников сжимал в руках небольшой ручной фонарь, из тех что изготавливались здесь же, на фабрике. Это шанс!
Вынырнув обратно в Лабиринт, я вновь доверился инстинкту и тотчас направился в соседний зал. На сей раз нужное мне Окно отыскалось куда быстрее. Паря посреди залитого серебристо-голубым свечением пространства в окружении нескольких соседних сфер, оно призывно сверкало, приглашая меня в свои объятия. Погрузившись в его прозрачно-хрустальное свечение, я выскочил в нужном мне пламени как раз вовремя, чтобы услышать окончание фразы, произносимой мистером Флинтбери...
Да, забыл сказать! Ещё одной замечательной особенностью сего почтеннейшего джентльмена было то, что он чуть ли не единственный из всех граждан Берга умел целиком и без ошибок выговаривать полное наименование своего города:
- ...не слишком гладко. По дороге из Шарфштайнбурга в Цвергбартшмидтберг наткнулись на обвал. Пришлось разбирать. Да ещё этот объезд через Ноузтролбраунвальд. Не дорога, а сплошные колдобины. И когда наконец бургомистр удосужится починить старый мост? Однако надо отдать должное конструкторам моего нового экипажа: эти модернизированные рессоры и в самом деле превыше всяких похвал. Ход у коляски - просто загляденье. При случае обязательно закажу ещё две-три таких про запас.
Голос у мистера Флинтбери был сухой и скрипучий, с твёрдыми холодными нотками человека, привыкшего распоряжаться и не терпящего пререканий. Наверное, именно так звучали бы голоса камней, если бы камни умели разговаривать. А вот у его управляющего голос был совсем другой - мягкий и тёплый, с дружелюбными сочувственными интонациями. Трудно было поверить, что обладатель такого голоса вообще может занимать столь ответственную должность.
- И всё-таки счастье, что вы избежали крупных заносов по дороге! - заметил мистер Фламболл, прочувствованно покачав головой. - Вы ведь знаете: погода в последнее время на редкость капризна. В любой день может случиться метель, и тогда уж точно никуда нельзя будет выбраться.
Первое, что бросалось в глаза при взгляде на мистера Урбана Фламболла, - это его необыкновенные габариты. Недоброжелатели шутили, что если бы где-то в Берге сыскались достаточно крепкие весы, на которые можно было бы запихнуть толстяка, с тем чтобы они его выдержали, то на другую чашу этих же весов пришлось бы поместить по меньшей мере пятерых Флинтбери, чтобы конструкция уравновесилась. Нет смысла спорить: управляющего и в самом деле ни в коем разе нельзя было назвать карликом, хотя при более пристальном взгляде на него становилось ясно, что он не столько толст, сколько высок и широк в кости.
Добродушный, краснощёкий, всегда гладко выбритый, всегда одетый в неизменный светло-коричневый костюм он оставлял приятнейшее впечатление у любого своего нового знакомого. Единственное, что несколько портило впечатление, это густая тёмно-рыжая шевелюра, плотным коконом покрывающая верхнюю часть головы джентльмена. Её беспорядочные, напоминающие отдельные языки пламени пряди никак не подходили к прочим деталям внешности управляющего, и мне не раз доводилось слышать, как другие сравнивали эту поросль с пожаром в муравейнике или ещё чем-нибудь в этом духе.
- Я, конечно, не простил бы себе, первым делом не предложив вам ночлег и ужин. Но коль скоро вы сами настаиваете на немедленном осмотре... Что ж. Милости прошу!
Неуклюже улыбнувшись, Фламболл жестом пригласил своего начальника к главным воротам производственного корпуса, перед которыми оба они стояли. Не дожидаясь, пока люди вновь исчезнут из поля моего зрения, я снова выскочил в Лабиринт, скользнул в соседний его закуток и обратил взгляд к новому Окну.
На первом этаже фабрики, где располагался главный свечечно-фитильный цех, было как всегда шумно и людно. По периметру длинной стены шёл ряд из полутора десятков высоких зарешёченных окон. Окна специально были сделаны высокими, чтобы в дневное время через них проникало как можно больше света и сотрудникам в глубине зала не приходилось ломать глаза, работая в полутьме или при искусственном освещении. Сейчас, однако, был поздний вечер и под белёным потолком горела целая гирлянда керосиновых ламп, в одной из которых я и примостился, обозревая сверху помещение и всех в нём находящихся.