Туда, где ныне образ твой,
Еще живой, мне свят и дорог,
Не раз стремился я мечтой
Подслушать милой тени шорох,
Поймать хоть призрака черты
Увы! поклонник красоты
Я ей страдальческую службу
Давно усердно отслужил
И прозаическую дружбу
В своей душе благословил.
Но где друзья? друзей немного
Я их не вижу по годам;
Подчас глуха моя дорога
В разброде мы: яздесь, тытам.
Донашивать свои седины
Нам порознь суждено судьбой!..
Тебев объятиях чужбины,
Мнев кандалах нужды родной.
Устал я, легпочти что болен,
Своей работой недоволен;
Не бросить ли? не сжечь ли? Нет!
В моем уединеньи скучном,
Замкнувшись в тесный кабинет,
Не чужд я мысли о насущном,
Забот и будничных сует
Устал я размышлять нет мочи,
Не сплю погас огарок мой
В окно глядит и лезет в очи
Сырая мгла плаксивой ночи
Осенней вьюги слышен вой
И вот разнузданной мечтой
Я мчусь в Париж, туда, где свято
Впервые я любил когда-то
И был блаженв последний раз!..
Вот позднего досуга час
Париж недавно отобедал,
Он все, что мог, изжил, изведал,
И жаждет ночи
Чердаков
Окошкигнезда бедняков
Ушли под тучи в мрак печальный:
Там голод, замыслы, нахальной
Нужды запросыбой с нуждой,
Или при лампе трудовой
Мечты о жизни идеальной.
Зато внизуПариж иной,
Картинный, бронзовый, зеркальный;
Сверкают тысячи огней
Гул катится по всем бульварам,
Толпа снует Любуйся даром,
Дивись на роскошь богачей;
Вздохнув о юности своей,
Давай простор влюбленным парам
Вот домгромада. Из сеней
На тротуар и мостовую
Ложится просвет полосой;
Из-под балкона, головой
Курчавясь, кажут грудь нагую
Шесть статуйшесть кариатид;
Свет газовых рожков скользит
Кой-где по мрамору их тела;
Полураскрыв уста, оне
Прижались к каменной стене,
И никому до них нет дела
Вотлестница осаждена
Идут, сгибаются колена,
Ступенек не видатьодна
С площадки мраморной видна
Тебе знакомая арена:
Звездятся люстры; их кайма
Из хрусталей, как бахрома
Из радужных огней, сверкает;
Раздвинув занавес, ведет
В громадный зал широкий вход,
И тесную толпу стесняет.
Толпа рассыпаласьи вот
Шуршит атлас, пестрят наряды,
Круглятся плечи бледных дам
Затылки, профили а там,
Из-за высокой балюстрады,
Уже виднеются певцы,
Артисты-гении, певицы,
Которым пышные столицы
Несут алмазы и венцы.
И ты в толпеуж за рядами
Кудрей и лысин мне видна
Твоя густая седина;
Ты искоса повел глазами
Быть узнанным тщеславный страх
Читаю я в твоих глазах
От русских барынь, от туристов,
От доморощенных артистов
Еще хранит тебя судьба
Ночу! гремят рукоплесканья,
Ты дрогнулжадное вниманье
Приподнимает складки лба;
(Как будто что тебя толкнуло!)
Ты тяжело привстал со стула,
В перчатке сжатою рукой
Прижал к глазам лорнет двойной
Ипобледнел
Она выходит
Уже вдали, как эхо, бродит
Последних плесков гул, ивот
Хор по струнам смычками водит
Она вошлаона поет.
О, это вкрадчивое пенье!
В нем пламя скрытонет спасенья!
Восторг, похожий на испуг,
Уже захватывает дух
Опять весь зал гремит и плещет
Ты замер Сладко замирать,
Когда, как бы ожив, опять
Пришла любовь с тобой страдать
И на груди твоей трепещет
Ты молча голову склонил,
Как юноша, лишенный сил
Перед разлукой
Нобыть может
(Кто знает?!) грустною мечтой
Перелетел ты в край родной,
Туда, где все тебя тревожит,
И слава, и судьба друзей,
И тот народ, что от цепей
Страдал ибез цепей страдает
Повеся нос, потупя взор,
Быть может, слышишь тыкачает
Свои вершины темный бор
Несутся крикикто-то скачет
А там, в глуши, стучит топор
А там, в избе, ребенок плачет
Быть может, вдруг перед тобой
Возникла тусклая картина:
Необозримая равнина,
Застывшая во мгле ночной.
Как бледно-озаренный рой
Бесов, над снежной пеленой
Несется вьюга; коченеет,
Теряясь в непроглядной мгле,
Блуждающий обоз Чернеет,
Как призрак, в нищенском селе
Пустая церковь; тускло рдеет
Окно с затычкойпар валит
Из кабака; из-под дерюги
Мужик вздыхает: «Вот-те на!»
Иль «караул!» хрипит со сна,
Под музыку крещенской вьюги.
Быть может, видишь ты свой дом,
Забитый ставнями кругом,
Гнилой забор, оранжерею,
И ту заглохшую аллею,
С неподметенною листвой,
Где пахнет детской стариной
И где теперь еще, быть может,
Когда луна светла, как день,
Блуждает молодая тень
Тот бледный призрак, что тревожит
Сердца, когда поет она
Перед толпой, окружена
Лучами славы
1877
* * *
Глаза и ум, и вся блестишь ты,
Невзгод житейских далека
И молча взорам говоришь ты,
Как ночью пламень маяка
Но я, пловец, завидя пламень,
Своим спасеньем дорожу
И, обходя подводный камень,
От блеска дальше ухожу
Вот, если б я волной был шумной
Ветрам послушною волной,
С какой бы страстью вольнодумной
Примчался я к твоим стопам,
Чтоб хоть на малое мгновенье
Взыграть, разбиться и, слезам
Дав волю, выплакать забвенье
Своим безумствам и страстям.
1882
Конец 1880-х1890-е
В гостях у А. А. Фета
Тщетно сторою оконной
Ты ночлег мой занавесил,
Новый день, румян и весел,
Заглянул в мой угол сонный.
Вижу утреннего блеска
Разгоревшиеся краски.
И не спрячет солнца ласки
Никакая занавеска
Угол мой для снов не тесен
(если б даже снились боги)
Чу! меня в свои чертоги
Кличет Муза птичьих песен.
Но как раб иной привычки,
Жаждущий иного счастья,
Вряд ли я приму участье
В этой птичьей перекличке!..
д. Воробьевка. 12 июня 1890
Мгновения
Неведомый и девственный родник,
Святых и чистых звуков полный.
М. Лермонтов
В дни ль уединения
Скучного, досужного,
Или в час томления,
В час, когда надменное
И не откровенное
Сердце снова мается,
Редко, но случается,
Что наш ум подавленный
Жизнью подневольною,
Рабскою работою,
Или обесцвеченный
Суетной заботою,
Вдруг, как бы встревоженный
Искрой откровения,
Чутко ждет иль чувствует,
Что вот-вот подкрадется
То, что в нем отсутствует,
Нечто вдохновенное,
В красоту повитое,
Всем сердцам присущее,
Всеми позабытое,
Нечто несомненное,
Вечно неизменное,
Даст нам успокоиться
Промелькнет и скроется!
Ночью ль благодатною,
В сладкий час свидания,
В утро ль ароматное,
Свежее, согретое
Лаской расставания,
Как ни очарованы
Мы земной усладою,
Как мы ни спасаемся
В миг самозабвения
От самосознания,
Все ж мы просыпаемся,
Счастьем удрученные,
С чувством сожаления
Или сострадания:
То над нами носится
Тень воспоминания,
Или в душу просится
Смутное предчувствие
Близкого, обидного
Разочарования.
И тогда случается,
К сердцу приласкается
Чувство беспредельное,
Светлое, далекое,
Счастье неизменное,
Нечто беспечальное
Вечно идеальное,
Даст нам успокоиться
Промелькнет и скроется!
Июль, 1897. Райвола
Свежее преданье. Роман в стихах
Глава 1
Давно Таптыгин, князь известный
В Москве, как солнце в поднебесной,
Затих, шампанского не пьет
И вечеров уж не дает.
Куда, злодей, он путь направил,
Где он следы свои оставил?
Зачем исчез, как метеор?
Кто князя помнит? Но с тех пор
Богов российского Парнаса
Перевели на задний двор;
С тех пор в Москве, во имя спаса
Успели выстроить собор;
Прошла железная дорога;
Пал Севастополь; в добрый час
Иная ломка началась
И утекло воды так много,
Что, может быть, Таптыгин князь
Давно уж превратился в грязь.
Давно в Москве его забыли:
Забыл и тот, кто обыграл,
И те, которые трубили,
Что он невежда и нахал,
И та, которую любовным
Письмом он некогда сразил,
И тот, кто некогда грозил
Ему процессом уголовным.
Когда я прилетал в Москву,
Как юноша, когда-то праздный,
Любил я старую молву
Ловить за хвост немножко грязный,
И помню, как один приказный
С каким-то чувством говорил,
Как этот князь его побил,
И как он щедро наградил
За свой поступок безобразный.
Когда же я его спросил:
Как звали князя, где он жил,
Где он служил и куролесил,
Седой пьянюшка нос повесил
И повинился, что забыл:
«Забыл, сударь! забыл, признаться!
Забыл, кажись бы и не пьян»
Так часто трудно добираться
До исторических имян.
Таптыгина не знал я лично:
Но, как его историк, я
В то время вел себя отлично.
Нельзя писать о нем шутя,
Писать подробно неприлично;
Мы не дозрели, говорят,
И может быть не без причины!
Разврата грязные картины
Нас потешают как ребят.
Жена Таптыгина, Ульяна
Ивановна, довольно рано
Покинула московский свет.
Я знал ее: она в разводе
Жила у брата на заводе.
(Теперь ее в живых уж нет;
Погребены ее страданья,
Что значит: вся погребена.)
Старушка бледная, она
Ходила в темном одеяньи;
Как у игуменьи, у ней
Был гордый вид, но не спесивой.
Глаза ее, когда на вас
Она глядела в первый раз
С какой-то грустью молчаливой,
Казалось, говорили вам:
Еще ты молодпо губам
Я это вижу; что-то будет,
Как ты с мое-то поживешь;
Ума прибавится на грош.
А сердце на алтын убудет.
В руках она везде с собой
Носила бархатный мешочек.
Там было все: платок, клубочек,
Наперсток, ею начатой
Чулок, рогулька для вязанья,
Молитвенник и поминанье.
Порой черты ее лица
На юность навевали скуку.
Я помню два больших кольца
У ней на пальце; помню руку
Худую, бледнуюона
Была действительно бледна,
Как старый воск, не исчезает
Она из памяти моей:
И право странномне об ней
Всего скорей напоминает
Одеколон, когда его
Я слышу запах отчего,
И почему? сам черт не знает;
А черт не знает потому.
Что он не верит ничему
И Молешота изучает.
Старушка добрая, она
Была не нынешнего веку;
Я для нее ходил в аптеку,
Когда она была больна,
Пил чай у ней, всегда с вареньем,
Читал ей лучшие места
Из Филарета с умиленьем,
И даже гладил с наслажденьем
Ее любимого кота.
О муже темные преданья
Она могла бы пояснить,
Да мало было в ней желанья
Со мной об этом говорить.
Бывало, все молебны служит,
Чего-то ждет, о чем-то тужит;
Порой сбирается в Москву,
Порой задумается, бредит:
Отец помретона приедет
Княжна с отцом теперь живет,
Но скоро будет мой черед
У бога очередь ведется,
Уж это так! что бог возьмет
У одного, другим дается.
С старушкой было бы смешно
И даже глупо спорить, но
Я часто в пост у ней обедал
И все-таки кой-что разведал.
Не раз, хваля обед простой.
Да подливая суп грыбной
В тарелку с гречневою кашей,
Я спрашивал: а где ваш муж?
И что княжна? от дочки вашей
Уж нет ли писем? почему ж
Она не пишет?
Муж в именьи
И, говорят, стал нелюдим,
Моя княжна, конечно, с ним,
Она в большом уединеньи
Живет, почти что никого
Не видит, некого и видеть
Степь, лес и больше ничего;
Бог милостив, и не обидит
Ее, бедняжку!..
Тут рука
Княгини явно начинала
Дрожать, и дело без платка
Не обходилось. Раз измяла
Она его и подняла
Как будто к носу, провела
Повыше переносья, словно
Так было нужно
Из сего
Я заключил, что хладнокровно
Она допроса моего
Не может слышать. Так невольно
Я заставлял ее страдать;
Так ей, заметно, было больно
Мне отвечать.
И то сказать,
Приятно в старость принимать
В свой дом беспечного повесу,
Его кормить, ему внимать,
Но перед ним сорвать завесу
С той сцены, где судьба, смеясь,
Когда-то без пощады в грязь
Нас повалила и топтала,
Или, как с мышью кот, играла
Увы! не всякому легко.
Не все, что скрыто глубоко
У нас в душе, легко всплывает;
Любовь погибшая, и та
На откровенные уста
Печать молчанья налагает.
То были дни моей весны,
И было у меня пророком
Мечтательное сердце; в сны
Его я верил; из княжны
Я создал по одним намекам
Тот чистый, грустный идеал,
Который спать мне не давал.
Тогда благоразумья оком
Еще глядеть я не умел
Хоть я и не был яр и смел,
Как Дон-Кихот; хотя идея
Спасти княжну была смешна,
Но для меня моя княжна
Была такая ж Дульцинея
Герой грядущего, я мнил
Сойтись с несчастной героиней;
Вот почему я говорил
Так часто с бедною княгиней,
В ней струны сердца шевелил,
И на лице ее следил
За каждой вздрогнувшей морщиной;
Я даже случай находил
С ее служанкой Катериной,
Кривою девкой в сорок лет,
Болтать о том, чего уж нет,
И, разумеется, читатель,
Был любопытен, как поэт,
Иль как уездный заседатель.
И я ей-богу не шутил.
Однажды, мучимый тоскою
(От лихорадки праздных сил),
Я вдруг старухе объявил,
Что сам поеду за княжною
И привезу ее.
Она
(Хоть и была изумлена)
Спокойно на меня взглянула
И равнодушно протянула
Мне руку с тем, чтоб я ее
Поцеловал, прошу покорно,
Какая милость! Я проворно
Впился в нее губами. О!
Теперь и сам я начинаю
Смекать, зачем и отчего
Я эту руку вспоминаю
Живее вдвое, чем черты
Ее поблекшей красоты.
_______
Тогда я жил, как подобает
Жить юношам холостякам,
Жил, где придется. Куликам
Там и уютно, где к водам
Камыш болотный прилегает;
Где можно в тину запустить
Свой длинный нос и угостить
Себя на славу. Не мешает
Сказать, что истинный кулик,
К какой бы кочке ни приник,
Нигде крыла не замарает.
Я помнюразгорался день,
Но облака ходили низко,
А на Москве лежала тень.
От нас Москва была не близко,
Хоть и мелькали с двух сторон
Ее макушки. Ранний звон
Колоколов ее в тумане
Носился смутно над землей.
На первом плане над рекой,
У ближней рощи, на поляне
Сидели кучками цыгане;
Дымился табор кочевой.
В кустах посвистывали птицы;
Вдоль серых грядок свекловицы
Тянулся низенький забор;
За ним ряды фабричных зданий,
Сушильня, кузница, две бани
Глядели окнами на двор;
Косую тень бросали трубы
На дерн покатого двора;
Из темной пасти их с утра
Выбрасывались дыма клубы,
Столбом тянулись в облака,
Потом на запад уходили
И там терялись в тучах пыли.
За банями текла река;
Там раздавался стук валька;
Фабричные белье там мыли;
Налевошел сосновый лес,
А я под небольшой навес
Присел на пыльные ступеньки
Избы, что с краю деревеньки,
Где я в то время нанимал
Чулан с окном и сеновал.
Что вам сказать о сеновале?
Он был мой маленький эдем,
И что там былои зачем
Туда сквозь кровлю мне мигали
Ночные звезды, говоря:
Ты, брат, блаженнее царя,
Зачем ты полуночной тенью
Следил мой глази отчего
У изголовья моего
Так пахло свежею сиренью?
О, пусть перо мое молчит!
К чему дразнить мне аппетит,
Когда желудок мой набит
Непереваренным обедом?
Мне только следует сказать,
Что я княгине был соседом