Ребенок обернулся. Уверенно поднявшись, держась за ореховые перила, Мишель весело сказал: «Папа! Мой папа!»
От мальчика пахло чем-то сонным, сладким. Оказавшись на руках у Федора, поерзав, он потребовал: «Играть!».
-Будем, - целуя белокурые, мягкие волосы, согласился Федор. «Обязательно будем, сыночек».
Дверца кареты открылась. Офицер Национальной Гвардии, - совсем молоденький, - заглянул внутрь: «Опять иностранцы. И богатые, у женщины платье, которых тут и не видели. А у него кольца с бриллиантами. И слуг с собой везут».
-Попрошу ваши документы, - вежливо сказал офицер, - сами понимаете, скоро граница.
-Пожалуйста, - Джон протянул ему бумаги. «Мы едем в Брюссель, а оттуда, через Амстердам - в Лондон. Вот мой дипломатический паспорт».
-Его светлость Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер, - шевеля губами, прочитал офицер. Пахло скошенной травой, где-то в небе, над каретой, запел жаворонок. «Его величество король Георг просит оказывать подателю сего всяческое содействие. Путешествует с женой, детьми и слугами. Ее светлость Марта Холланд, лакей Фредерик Лантье, горничная Мари Лантье, - офицер посмотрел на слуг: «Вы брат и сестра?»
-Муж и жена, - милое, усталое лицо женщины улыбнулось. «Уже больше десяти лет, ваше превосходительство».
-Хорошенькая, только грустная очень - вздохнул офицер. Юноша вдруг разозлился, глядя на худые, тонкие пальцы мадам Лантье. «Причесывает эту паразитку, - он искоса взглянул на холодное, надменное лицо герцогини, - стирает ей чулки..., Пора отправлять всех аристократов на эшафот, и как можно скорее, правы парижане. Короля с австриячкой - первыми туда повести».
-Что вы, мадам Лантье, - рассмеялся офицер, - я вовсе не «ваше превосходительство». Я из крестьян, такой же рабочий человек, как и вы. Я бы хотел взглянуть на ваших детей, - обратился он к герцогу, - трое же их?
-Разумеется, - Джон кивнул лакею. Тот, медленно двигаясь, открыл дверцу заднего отделения. «Тоже устал, - с сожалением подумал юноша, увидев болезненное, бледное лицо лакея. У него были припухшие, - будто он плакал, - голубые, добрые глаза.
Две девочки, сидя на персидском ковре, играли в карты, мальчик поменьше, - спал на бархатном диванчике. Белокурая, зеленоглазая девочка вскочила. Оправив шелковое платьице, она улыбнулась:
-Здравствуйте, офицер! Я леди Элизабет Холланд. Это моя старшая сестра, леди Мэри, ей тринадцать, и младший брат Чарльз, наследный герцог Экзетер, ему шесть. А мне десять, - Элизабет склонила голову набок и томно спросила: «Офицер, а можно потрогать вашу шпагу? Мэри тоже хочет, просто она стесняется».
-Трогайте, - важно разрешил юноша. Дождавшись, пока девчонки закончат ахать, он поклонился герцогу: «Можете продолжать путь».
-Мальчишка-то как спал крепко, - вспомнил юноша, глядя вслед удаляющейся карете. «Маленькие, они все такие - набегаются, а потом их и не добудишься».
-Ставьте барьеры обратно, - велел он солдатам. Присев на бревно у края дороги, покусывая какую-то травинку, юноша хмыкнул:
-Лето, какое теплое. Весна мокрая была, а после Вознесения Господня как отрезало - ни одного дождя. Пшеница в этом году удастся. Эх, - он потянулся, - может я зря с фермы ушел? Так третий сын, мне бы и не досталось ничего. Первому - земля, второй для Господа, а третий, - он повертел в руках пистолет, - третий сам в люди пробивается. В Париже, в этой газете «Друг народа», пишут, что всех кюре повесить надо и церкви разорить.
Юноша взглянул на шпиль собора, что возвышался в жаркой, полуденной дымке над далекими крышами Варенна. «Альбер там служит, - подумал он. «Это как же - мне брата своего повесить? Никогда такого не будет. И церкви трогать незачем, так испокон веку было - кюре за нас молятся, а мы работаем. Ерунда, - решительно заключил он. Поднявшись, юноша сказал солдатам, что играли в карты у обочины: «Пора и перекусить».
В карете было тих. Королева, чуть слышно выдохнула: «Марта, а не опасно оно - это снадобье?»
-Я совсем немножко ему дала, ваше величество, вы же видели - ласково отозвалась женщина. «До границы проспит, и все. Вы же сами говорили - его высочеству дофину шесть лет. Все же маленький ребенок, вдруг что-то не то скажет».
-Заедем в Варенн, - Джон откинулся на спинку сиденья, - купим там провизию. В Монмеди встретимся с мадам де Круа и вашей сестрой, ваше величество. Хорошо, что мы едем раздельно - так безопаснее.
Людовик молчал, безучастно глядя в окно, за которым были бескрайние, цветущие луга. «Такое лето хорошее, - вдруг сказал он. «Урожай богатый будет».
-Урожай, - Джон сцепил, зубы. Мужчина опять потер ноющий тупой болью висок. «Осенью война начнется, а он про урожай. Господи, вывезти бы их, и сдать на руки императору Леопольду. Пусть потом что хотят, то и делают».
-Твоей сестре, Луи, надо было еще в феврале уехать, - с отголоском давнего недовольства сказала королева, - вместе с вашими тетками. Я же предлагала, Они добрались до Рима, и сейчас в безопасности.
-Ты же знаешь Элизабет, - голубые глаза Людовика наполнились слезами, - она бы меня никогда не бросила. Король вздохнул. Сцепив пальцы, отвернувшись , он опять стал смотреть в окно.
-Въезжаем в Варенн, ваша светлость - раздался голос Робера. «К постоялому двору заворачивать?».
-Да, - отозвался Джон: «Вы из кареты не выходите, я с Робером обо всем позабочусь. И детей не надо выпускать».
Мария-Антуанетта покраснела и со значением взглянула на Марту. «Я вас провожу, ваше величество, - та улыбнулась, - и девочек с собой возьмем. А маленький пусть спит».
На чисто выметенном дворе было пусто. Робер, распрягая лошадей, сказал слуге: «Мы совсем ненадолго. Коням воды дай, и позови хозяина своего, где там он у вас?»
-В погребе, с винами разбирается, - слуга быстро побежал к трехэтажному, каменному, под черепичной крышей, дому. Окна были раскрыты, из трактира доносился стук ножей и чьи-то голоса.
-В самый обед заехали, - незаметно поморщился Джон. «Ладно, сейчас быстро все купим, и отправимся отсюда восвояси».
-Чего изволите, сударь? - кругленький человечек вытирал руки о передник. «Комнаты, стол?»
-Нет, нет, - Джон улыбнулся. «Нам всего лишь кое-какой провизии и вина в дорогу. Пойдемте, я расплачусь, а мой кучер донесет ящик. И покажите, где у вас умывальная - со мной дамы, - он обернулся на жену, что, держа за руки девочек, выходила из кареты.
-Мари, - капризно позвала та, - что ты копаешься. Возьми все, что нужно, и быстрее. Хозяин поклонился: «Сейчас я вернусь, у меня свежие колбаски, паштет, утка..., Останетесь довольны».
Джон посмотрел на ливрею Робера: «Отлично, пистолета совсем не видно. И мой тоже незаметен. Пальбы мы тут, конечно, поднимать не будем, незачем. Так, на всякий случай».
Они ушли вслед за хозяином, и не обратили внимания на открывшуюся дверцу кареты. «Хоть подышать смогу, - решил Людовик, выходя во двор. «Надо сбросить с себя это..., эту болезнь, я же взрослый мужчина, я король...»
Он вспомнил бесконечную зиму в Тюильри, когда, бывало, он даже не поднимался с постели. За закрытыми дверями опочивальни что-то говорили, до него доносился раздраженный голос жены, ему приносили на подпись какие-то бумаги. Он лежал, свернувшись под меховым одеялом, глядя на трепещущие в сумерках огоньки свечей, отчаянно желая закрыть глаза и больше никогда не просыпаться.
-Надо жить, - твердо сказал себе Людовик. «Ради семьи, ради детей..., Луи-Шарлю всего шесть. Мне надо вырастить мальчика. Потом он взойдет на трон, а я отрекусь от престола. Уеду в Версаль и буду там читать книги. Интересно, что случилось с экспедицией Лаперуза? Уже третий год от них ничего не слышно». Он прислонился к карете: «Это ведь я поддерживал Лаперуза, Лавуазье, французскую науку - а вовсе не эти крикуны из Национальной Ассамблеи».
-Ваш счет, месье Друэ, - поклонился слуга человеку, сидевшему у окна, в компании мужчин с трехцветными кокардами.
Тот поковырялся щепочкой в зубах: «Надо выпить последний бокал за то, чтобы Франция, наконец, избавилась от сословия паразитов!»
-Для почтмейстера вы очень революционно настроены, месье Друэ, - смешливо заметил кто-то из его собутыльников.
Друэ, - низкого роста, коренастый мужчина, - грохнул большим кулаком по столу. «Так оно и будет, помяните мое слово!». Золотое экю, что он бросил на счет, подскочило. Почтмейстер, уставившись в окно, прошептал: «Не может быть!».
-Доставайте свои пистолеты, - велел он мужчинам, - нас изволил посетить сам Бурбон.
Друэ вышел во двор, так и держа монету с профилем короля. Он положил руку на плечо невысокому мужчине, в ливрее лакея. Мужчина, грубо усмехаясь, спросил: «Луи Бурбон»?
-Меня зовут Фредерик Лантье, месье, - робко ответил тот, - я камердинер его светлости герцога Экзетера. Мы тут проездом, в Брюссель.
Друэ скорчил недовольную гримасу. Махнув рукой мужчинам, что сгрудились в дверях трактира, он крикнул: «Обознался!». Из окошка кареты высунулась белокурая, растрепанная голова. Маленький мальчик, потирая заспанные глазки, радостно сказал, потянувшись к Людовику: «Папочка! Мы уже приехали?»
Марта застыла. Она бесцеремонно взяла королеву за острый локоть: «Не смейте туда ходить. Сейчас дождемся девочек, тут есть черный ход, - женщина кивнула на калитку, - выберемся через него. Дойдем до Монмеди, окольными тропами».
Мария-Антуанетта, стояла, не двигаясь, глядя на мужа. Он держал на руках Луи-Шарля. Ребенок, сонно улыбаясь, оглядывал вооруженную толпу, что собиралась вокруг них.
-Там мой муж, - дрожащими губами выдохнула королева. «Мой сынЯ не могу, Марта, не могу их бросить»
-А тут ваша дочь, - жестко ответила женщина. Обернувшись, увидев девочек, что выходили из умывальной, она приложила палец к губам и незаметно кивнула на калитку. «Пистолет у меня за чулком, - вспомнила Марта, - драгоценности в корсете у королевы. Надо будет какие-нибудь обноски украсть, в первой же деревне. Я их выведу, ничего страшного».
-Папа! - внезапно крикнула Мария-Тереза. Вырвав руку Элизы, девочка бросилась к карете. Марта сцепила, зубы и успела удержать королеву за подол платья. Грубая шерсть затрещала. Она услышала выстрел.
-Что происходит? - спокойно спросил Джон, опуская пистолет. «По какому праву вы задержали моих слуг и моих детей, господа? Отпустите их, дайте нам уехать».
-По праву революционной законности! - брызгая слюной, ответил почтмейстер Друэ. «Это Бурбоны, семейка паразитов, а вы - он наставил на Джона оружие, - их укрываете! За такое полагается гильотина! Взять их! - скомандовал мужчина, и вскрикнул - пуля оцарапала ему щеку.
-Вообще, - спокойно сказал Робер, так и стоя над ящиком с провизией, - я стреляю без промаха, месье, но для вас сделал исключение. Оставьте в покое моего хозяина.
Маленький Луи-Шарль разрыдался: «Не стреляйте! Это папа и мама! Не стреляйте в них, вы плохие!»
-Все понятно, - Друэ вытер кровь со щеки. Он, внезапно усмехнулся: «А я не буду делать исключений, месье».
-Мама, - прошептала Элиза, - мамочкаМесье Робер, как же такЧто будет с их величествами, с папой?
Марта все смотрела на труп охранника, - с разорванным пулей горлом. Он упал рядом с ящиком. По утоптанной земле двора растеклась лужица темной, густой крови. Луи-Шарль и его сестра плакали, цепляясь за руки королевы. «Джон, - подумала Марта, - Господи, что с ним»
-Как голова болит, - еще успел подумать герцог. «Жарко, как жарко. Господи, где это я, ничего не узнаю, где Марта, где Элиза?»
Пистолет выпал из внезапно ослабевшей руки. Он почувствовал, как лицо его будто стекает вниз. Джон упал, подергиваясь, рядом с мертвецом, испачкав сюртук в его крови.
-Удар, - авторитетно заявил Друэ, пошевелив носком сапога голову Джона. «Сдохнет, туда ему и дорога. Один он вас вывозил? - грубо спросил почтмейстер у короля.
-Вот и все, - понял Людовик. «Мою сестру тоже, наверняка, поймают. Нечего было даже, и пытаться бежать. Франция, бедная моя Франция, - он почувствовал слезы у себя на глазах. «Один, - услышал он твердый голос жены. Мария-Антуанетта взяла его за руку - крепко.
Уже когда их уводили под конвоем, Мария-Антуанетта оглянулась - возле умывальной никого не было. Тело Джона так и лежало во дворе. Она вздрогнула - до нее донесся издевательский смешок Друэ: «Бросьте этого английского шпиона в сарай, к вечеру он сдохнет». Почтмейстер стоял над трупом Робера, поплевывая на пальцы, перелистывая документы. Разоренная, с разбитыми дверцами карета клонилась набок - при обыске у нее сломали ось.
-Австриячка нам соврала, - заорал Друэ. «У этого англичанина была жена и дочь - ее светлость Марта Холланд и Элизабет Холланд. Они не могли далеко уйти, найдите их, они тут, где-то в округе!»
-Господи, помоги им, - беспомощно подумала Мария-Антуанетта. Потом их втолкнули в чулан, и дверь захлопнулась. Королева, опустившись на пол, прижала к себе детей: «Луи, Луи, не надо, не надо, я прошу тебя».
Он вытер заплаканное, измученное лицо: «Лучше бы нам всем было умереть, как тому бедняге, Роберу. Простые люди за нас жизнь свою отдают, а мы, - его губы задрожали. Король, уткнувшись лицом в плечо жены, разрыдался.
-Ночь, - понял Джон. «Уже ночь. Как тепло. Господи, где это я? - он попытался приподняться. Левая часть тела не двигалась, он только и мог, что скрести рукой по соломе. «Робера убили, - вспомнили Джон. «Где их величества, где Марта с Элизой?»
Дверь сарая скрипнула. Он увидел огонек свечи. Жена была в старом, изорванном платье, в разбитых башмаках. Волосы были прикрыты потрепанным чепцом.
Марта опустилась на колени и перекрестилась, увидев его открытые глаза. «Моргни, если ты меня слышишь, - шепнула она. «Элиза в лесу, в безопасности. Драгоценности я в подол платья зашила, мы тут, - Марта горько усмехнулась, - немного пошарили в домах, а платья наши выбросили. Ты можешь идти?»
Он помотал головой. С усилием, чувствуя, как тяжело ворочается во рту язык, Джон промычал: «Нннннн»
-Там тачка есть, во дворе, я видела, - спокойно сказала Марта. «До границы доберемся»
-Кккк, - он силился приподняться. Марта, уложив его обратно, вздохнула: «Их в Париж увезли. Меня тут никто не видел, кроме хозяина трактира. Они и внимания не обратили, на то, как я в город зашла».
-Ппппп, - мычал он, слюна текла по подбородку. «НннннГгггггг»
-Нельзя на границу, - Марта нежно вытерла соломой отекшее, искаженное лицо. «Надо в Париж?»
Джон с облегчением закрыл глаза и тяжело выдохнул: «Ооооо»
-Опасно, - он почувствовал, как нежные пальцы жены пожимают ему руку. «Туда уже сообщили о нас, а в Париже Теодор, Констанца - они помогут. Я тебя поставлю на ноги, - улыбнулась женщина, - ты не волнуйся. Сейчас тачку привезу».
Варенн уже спал, коротко взлаивали собаки. Марта оглянулась. Перекрестившись, поправив рваный холст, что закрывал мужа, она пошла к темнеющему за околицей города лесу.
Маленькая, худая женщина в бедняцком платье, с грязным, усталым лицом, толкавшая перед собой тачку - остановилась перед барьером, перекрывавшим дорогу. Сзади шла босая, в истасканной юбке, девчонка. На востоке, над крышами Варенна, вставал розовый, сияющий рассвет, пели птицы. Офицер Национальной Гвардии зевнул: «Куда в такую рань собралась, тетушка?»
Женщина открыла ладонь и показала ему ракушку. «К святому Иакову идем, - глухо, с простонародным акцентом, ответила она. «Мужа моего паралич разбил. Буду молиться, чтобы он выздоровел, а то куда же нам без кормильца, ваша светлость».
Офицер вспомнил своего брата, кюре, тишину собора, красивое лицо беломраморной Мадонны. Подняв холст, посмотрев на изуродованное гримасой, выпачканное в пыли, лицо мужчины, юноша перекрестился. На заросший светлой щетиной подбородок, из угла искривленного, застывшего рта стекала слюна.
-И дочка с вами? - тихо спросил он, глядя на темный, простой крестик на шее девчонки.
-Немая она, - вздохнула женщина. Девчонка почесала одной босой ногой другую и что-то замычала.
-Да поможет вам Господь, - растроганно сказал офицер, и махнул рукой. Барьер подняли, а он все смотрел им вслед - женщина шла, толкая тачку, девчонка плелась сзади. Юноша вздохнул: «Глаза у них похожи, зеленые, сразу видно - мать и дочь. Вот у кого горе, так горе, а ведь им еще до Испании брести, и все пешком».
-Пока не доберемся до Парижа, - почти не разжимая губ, велела Марта дочери, - и рта не раскрывай. Это я, как хочу, так и говорю, а у тебя акцент столичный, сразу подозревать нас начнут.
Элиза кивнула и неожиданно робко спросила: «Мамочка, а папа выздоровеет?»
-Обязательно, - твердо ответила Марта. Дойдя до развилки дорог, женщина свернула на западную - ту, что вела к Парижу.
Интерлюдия
Париж, январь 1793
Сыпал мелкий, колючий снежок, толпа, что стояла на площади - возбужденно переговаривалась. Маленькая, худая девчонка в старом шерстяном плаще и грубых, растоптанных башмаках шныряла за спинами людей, поднимаясь на цыпочки, глядя на высокий, грубо сколоченный эшафот, - его охраняли солдаты Национальной Гвардии. Поднятое лезвие гильотины поблескивало в лучах низкого, зимнего солнца, что на мгновение вышло из-за туч.