С бесконечным томленьем в блуждающем
взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливыйне мой!
Дверь открылась Морозного ветра струя
Запах свежести, счастья Забыты тревоги
Миг молчанья, и вот на пороге
Кто-то слабо смеетсяне я!
Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,
Шум оркестра внизу осторожней и глуше
«Пусть сольются без слов наши души!»
Ты взволнованно шепчешьне мне!
«Сколько книг!.. Мне казалось
Не надо огня:
Так уютней Забыла сейчас все слова я»
Видят беглые тени трамвая
На диване с тобойне меня!
Кошки
Максу Волошину
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришлаих нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый мигони на воле:
В кошачьем сердце нет любви!
Лето 1911
Памятью сердца
Памятью сердцавенком незабудок
Я окружила твой милый портрет.
Днем утоляет и лечит рассудок,
Вечеромнет.
Бродят шаги в опечаленной зале,
Бродят и ждут, не идут ли в ответ.
«Все заживает», мне люди сказали
Вечеромнет.
Не в нашей власти
Возвращение в жизньне обман, не измена.
Пусть твердим мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,
Все же сердце вернется из плена,
И вернется душа.
Эти речи в бреду не обманны, не лживы
(Разве может солгать, ошибается бред!),
Но проходят недели, мы живы,
Забывая обет.
В этот миг расставанья мучительно-скорый
Нам казалось: на солнце навек пелена,
Нам казалось: подвинутся горы,
И погаснет луна.
В этот горестный мигна печаль или радость
Мы и душу и сердце, мы все отдаем,
Прозревая великую сладость
В отрешенье своем.
К утешителю-сну простираются руки,
Мы томительно спим от зари до зари
Но за дверью знакомые звуки:
«Мы пришли, отвори!»
В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.
Наше сердце смеется над пленом,
И смеется душа!
Последняя встреча
О, я помню прощальные речи,
Их шептавшие помню уста.
«Только чистым даруются встречи.
Мы увидимся, будь же чиста».
Я учителю молча внимала.
Был он нежность и ласковость весь.
Он о «там» говорил, но как мало
Это «там» заменяло мне «здесь»!
Тишина посылается роком,
Тем и вечны слова, что тихи.
Говорил он о самом глубоком,
Баратынского вспомнил стихи;
Говорил о игре отражений,
О лучах закатившихся звезд
Я не помню его выражений,
Но улыбку я помню и жест.
Ни следа от былого недуга,
Не мучительно бремя креста.
Только чистые узрят друг друга,
Мой любимый, я буду чиста!
Путь креста
Сколько светлых возможностей ты погубил,
не желая.
Было больше их в сердце, чем в небе
сияющих звезд.
Лучезарного дня после стольких мучений
ждала я.
Получила лишь крест.
Что горело во мне? Назови это чувство
любовью,
Если хочешь, иль сном, только правды
от сердца не скрой:
Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной сестрой.
Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко
и смело,
Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных
книг.
Как больное дитя я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный миг.
Сколько светлых возможностей, милый,
и сколько смятений!
Было больше их в сердце, чем в небе сияющих
звезд
Но во имя твое я без слезмне свидетели тени
Поднимаю свой крест.
«Идешь, на меня похожий»
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускалатоже!
Прохожий, остановись!
Прочтислепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесьмогила,
Что я появлюсь, грозя
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли
И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Коктебель, 3 мая 1913
«Мы с тобою лишь два отголоска»
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
«Сердце, пламени капризней»
Сердце, пламени капризней,
В этих диких лепестках,
Я найду в своих стихах
Все, чего не будет в жизни.
Жизнь подобна кораблю:
Чуть испанский замокмимо!
Все, что неосуществимо,
Я сама осуществлю.
Всем случайностям навстречу!
Путьне все ли мне равно?
Пусть ответа не дано,
Я сама себе отвечу!
С детской песней на устах
Я идук какой отчизне?
Все, чего не будет в жизни,
Я найду в своих стихах!
Коктебель, 22 мая 1913
Бывшему чародею
Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.
«Брось камнем, не щади! Я жду, больней
ужаль!»
Нет, ненавистна мне надменность фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только жаль.
Стенами темных слов, растущими во мраке,
Нас, нет, не разлучить! К замкам найдем
ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет все в ночи.
Свободный и один, вдали от тесных рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,
И из воздушных строк возникнет стройный
замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!
«Погрешности прощать прекрасно, да,
но эту
Нельзя: культура, честь, порядочность
О нет».
Пусть это скажут все. Я не судья поэту,
И можно все простить за плачущий сонет!
«Идите же! Мой голос нем»
Идите же! Мой голос нем
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.
Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.
И не оспаривает Вас
Высокородный стих.
Вы можетеиз-за других
Моих не видеть глаз,
Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил
Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!
Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла.
11 июля 1913
«Уж сколько их упало в эту бездну»
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всекак будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе
Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем, что мне, ни в чем
Не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так частослишком
грустно
И только двадцать лет,
За то, что мнепрямая неизбежность
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру
Послушайте! Еще меня любите
За то, что я умру.
8 декабря 1913
«Осыпались листья над Вашей могилой»
Осыпались листья над Вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мертвый, послушайте, милый:
Вы все-таки мой.
Смеетесь! В блаженной крылатке дорожной!
Луна высока.
Мойтак несомненно и так непреложно,
Как эта рука.
Опять с узелком подойду утром рано
К больничным дверям.
Вы просто уехали в жаркие страны,
К великим морям.
Я Вас целовала! Я Вам колдовала!
Смеюсь над загробною тьмой!
Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала
Домой.
Пусть листья осыпались, смыты и стерты
На траурных лентах слова.
И если для целого мира Вы мертвый,
Я тоже мертва.
Я вижу, я чувствую, чую Вас всюду!
Что ленты от Ваших венков!
Я Вас не забыла и Вас не забуду
Во веки веков!
Таких обещаний я знаю бесцельность,
Я знаю тщету.
Письмо в бесконечность. Письмо
в беспредельность
Письмо в пустоту.
4 октября 1914
«Под лаской плюшевого пледа»
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? Чья победа?
Кто побежден?
Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? Ктодобыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?
В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердцеВаше ли, мое ли
Летело вскачь?
И все-такичто ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
23 октября 1914
«Над Феодосией угас»
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.
И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.
Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.
Феодосия, 14 февраля 1914
«При жизни Вы его любили»
При жизни Вы его любили,
И в верности клялись навек,
Несите же венки из лилий
На свежий снег.
Над горестным его ночлегом
Помедлите на краткий срок,
Чтоб он под этим первым снегом
Не слишком дрог.
Дыханием души и тела
Согрейте ледяную кровь!
Но если в Вас уже успела
Остыть любовь
К любовникулюбите братца,
Ребенка с венчиком на лбу,
Ему ведь не к кому прижаться
В своем гробу.
Ах, он, кого Вы так любили
И за кого пошли бы в ад,
Он в том, что он сейчас в могиле
Не виноват!
От шороха шагов и платья
Дрожавший с головы до ног
Как он открыл бы Вам объятья,
Когда бы мог!
О женщины! Ведь он для каждой
Был весьбезумие и пыл!
Припомните, с какою жаждой
Он вас любил!
Припомните, как каждый взгляд вы
Ловили у его очей,
Припомните былые клятвы
Во тьме ночей.
Так и не будьте вероломны
У бедного его креста,
И каждая тихонько вспомни
Его уста.
И прежде чем отдаться бегу
Саней с цыганским бубенцом,
Помедлите, к ночному снегу
Припав лицом.
Пусть нежно опушит вам щеки,
Растает каплями у глаз
Я, пишущая эти строки,
Одна из вас
Неданной клятвы не нарушу
Жизнь! Карие глаза твои!
Молитесь, женщины, за душу
Самой Любви.
30 августа 1914
Чародей
Анастасии Цветаевой
Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернернаш чародей,
Наш принц и рыцарь. Был нам всем он
Среди людей!
В нем было столько изобилий,
Что и не знаю, как начну!
Мы пламенно его любили
Одну весну.
Один его звонок по зале
И нас охватывал озноб,
И до безумия пылали
Глаза и лоб.
И как бы шевелились корни
Волос, о, эта дрожь и жуть!
И зала делалась просторней,
И у́жегрудь.
И руки сразу леденели,
И мы не чувствовали ног.
Семь раз в течение недели
Такой звонок!
*
Он здесь. Наш первый и последний!
И нам принадлежащий весь!
Уже выходит из передней!
Он здесь, он здесь!
Он вылетает к нам, как птица,
И сам влетает в нашу сеть!
И сразу хочется кружиться,
Кричать и петь.
*
Прыжками через три ступени
Взбегаем лесенкой крутой
В наш мезонинвсегда весенний
И золотой.
Где невозможный беспорядок
Где точно разразился гром
Над этим ворохом тетрадок
Еще с пером.
Над этим полчищем шарманок,
Картонных кукол и зверей,
Полуобгрызанных баранок,
Календарей,
Неописуемых коробок,
С вещами не на всякий вкус,
Пустых флакончиков без пробок,
Стеклянных бус,
Чьи ослепительные грозди
Clinquantes, е́clatantes grappes
Звеня опутывают гвозди
Для наших шляп.
Садимсясмотримзнаемлюбим,
И чуем, не спуская глаз,
Что за него себя погубим,
А онза нас.
Два скакуна в огне и в мыле
Вот мы! Лови, когда не лень!
Мы говорим о том, как жили
Вчерашний день.
О том, как бегали по зале
Сегодня ночью при луне,
И что и как ему сказали
Потом во сне.
И каки мы уже в экстазе!
За наш непокоримый дух
Начальство наших двух гимназий
Нас гонит двух.
Как никогда не выйдем замуж,
Так и останемся втроем!
О, никогда не выйдем замуж,
Скорей умрем!
Как жизнь уже давным-давно нам
Сукно игорное: vivat!
За Иоанномв рай, за доном
Жуаномв ад.
*
Жерло заговорившей Этны
Его заговоривший рот.