И мог старушку навещать.
Старушка к своему соседу
Хоть недоверчива была,
Однако иногда звала
Меня по праздникам к обеду;
Но рано утром никогда
Ни для варенья, ни для чтенья
Не получал я приглашенья.
А в это утро, господа,
Ее посланница кривая
Явилась вдруг передо мной,
Как будто лист перед травой.
А! вы уж встали! Вишь какая
Погода! Птички как поют!..
Она болтать со мной пустилась
И наконец договорилась:
Вас просят на десять минут
Пожаловать.
Что это значит!
Уж не больна ли?
Нет, все плачет
_______
Княгиню я застал одну
В каком-то шлафоре, с букетом
Фиалок и в чепце, надетом
Немножко на сторону.
Ну,
Любезный мой! не осудите
Старухупослужите ей,
Все, что прикажете!
Сходите
В Москву, мой милый. От моей
Княжны, вот видите ли, нету
Совсем известий. Я боюсь:
Он там сживет ее со свету
Ей-богу толку не добьюсь
Сходите, милый.
Что ж, могу я
Скажите
Плача и тоскуя,
С лицом измятым, раза два
По комнате прошлась старуха:
У ней качалась голова,
У ней недоставало духа
Со мной беседовать
А вот.
Я дам вам адрес: он живет
Близ Курьих ножек Вот возьмите
Хоть это перышко Пишите:
Дом Савинойвторой квартал
Я взял перо; перо скрипело
И брызгало Я записал
Вот видитекакое дело
Чего я не могу постичь
Но, впрочем, если Петр Ильич
Камков вас примет, то, быть может,
Расскажет вам. Меня тревожит
Одно: не умер ли Камков?
Он был всю зиму нездоров;
Все кашлялэдакое горе.
Спросите: не было ли вскоре
После святой, как был Матвей,
Письма от дочери моей.
Пусть сходит справиться в конторе
Мой друг, утешьте вы меня
Всю жизнь вам благодарна буду
И вечером того же дня
Я шел Москвой. Не позабуду,
Как, после дождика с грозой,
Над Воробьевыми горами,
И над пустынными дворцами,
И над садами за рекой
Гас тихо вечер золотой;
Как с теплотой боролся холод;
Как подрумянен был и молод
Маститый Кремль с его стеной
Как горячо горели главы
Его соборов;.
Как были зелены бульвары;
Как там заманчиво в тени
Влюбленные гуляли пары
(Так мне казалось в оны дни);
Как пахло хлебом из пекарен,
И помню я, как в тишине,
Из-за гардин, в одном окне,
Я услыхал: «Зайдите, барин»
Я останавливался и
Усталый, мокрый, весь в пыли,
Опять шагал, как некий странник,
Как тот, кому сам черт не брат,
И пробирался на Арбат.
_______
Фантазии наивный данник,
Я представлял себе, каков
Собою должен быть Камков.
Об нем уже молва блуждала
В той бедной, маленькой среде,
Которая благословляла
Зародыши талантов, где
Авторитеты колебали,
И критику исподтишка
Не громко, но рукоплескали;
Смотреть ходили из райка
Мочалова, передавали
Кольцова стих из уст в уста,
И в «Наблюдателе» искали
Стихов под литерой в.
Итак, об нем слыхал я прежде.
Я думал: гений и поэт
Синонимы? и был в надежде,
Что славой он покроет свет,
Что на святой Руси он будет
Виднее солнца самого,
И мир, конечно, не забудет
Меня, как спутника его.
Я был настолько легковерен,
Настолько зелен был душой;
А потому и не намерен
Смеяться над моей весной
Почтенной публике в угоду.
(Пора оставить эту моду!)
Я и теперь, читатель мой,
Уверен в том, что будь вы гений,
Не внемля крику пошлых мнений,
Я был бы раньше сам собой,
И был бы выше головой.
Но что об этом
Близ Полянки
Камков жил у одной мещанки
Во флигеле. К его сеням
Прошел я по сырым доскам
И стал стучаться. Оказалось,
Что дверь была не заперта
И очень просто отворялась.
Вхожупередняя пуста.
Тут, признаюсь вам, я смутился:
Вообразите вы, что вдруг
Я у поэта очутился
С пустою вешалкой сам-друг.
Я думал: за перегородку
Идут следы Камени что ж
Увидел? половую щетку
Да пару стоптанных калош!
Я кашлянул, как будто в глотку
Мне пыль засела; я не знал,
Войти ли мнеине решался.
«Я домадома!» отозвался
Мне тихий голос: он звучал
Каким-то детским нетерпеньем,
Как будто звал меня больной,
Капризный друг. С благоговеньем
Вошел я в комнату.
Худой,
В халатишке, одной ногой
Поймавши тюфлю, он с дивана
Приподнялся, то был Камков.
Я начал: «К вам меня Ульяна
Ивановна» «Я нездоров,
Он перебил, и поджидаю
К себе давно кого-нибудь.
Вообразите, сам не знаю,
Что делать? Собираюсь в путь,
И обречен на злую скуку.
Лежу весь деньсовсем разбит.
Бока болят и грудь болит.
Садитесь».
Протянувши руку,
Он для меня подвинул стул,
И словно в душу заглянул
Большими серыми глазами.
Я не бывал знаком с орлами,
Но думаю, что на орла
Похож он не был Над бровями
Его, заметной складкой, шла
Морщинказнак упорной воли
Иль напряженья мысли. Он
Был моложав, но сокрушен,
Подавлен чем-то; поневоле
Я на него гляделглядел,
И слушал, и понять хотел.
Казалось, был он бесконечно
Внимателен и добр; конечно
С такими качествами кто ж
Бывает на орла похож?
А между тем и сам постичь я
Не в состояньи, отчего
Сначала мне в лице его
Почудилося что-то птичье,
Тогда как через час потом
Глядел он просто добряком:
Улыбка мягкая скользила
По очертанью тонких губ
И прямо, ясно говорила:
Поверьте мне, Камков не груб,
Хоть и бывает зол и едок.
Я селон сели напоследок
Мы познакомились.
Друзья,
Пиши я в прозе, верно б я
Вам описал его каморку,
Стол, кресла, книги под столом
И на столе, да с табаком
Кисет; но, господа, что толку
Нам в описании таком!
Жилище моего Камкова
Теперь напомнило бы мне
Мое студенчество; другого
Сказать вам нечего.
Вполне
Довольный тем, что я с дороги
Напился чаю с калачом,
Тогда я думал, что мы боги
Сошлись и судим обо всем.
Камков просил меня любезно
Ответ княгине передать,
Ничуть не думая скрывать,
Что было вовсе бесполезно.
И тут кой-что узнал я, но
Одной страницы из романа
Мне не довольно и смешно
Вам раскрывать ееи рано.
Пусть подождет меня Ульяна
Ивановна, пусть подождет
Меня княжна. Пущу вперед,
Сиятельных не беспокоя,
Камкова, моего героя.
Друзья! Как друга моего,
Рекомендую вам его.
Простым и грустным разговором
Знакомство наше началось,
И тронул он меня до слез
Одним рассказом (о котором
Теперь умалчиваю). Спором
Мы заключили разговор.
О чем был сей великий спор?
Не помню. Я уже порядком
От метафизики отстал;
Уже давно не поверял
Своих идей по тем тетрадкам,
В которых иногда писал
Дневник мой: тайно признавался,
Как я любил, как я терзался,
Как правды-истины искал,
И на себя наивно лгал.
Я только помню впечатленье,
Я только помнюкак, живой
Своею речью, молодой
Моей души святой покой
Он нарушал без сожаленья,
Он не смеялся надо мной,
Не нападал, но понемногу
Одолевал, и в мир иной,
Не огражденный никакой
Стеною, стал казать дорогу
Оставшись до другого дня
В его каморке, помню, я
Заснул под утро. Для меня
Камков действительно был гений,
Хоть он заметного следа
Среди общественных явлений
И не оставил, господа.
Увы! как Рудину, тогда
Ему была одна дорога:
В дом богадельни иль острога.
Но между Рудиным и ним,
Как поглядим да посравним,
Была значительная разность.
Характеров разнообразность
Разнообразит вечный тип.
Идея, будь одна и та же,
В одном засядет как полип,
Другого выровняет глаже,
Или заставит с бородой
Ходить без галстука. Иной,
Приняв ее в свои владенья,
Идет на гибель, как герой,
Иной напротив на покой
Отправится в уединенье
И сложит руки. Мой Камков
Был с нею чем-то вроде Пери,
Блуждающей у райской двери,
Внимающей из облаков
Далекого блаженства звукам
И в то же время адским мукам,
Огню и скрежету зубов.
Он был далеко не ребенок;
Все понимал: и жизнь и век,
Зло и добробыл добр и тонок;
Нобыл невзрослый человек.
Как часто, сам сознавшись в этом,
Искал он делаи грустил;
Хотел ученым быть, поэтом,
Рвался и выбился из сил.
Он беден был, но не нуждался,
Хотел любитьи не влюблялся,
Как будто жар его любви
Был в голове, а не в крови.
Он по летам своим был сверстник
Белинскому. Станкевич был
Его любимец и наперсник.
К нему он часто заходил
То сумрачный, то окрыленный
Надеждами, и говорил
И говорил, как озаренный.
А то как над собой трунил
Или приятелю твердил:
«Как знал ты жизнькак мало жил».
Какую роль играл он в свете,
И как он в высший свет попал,
Когда не ездил он в карете
И модных галстуков не знал?
Туда, сказать вам откровенно,
Попал он необыкновенно,
И вовсе роли не играл,
Самарин там его встречал.
Он появлялся бледный, скромный,
Всегда с улыбкою заемной,
Всегда один, всегда вдали
От пышных дам, хоть эти дамы
И были как нельзя милей,
Вообразив, что на мужей
Он сочиняет эпиграммы.
_______
Но не пора ли кончить мне
Беседовать наедине
С моей музой простодушной,
Чтоб за моим героем вслед
На время окунуться в свет,
Холодный свет, но не бездушный,
Свет не бездушный, но с душой
Опутанной, немой, слепой,
Коварным идолам послушной,
Свет, не ходящий без ходуль,
Но обладающий крылами
Могучими. Друзья! найду ль
Я крылья там, иль вместе с вами
Пройдусь в толпе, гордясь цепями?
Читатель! Если ты желал
В начале моего творенья
Найти ошибку, упущенье
Иль вялый стих, и не зевал
Над этой первою главою,
Ты ничего не потерял:
Я угощу тебя второю.
Но если ты не дотянул
До половины изаснул,
Спи, милый мой! Господь с тобою!
Глава 2
В Москве жил-был один барон.
Как все бароны, верно он
Был человеком не без веса:
Он был богат, играл в бостон,
Поутру делал моцион,
Ибыл дурак. Но баронесса
Была особая статья!
О! будь я дама, верно б я
Ей подражал, иль, уж поверьте,
Возненавидел бы до смерти.
(Пишу по слухам мой рассказ.)
Я к сожаленью только раз
И видел, как она в концерте
С тетрадкой нот сидела, и
Ресницы длинные свои
Склоня к коленям, как маэстро,
Карандашом, под гром оркестра,
Чертила что-то.
Гордый Лист,
Известный вам фортепьянист,
Когда из Венгрии опальной
(Артистов модный идеал)
Он прилетел и взволновал
Наш север славой музыкальной,
Ее недаром посетил:
Был пьян и гениально мил.
Недаром Щепкин знаменитый,
Поборник Гоголя маститый,
Ее гостям «Разъезд» читал,
Смешил, смеялся и рыдал.
Недаром зеленью, цветами
В мороз крещенский убрала
Она свой угол, и была
Всегда особенно мила
С московскими профессорами.
Стихи читала, как поэт,
Хоть и без лишних декламаций,
И на защиту диссертаций
Езжала в университет.
Недаром в обществе старались
Ей потихоньку подражать:
Хвалили, громко заступались,
Или за нравственность боялись,
И торопились клеветать.
Но ложь была такого рода,
Такая радужная ложь,
Что ей завидовала мода
И восхищалась молодежь.
Барон был муж довольно вялый,
Не делал ни добра, ни зла;
Жена, конечно, не могла
При нем быть женщиной отсталой;
У ней был сыннеглупый малый,
Но недогадливыйв отца.
Когда он в зеркало гляделся,
Чертами своего лица
Он любовался и вертелся,
И этого-то молодца
Учил Камков. Воображаю,
Как он внушал, как прививал
Он философию к лентяю.
Однажды, право я не знаю
Кто баронессе подсказал,
Что этозолото-учитель,
Что он магистр и сочинитель,
Что он, как древний Ювенал,
Не только знает по-латыне,
Но, что довольно редко ныне,
Прочел Гомера до конца,
И так же изучил глубоко
Язык богов и дух слепца,
Как баронесса Поль де Кока.
Такая новость не могла
Не изумить ее сначала;
Но баронесса отвечала
Спокойно, то есть солгала,
Не покраснев: я это знала,
Для сына я его брала.
Потом как будто испугалась,
Пошла и села в уголок,
Когда Камков давал урок.
Через неделю оказалось,
Что он, хотя и латинист,
Но вовсе не семинарист,
И так же знает по-французски
И по-немецки, как по-русски.
Как говорит он! Боже мой.
Как мил!
Упала с глаз завеса:
Он человек передовой,
Вообразила баронесса.
Ему восторженно внимать,
Ему безмолвно поклоняться,
За ним карету посылать,
Задерживать и в свет толкать,
И за Камкова распинаться
Она повсюду, где была,
За первый долг себе сочла.
Не будь Гамлетом мой ученый,
Он натолкнулся бы на грех.
Решись он смело быть вороной
В павлиньих перьях, и успех
Его завидный ждал бы в свете;
Но, бедный, на чужом паркете
Он спотыкаться не желал,
Себя ценил и наблюдал.
Любил он юность, свежесть, стройность,
Наряды, штофы, зеркала,
Картины, мрамор, даже зла
Наружную благопристойность.
Не приглядевшись ни к чему,
Он все любил, но не по страсти
К кумирам, и не потому,
Чтоб верил, нет, Камков отчасти
По складу сердца был артист,
А по уму идеалист.
И не людей он ненавидел,
Нет! в них таинственной судьбы
Он временную жертву видел,
Непризванную для борьбы.
Конечно, к диким отношеньям,
От поколенья к поколеньям
Переходящим как завет,
Он чувствовал антипатию;
Но как дитя, любил Россию,
И верил в то, чего в ней нет.
Всегда с протянутой рукою
Барон Камкова принимал;
Перед ученою женою
Он как-то смутно сознавал
Свое ничтожество; являлся
На полчаса, финтил, играл
С собачкою, и пропадал.
Жене во всем он доверялся,
И о Камкове отзывался,
Что это перл. Что ж? может быть,
Он знал (недаром же учился),
Как неприлично походить
На петуха, который рылся
В навозеи нашед зерно
Жемчужное: «К чему оно?»
Воскликнул и распетушился.
А между тем мой старый друг,
В навозе рывшийся петух,
Как человек обыкновенный,
Был и понятней и сносней
(Хоть может быть и не умней)
Иной, глубоко современной
Нам критики: он не желал
Чудесного соединенья
Душеспасительных начал
С жемчужинами вдохновенья.
Нашед жемчужное зерно,
Он не желал, чтобы оно,
Не переставши быть жемчужным,
Могло быть для закуски нужным.
Он просто-напросто не знал
Ему цены, и браковал.
Конечно, столь же откровенных,
Фортуною благословенных,
Я знаю много петухов.
Они кричат нам: «Для голодных
Не нужно украшений модных,
Не нужно ваших жемчугов
Изящной прозы и стихов.
Мы для гражданства не видали
От музы никаких заслуг:
Стихи бесплодны, как жемчуг.
Прочь, это роскошь!» Но, едва ли
У этих бедных петухов,
Опровергающих искусство,
Изящное простыло чувство
Для настоящих жемчугов?
Итак, мой бедный друг Камков
Бароном не был забракован:
Он скоро был рекомендован
Всем знаменитостям, иным
Он нравился умом своим
Оригинальным и живым,
Другими сам был очарован.
В те дни Тургенев молодой