И я шепчу им ласково на ухо,
что постоянства в этом мире нет.
Смахну с небес стихов ультрамарин,
и буду ждать батистовое лето,
и наложу своею властью veto
на долго не кончающийся spleen.
Пастелевый апрель
Пастелью нарисованный апрель
сухим мелком по серому асфальту,
по мыслей вулканических базальту
весенняя цветная карусель.
Басманная болтает о былом,
Садовая опять хранит молчанье.
Фиалкамизонты, и каждый дом
боится потерять очарованье.
Трамваев звон и окрики машин,
свидетели отчаянных желаний,
признаний и ненужных расставаний,
как вечной непокорности вершин.
Сегодня снова яркий свет манил,
но выберу, наверно, путь окольный:
я не хочу, чтоб сердцу было больно,
и не хочу, чтоб ты меня винил.
Mon cher
Mon cher, какая радость, посмотри:
ужели зацветают барбарисы?
Совсем весна и, что ни говори,
душе приятны солнца бенефисы.
O, mon ami, какой вокруг кураж,
какой расклад на праздники и будни.
Шумит прибой и паруса на судне.
Ну что зима? Она уже мираж.
O, mon amour, забудь печаль и боль,
открой глаза на глубину момента.
Оставим суету и сантименты
и на шкале любви отметим ноль.
Начнём с нуля. Откроем Montrachet.
O, mon ami, ведь капля камень точит.
Смотри: журавльвесенний атташе
земле шальное счастие пророчит.
«Капли падают малиново»
Капли падают малиново.
Лужи плачутся вишнёво.
Все дороги пахнут глиною.
В небе сумрачно, но клёво.
Разбужу подругу-тучу
что молчишь? Греми громами!
Небо зонтом нахлобучу
над промокшими домами.
Что-то боги перепутали
октябри теперь в июне:
дождь серебряными путами,
ветер по небу на шхуне.
Вновь берёзы ветви свесили,
все вокруг дождями пьяны.
На душе светло и весело,
сладко, розово, piano.
«Сияют, словно бок блесны»
Сияют, словно бок блесны,
в лучах немеркнущего света
осколки прожитой весны,
наброски будущего лета.
Жасминовое облако
И солнечно, и день уже в разгаре.
Заманчиво сияет небосвод.
Над городом в изящном белом сари
жасминовое облако плывёт.
Ветра-менестрели
Мне ветры буйные стелили
к ногам седые ковыли.
Они кочевниками слыли,
а были просто бобыли.
Вот и сегодня нежным звоном,
небрежной дудочки игрой
они пройдут по тихим склонам
над мира чёрною дырой.
На флейте радужного неба
сыграют с ними облака.
Землякусок ржаного хлеба,
кувшин парного молока.
Я знаю: им, конечно, глянутся
лучей дрожащие персты.
Колосья дружно к солнцу тянутся,
как золочёные кресты.
Ветра-бродяги менестрелями
давно блуждают по земле.
Уходят звонкими апрелями,
чтобы вернуться в сентябре.
«Сменился ночью вечер жаркий»
Сменился ночью вечер жаркий
и небо звёздами рябит,
а месяц безрассудно яркий
как будто гвоздиком прибит.
Едва заметная прохлада
прокралась мне за воротник,
а силуэт ночного сада
к окну потухшему приник.
Он караулит наши мысли,
наш кратковременный покой.
И млечный путь, как коромысло,
Висит над дремлющей рекой.
Фрегат
Над заливом облака
словно сахарная вата.
Как заманчиво легка
поступь быстрого фрегата!
В парусах стесняя дух,
он волну морскую режет,
и канатов крепкий скрежет
завораживает слух.
«Солнце село за Кара-Даг»
Солнце село за Кара-Даг.
Розов цвет резного утёса.
И луны бледно-белый флаг.
И полынный дурман откоса.
Луч ползёт по седой гряде.
Сердцем слушаю шум рапана.
В предзакатной вечерней мгле
строгий профиль Максимильяна.
Безграничен души полёт,
парапланы парят безмолвно.
И уже ничего не в счёт:
ни «как будто», ни «вдруг», ни «словно».
«Я замираю от восторга»
Светлый мир наш смел и светел
Я замираю от восторга,
когда божественно с утра
сияет лучик милой сторге
нежней богемского стекла.
И всё внутри внезапно тает,
всё, что не выразить строкой,
и неизменно воскресают
невозмутимость и покой.
И я бегу под птичьи марши
к зелёной ласковой волне,
чтобы уплыть как можно дальше,
и чтобы солнце в вышине
сияло загорелым боком,
как будто ягода в вине,
и чтобы нега сладким соком
переполняла душу мне.
«Иероглифы чаек на ровной поверхности моря»
Иероглифы чаек на ровной поверхности моря.
Белокрылые знаки, что пишут послания Бога.
Обессилела стая, с порывами воздуха споря,
и у берега волны замешкались, как у порога.
Я бесстрашно ступаю в солёную моря пучину.
Обнимает вода мои плечи и гладит ладони.
И плывут облака, словно белые добрые пони.
Солнца медный пятакутра грешного Первопричина.
«Я уеду рано поутру»
Я уеду рано поутру
к морю, ветру, солнышку и птицам.
Силы все и волю соберу
и оставлю душную столицу.
Все заботы, книги и друзей,
всё оставлюподождите, братья!
чтоб услышать шум волны скорей
и упасть лицом в её объятья.
«Летний вечер быстро минул»
Летний вечер быстро минул.
Опустилась ночи шаль
словно крылья серафима,
улетающего вдаль.
И не радость, и не горе
просто тихая печаль.
Безграничный берег моря
нескончаемая даль.
До звезды доставший тополь
и волны солёной плеск.
Древний дремлющий Акрополь.
Несказанный лунный блеск
Отъезд из Алупки
Сада правильный ранжир.
Аромат струится редкий.
Спеет лакомый инжир
на согнувших спину ветках.
Улыбаюсь, хохочу.
Что мне душу-то печалить!
Даже думать не хочу,
что давно пора отчалить.
Чемодан уже готов,
утрамбованный до точки.
Для прощанья нету слов,
нету ни единой строчки.
Жаром напоён песок,
страшно даже прикасаться.
Ну а мне б ещё разок
с морем ласковым обняться.
Чтобы тёплая волна
мне весь год ночами снилась.
Чтоб сверкала и искрилась
чашей сладкого вина.
Осени кларнет
Деревьев роскошных оранжево-рыжие чёлки
вдруг выстрижет август. То осени скорой знаменье.
В зелёном останутся только лишь сосны да ёлки.
Нам жалко листвы, а у августапик настроенья.
И пафосно ветер отринет дурные приметы,
и дождь приготовит заботливо сети и снасти.
Щемящие звуки из самого сердца кларнета
помогут природе принять вековое причастье.
«Исчезли лета миражи»
Исчезли лета миражи,
и словно суть земных законов
осенних парков витражи
и барельефы ярких клёнов.
«Мне жалко зелени, не скрою»
Мне жалко зелени, не скрою:
не медлит осени фагот,
и лето с гордой головою
уже идёт на эшафот.
«Листьев опавших первый пасьянс»
Листьев опавших первый пасьянс
выложен августом на тротуаре.
Солнца и времени дружный альянс
чертит узор на зелёном муаре.
Хвалится лето нещадной жарой,
жжёт без оглядки, без слёз и без страха.
Жаль, поистреплет скоро с лихвой
осень роскошного клёна папаху.
Ветер подуетседой господин.
Солнце не будет зловещим и ярким.
Листьев шуршащих сухих палантин
станет земле драгоценным подарком.
На зиму снова заклею окно,
плотно запру деревянные створки.
В серое небо, как в полотно,
сосен высоких вонзятся иголки.
Смоют дожди акварели дорог,
сумерки лет продиктуют ответы
Сяду на пахнущий тёсом порог
Ждать разноцветное гулкое лето.
«Отгремели оркестры печали»
В. Алейникову
Отгремели оркестры печали
уходящего тёплого лета.
Жёлтых листьев сияют медали,
клумба в яркое платье одета.
И мелькают в душе, как когда-то,
чередою очерченных линий
нереальные краски заката,
силуэты изнеженных лилий.
Несказанная тихая благость
растворяется в склянке тумана,
безвозвратная светлая радость
опустевшего птичьего стана.
Неокрепшая сила бузуки
вновь солирует голосом ветра,
а деревья, поправшие скуку,
в модных шляпах из рыжего фетра.
Вновь в душе, отрезвлённой прохладой,
поселились и грусть, и усталость,
и заботысквозной анфиладой
Ну, а отдыхасамая малость
И у выцветшей улицы голос
приглушён, как мелодия сакса.
Бьет фонтана сияющий колос.
Солнце в небекак жёлтая клякса.
И скитальцами вечными птицы
снова ринулись в тёплые страны.
дотянувшись до жизненной праны.
И моё беспокойное сердце,
как журавлик, всё рвётся в дорогу.
Пусть навстречусентябрьское скерцо
и природа, сменившая тогу.
И не важно, что времябродяга,
и не страшно, что канули лета.
Я не вор, не разбойник, не скряга
всё согласно судьбе и билету.
Но, отрезок пройдя по спирали,
возвратится нежданно и вскоре
ощущенье сияющей дали
в неусыпно бушующем море.
Каштановый дождь
Пусть осени призрак крадётся иудой
и прячется в каждом дворе.
Сегодня, как самое яркое чудо,
каштановый дождь в сентябре.
Последнею негою солнце искрится,
беззвучен полуденный вздох.
Я улиц знакомых листаю страницы,
любуюсь на карий «горох».
Морщинятся листья, шуршат свои сказы.
Трамваи твердят о былом.
И лёгкого ветра негромкие фразы
слагаются в вечный псалом.
Пусть всё-таки осенькак времени веха,
как пёстрый ликующий пир.
Но жажду продленья, как жаждут успеха
и гласа божественных лир.
«Вновь сумрак осени нежданной»
Вновь сумрак осени нежданной
переступил тепла порог,
и заключили нас в острог
туманов вязких караваны.
И это мне не по нутру.
У сентября свои забавы,
ведь с понижением октавы
щебечут птицы поутру.
И паутины тонкий пух,
и в деревнях готовят солод,
но очень скоро резкий холод
прогнозов оправдает слух.
Зелёный листи свеж, и чист
исчезнет вдруг в пейзаже блёклом,
и застучит опять по стёклам
дождей небесных пианист.
А небо тихо развернёт
седую пелену экрана
Но, Боже, почему так рано,
и почему так сердце льнёт
к последним солнца откровеньям,
к незабываемым мгновеньям
горячих, щедрых летних дней?..
Но времени, увы, видней.
Небыльбыль
Небыль, небыль, небыльбыль
Плачет истово ковыль.
Обронили небеса
серебро на волоса.
Обронили тихий крик.
Громом крик к земле приник
и окутал поле, рожь.
Дождик, дождик, дождикдрожь
«Ты не грусти, мой старый добрый дом»
Ты не грусти, мой старый добрый дом.
В том нет подвоха, как и нет обмана.
Пришла пораи снова за окном
великие полотна Левитана.
«Осень листья насыпала дюнами»
Осень листья насыпала дюнами,
Только ветры взяли и дунули.
Окна жмурятся, сердце жмурится.
В танце бешеном дом и улица.
Листьябабочки, листьяфанты.
Встали деревца на пуанты.
Обойти бы им лужи-блюдца,
чтоб до небушка дотянуться.
«Роща оделась рыжей фефёлой»
Роща оделась рыжей фефёлой:
снова осенний идет маскарад.
Но ни единственной маски весёлой
грусти парад.
«Бестолково синицы, дразнятся»
Бестолково синицы, дразнятся.
Смелых галок чёрные сполохи.
И какая, казалось бы, разница!
Ветер мечется, листьев шорохи.
И небес беззвучная звонница
голосит безбрежным молчанием.
И осенняя рыжая конница
притупляет моё отчаянье.
Листьев пёстрых меняет запонки
день, гонимый упорно временем.
Воробьи на ветвяхкак ладанки,
и ночной сапожок в стремени.
И когда вдруг опустят пологи
небеса. Затаив дыхание,
будут снова слагать астрологи
ярким звездам свое признание.
«Деревья слушали печаль»
Деревья слушали печаль,
стволы ветвями обнимали,
а листья мимо мчались вдаль
и ничего не понимали.
Зачем их ветер гонит прочь
и дворники метут метлою?
Ужель не могут им помочь
ещё чуть-чуть побыть собою?
Зачем к ним руки рок простёр,
зачем шалит до неприличья,
чтоб послебросить их в костёр
с привычным чувством безразличья?
Четырежды два
* * *
Не то чтобы тоска, а грусти омут.
И совы слов то ухают, то стонут.
И две судьбы, как рельсы, параллельно,
безмолвно, безгранично, беспредельно
* * *
Фонарь рассвета небеса раскрасит
в коралловый и жёлтый. Ночь погасит,
сотрёт луну и нарисует просинь,
и обнажит дороги, души, осень
Что в нашей жизни на весах?
Что в нашей жизни на весах?
«Я воскрешаю долгий путь»
Я воскрешаю долгий путь
и вижу, где и что напрасно.
Я понимаю, как опасно
судьбу безгрешную спугнуть.
Как легкомысленно плести
интриги и пустые споры,
ведь жизнь кончается так скоро,
в ней радость надо обрести.
Сквозь толщу промелькнувших лет
всё кажется куда прозрачней:
несносной лжи анфас невзрачный
и правды осиянный свет.
Читает проповедь душа,
и память штопает прорехи.
Я жизни горькие огрехи
перебираю неспеша.
Часы проходят, день гоним,
в сугробах утопают звуки,
и тополь, заломивши руки,
застыл, как самый грустный мим.
А добрый ангел в небесах
из облаков снежинки лепит.
И снегопада тихий лепет,
и мокрый пух на волосах.
Цветёт акация
Цветёт акация. Её сладчайший дух
дурманит грудь, и голову, и мысли.
Уже закат безудержный потух,
и Млечный Путь сияет коромыслом.
Мельчайших звёзд неповторимый свет,
быть может, что-то в жизни переменит.
И я даю таинственный обет
и становлюсь пред небом на колени.
«Цвели цветных лесов короны»
Цвели цветных лесов короны,
слабели птичьи голоса,
и отрешённо в небеса
с деревьев падали вороны.
И в скоротечности своей
часы и дни не замечали
осенней горестной печали
и дрожи сумрачной ветвей.
Они неслись куда-то вдаль
и не могли остановиться.
А как хотела им присниться
воды студёная эмаль!
Им не тревожили сердца
рассвета тягостные стоны.
И тихо падали вороны
в ладони СущегоТворца.
Маковей
Спелый август в благостном дурмане.
Пред-Успенье, или Маковей.
Тают в поднебесном океане
золотые маковки церквей.
Соломия, будь благословенна,
за твоих взываю сыновей.
Вторят мне тепло и вдохновенно
травяные россыпи полей.
Освящу майоры и гвоздики.
Пусть любистка реет желтизна,
тает слабый запах базилика,
и звучит акафиста струна.
Настоятель в малом омофоре,
на престоле крест и антиминс,
и во всём божественном просторе
дух проникновения повис.
«Только голосу ветра внемли́»
Только голосу ветра внемли́,
ни единому голосу кроме.
Пусть обмякшее тело земли
засыпает в глубокой истоме.
Тихий вечер, что сердцу милей,
будоражит души партитуры.