Максимизация Рая и минимизация Ада с самого начала сливаются, но на первом этапе мотив максимизации преобладает. Однако Ад тут как тут: его скрытая избыточность выступает тем явственнее, чем сильнее расходуется избыточность Рая.
Все вещества, резко и быстро меняющие внутренний баланс Ада и Рая, могут вызывать опасное пристрастие. Учащаются случаи пристрастия к снотворным, к безобидным на первый взгляд успокаивающим, к стимуляторам, к крепчайшему чаю и кофе. Бальзак был, по-видимому, одним из первых кофеиноманов и, наверное, не самым тяжелым, потому что случаи психических нарушений от кофеиномании появились лишь в последние годы.
Пристрастие начинается с малоопределенного ощущения «мне плохо» (говорит Ад). А память тут же услужливо подсказывает испытанный выход: «мне плохо без этого». Вот и влечение. Все меньше задержек самоконтроля, с каждым приемом зловещий путь проторяется. Возникает зависимость: алкоголикиэто люди, которые уже не сами распоряжаются своим желанием выпить, а желание выпить распоряжается ими.
Второй признакприходится с каждым разом повышать дозы. Одно из возможных объяснений: организм приспосабливается к яду, нейтрализует его. Другое, более вероятное: химическое топливо Рая при искусственном подхлестывании начинает перегорать. Искусственное топливо вытесняет естественное, портятся не только кратковременные оперативно-тактические системы, но и долговременные, стратегические, и поэтому Ад действует все сильнее, все дольше. Без поддержки извне Рай отказывается работать. Все большие дозы требуются, чтобы подхлестывать его, и в конце концов он, как загнанный конь, сдает окончательно.
Наступает второй этап: «из двух зол меньшее», где главный мотивминимизация Ада. Водка (наркотик) не дает приятного возбуждения, не веселит уже, просто оглушает, расквашивает, но без этого я и вовсе не человек: худо мне, слабость, тревога, черно, свербит, жжет, разрывает, об этом все мысли. И без этого плохо, и от этого плохо, но с этим хоть чуточку забываешься, притупляешь невыносимость Каким угодно способом добыть, спастись, только спастисьсейчас, сию минуту, а там будь что будет
В этой стадии многие наркоманы говорят, что им не хочется жить, что они мечтают лишь об одном: ничего не чувствовать Наркоман опускается, деградирует и идет на все, лишь бы достать наркотик. Открывается путь к преступлению. Наркоманы часто заменяют одно средство другим, и это еще одно доказательство, что дело не столько в химии самого наркотика, сколько в нарушении химического баланса мозгового Рая и Ада.
Страшны и унизительны все наркомании, но безумнее всех, конечно, те, в которых наркотический голод наиболее связан с химическим балансом Ада и Рая. Судя по всему, именно такое прямое попадание имеет сильнейший из наркотиковгероин, наркотик одной дозы. Видимо, он бьет прямо в Рай, с огромной силой сжигая его нейронное топливо, и так же, наверное, действует алкоголь на наследственных «ядерных» алкоголиков.
Однако связь между действием вещества и химией Рая и Ада не всегда прямая. Кофеин сам по себе едва ли сильно действует на райские центры (наоборот, в больших дозах он вызывает тревожную напряженность), но действие его на бодрственные тонусные центры несомненно. И человек, предпочитающий быть бодро-деятельным, а не сонно-вялым, естественно, вместе с бодростью получает и райскую надбавку: его возможности расширяются. Связь эта становится все прочнее, соответственно все более адской становится бескофейная вялость Мало райского, особенно поначалу, и в табаке. Никотин действует на множество органов и систем: и на желудок, и на сосуды, и на дыхательный центр, он тормозит импульсы, исходящие от внутренних органов, а эти импульсы играют немалую роль в физиологической механике эмоций. И вот наступает момент, когда доза яда, с которой организм успел свыкнуться, резко идет на убыль. Этого достаточно, чтобы возникли беспокойство, раздражительность, неопределенные неприятные ощущения и, конечно, та или иная степень удовольствия при их устранении.
Лечение наркоманий, от алкоголя и больших опиоманий до широчайшей малой наркомании курения, дело трудное и неблагодарное.
Если зашло далеко, то единственный способ, дающий надежду вырвать человека из рабства химического пристрастия, длительная насильственная изоляция с полным лишением наркотика. В ход идет и внушение, и трудовое отвлечение, и химические препараты. Изыскиваются средства, вызывающие отвращение к наркотикам, вступающие с ними в ядовитые соединения, безопасные «заменители», но, увы, пока действенность этих средств недостаточна. В тяжелых случаях в начале лечения определенную лечебную роль должен играть сам наркотик. Резкий обрыв приема вызывает у наркоманов тяжелейшее состояниетак называемую абстиненцию: невыносимые муки и иногда даже психозы с бредом, с галлюцинациями, затемнением сознания. Я наблюдал случай сильнейшего эпилептического припадка у одной женщины-наркоманки. Это случилось на третий или на четвертый день после лишения наркотика. Прежде не было никаких признаков эпилепсии. Видимо, причиной эпилептического разряда стала сверхсильная работа адских нейронов, которые крикнули во все горло, что в овладении эмоциональным маятником нужна постепенность.
Полгода, год, иногда больше требуется, чтобы химический ритм эмоций как-то уравновесился. Даже очень длительное воздержание нередко заканчивается рецидивом: искуситель заползает в самые отдаленные глубины подсознательной памяти, таится и ждет удобного момента, чтобы выскочить наверх и продиктовать сознанию предательский выход из Ада. Время ослабляет пристрастие, но одновременно и притупляет бдительность.
Мой бывший сокурсник, хирург, человек незаурядной воли и способностей, имел несчастье пристраститься к болеутоляющим наркотикам. Все началось с невыносимых болей в культе ампутированной ноги. Пристрастие подкралось коварно: потребность в новых дозах проявляла себя именно болями, хотя рана давно зажила. Когда он осознал это, было уже поздно. (Очевидно, в этом случае «Ад вообще» говорил языком Ада болитак бывает не только у наркоманов, но и у некоторых других больных.) Года три он кололся пантопоном и морфием, скрывая это от всех, и продолжал работать. Но работать становилось все труднее, дозы росли. В какой-то момент он заставил себя бросить и держался полтора года. Но однажды после крупных неприятностей на работе все началось сначала. Нога снова разболелась: он был уверен в этот момент, что это обострение воспаления кости, что один укол не будет иметь последствийведь наркомания давно прошла В конце концов он пришел в клинику, откровенно все рассказал, лег на длительное лечение, и ему удалось помочь.
Тяжелее всего наблюдать, как недуг психики терзает сильных людей. Сильный вытерпит боль, научится танцевать на протезах и водить самолет; парализованный, он будет диктовать книгу, усилием воли он сможет отодвинуть и смерть. Но когда мы восхищаемся человеческой силой духа, мы забываем, что есть нечто питающее ее, что она тоже конечна, уязвима и она зависит от какого-то вполне материального, физиологического мотора. И если слепая болезнь набрасывается на психическую сердцевину, то никакая сила не сможет спасти, кроме однойнауки, и никакая решимость, кроме решимости тех, кто рядом.
Врач-наркоман может с успехом вылечить от наркомании сотни больных, но его самого, сапожника без сапог, придется лечить насильно. Но есть, все же есть единицы, которые вытаскивают себя сами. Они не сдаются Аду до смерти или до потери сознания. Это те, кто несет в себе очень многое (Мечников сам преодолел морфиноманию, Лондон бросил пить), ими могут восхищаться и ставить в пример, их может никто не знать, они могут быть неведомо рядом, но степень своей заслуги, долю хитрости и самонасилия, отчаяния и везения знают только они сами.
Лекарство от глупости
В истории психохимии записаны самые выдающиеся результаты нескончаемых проб, которые звери и люди производили на грандиозной химической кухне природы. В ней собраны удивительные химические совпадения, разгадки которых, очевидно, скрываются в анналах происхождения жизни.
Человечество созидает новую химию мозга. Но до сих пор в поиске преобладала стихийность, и пока общий баланс его скорее отрицательный, чем положительный. Недальновидное стремление к немедленной выгоде, диктат сиюминутного эгоизма
Новые сообщения об ужасах допинга в зарубежном спорте. Велогонщик сходит с дистанции. Бегун пересек финишную ленточку первым, но продолжает бежать вперед с безумно выпученными глазами; его останавливают, он вырывается, бьется в судорогах с пеной у рта Умирает двадцатипятилетний спортсмен Врач, выписавший рецепт, приговаривается к тюремному заключению Опротестовывается результат футбольного матча: футболисты выигравшей команды прибегли к допингу Молодые спортсмены, добившись рекорда, катастрофически быстро теряют спортивную форму.
Очень многие неприятности начинаются с самолечения. Как хочется легко и быстро добиться нужного психического состояния! И исподволь, незаметно начинается привыкание
Даже если не возникает пристрастия, прием психохимического вещества без необходимых на то показаний не остается безразличным для организма и психики. Нарушаются ритмы работы нейронных систем мозга, их взаимная согласованность. Меняется общий фон психики, и если потом приходится обращаться к врачу, то помочь уже гораздо труднее.
Как мало нужно, чтобы обыватель уверовал в магическую силу малопроверенных средств, особенно если их настойчиво рекламируют! В Японии пристрастие к стимуляторамнациональное бедствие. Тяжелые врожденные уродства обнаружены в ФРГ у детей, матери которых принимали одно из снотворных во время беременности. В одной из школ США целый класс глубоко заснул во время урокаэто матери сговорились дать своим детям снотворное, чтобы те вели себя тихо. Один предприимчивый торговец в Западной Германии в течение нескольких лет успешно торговал лекарством от глупости, которое имело большой спрос.
Тени «психофармакологической эры» обозначились достаточно четко, и об этом приходится задумываться не только психиатрам. В наших условиях эта опасность меньше, но утверждать, что ее нет совсем, значит предаваться самообману.
Химическая оптимизация психики переживает эпоху рассвета, но еще не расцвета.
Мы уже вооружены довольно солидным молекулярным оружием, но время тонкой прицельной психохимии еще не наступило. Оно наступит, когда будут точно определены мозговые мишени и химическим снарядам будет обеспечено точное попадание; когда химическое портретирование мозга позволит не только вызывать нужную реакцию в данный момент, но и предвидеть отдаленные последствия; когда отойдет в прошлое нечистоплотная рекламная гонка капиталистических фармакофирм и на создание лекарств будут тратить средств больше, чем на производство вооружений
Глава 3По следам эха
О МОРАЛЬНОМ ВЛИЯНИИ И О ТОМ, СКОЛЬКО ПАМЯТИ ДЛЯ УМА ДОВОЛЬНОДАЙТЕ ТОЛЬКО СРОКВ ПРЕДВКУШЕНИИ ЭЛИКСИРАЭХО В МОЗГУЕСТЬ ЛИ ЦЕНТР ЛИЧНОСТИ?ВЫТЕСНЕНИЕ: ПЛЮСЫ И МИНУСЫЗАБЫТЬ, ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬА КАК ЗАБЫТЬ?
О моральном влиянии и о том, сколько памяти для ума довольно
«Это был адвокат, который чрезвычайно сильно пил. Он заболел какою-то лихорадочной болезнью, после которой развилось глубокое расстройство психической деятельности и паралич нижних конечностей. Больной был помещен в больницу, и, по его словам, через несколько месяцев паралич прошел, но с тех пор он страдает глубоким расстройством памяти, которое, впрочем, постепенно проходит. Первое время по выходе из больницы он решительно ничего не помнил из того, что делалось вокруг него: все сейчас же позабывалось им. Однако умственные способности его были настолько хороши, что он мог хорошо исполнять должность корректора одной газеты; в каждой данной строчке он мог определить все ошибки, которые в ней есть, а чтобы не терять строки, он делал последовательные отметки карандашом; не будь этих отметок, он мог бы все время читать одну и ту же строчку; место, где он жил, новых знакомых он решительно не узнавал. Когда газета, в которой он принимал участие, прекратилась, то он остался без занятия, и тогда наступили для него тяжелые времена, о которых он сохранил смутные воспоминания. Мало-помалу, однако, память понемногу восстанавливалась, и он через четыре года после начала болезни начал опять вести некоторые дела в качестве присяжного поверенного. В это время мне и пришлось его видеть в первый раз. Это был 40-летний мужчина, хорошо сложенный; признаков бывшего паралича у него не было никаких, ноги были крепки Что же касается до памяти, то она была очень сильно расстроена. Больной с большим трудом вспоминал то, что недавно случилось. Разговор, который он вел вчера, забыт им сегодня. Вчера он занимался, разбирал бумаги данного дела, а сегодня он решительно не понимал, что это за дело, насчет чего оно и так далее. Если ему нужно что-нибудь сделать завтра, то он, ложась спать, должен написать это и поставить на видное место, иначе он и не вспомнит, что ему следовало делать. Само собою разумеется, что такое постоянное забвение всего, что с ним случается, ставит больного в положение очень тяжелое. Однако он сам заметил, что это не есть полное забвение, а только неспособность воспоминания по собственному произволуи вот вся его хитрость идет на то, чтобы ставить себя в условия, благоприятные для воспоминания. Так, например, идет он защищать дело (впрочем, клиенты его большею частью нетребовательные люди) и когда становится на свое место, то решительно не может припомнить, о чем будет речь, хотя прочел дело накануне. Но чтобы не быть в неловком положении, он: 1) пишет себе конспектик, и, когда его читает, подробности дела восстанавливаются перед ним и 2) старается говорить так, чтобы избегать фактических подробностей, а говорит общие места, удобные во всех случаях. Он говорит, что ему удается таким образом порядочно проводить дела, тем более что, раз у него есть исходная точка, он может рассуждать правильно и приводить разумные доводы»
Передо мной книга Сергея Сергеевича Корсаковапсихиатра, который сделал для изучения памяти больше, чем кто-либо другой в мире. Он умер в 1900 году, жил только 46 лет, но успел вместе с небольшой группой сотрудников и учеников превратить русскую психиатрию из самой отсталой в Европе в сильную, добрую и богатую мыслями. История жизни Корсакова еще должна быть написана, мир и страна, сыном которой он был, еще слишком мало знают об этом гении психиатрии.
Мне повезло: пришлось разбираться в его архивах. По желтоватым истрепанным фотографиям проследил, как маленький мальчик с расплывчатыми чертами превращался в невзрачного гимназиста, потом в нескладного, слегка длинноносого студента Ординарный врач с непримечательным лицом Наконец, из разбежавшейся гривы волос и бороды, с внезапно открывшимся лбомозаренный облик деятельного вдохновения. Свет мягкой стали. Никакие слова о сочетании мужества и тонкости или о сплаве воли и доброты не в состоянии передать этого впечатления. Поистине каждый в конце концов обретает тот облик, которого заслуживает. Одного взгляда на это лицо достаточно, чтобы ощутить, каким должен быть психиатр и что такое настоящая психиатрия, мозг человечности. Внезапно огромная львиная голова непосильно взгромоздилась на ставшее еще более нескладным, пополневшее тело, уже мучимое болезнью сердца.
Да, этот человек родился, чтобы стать психиатром. У него не было ни яркого голоса, ни эффектной жестикуляции, он был посредственным оратором. Вероятно, он был застенчив и в том, что принято называть личной жизнью, несчастлив, но никакой маски, никакого преодоления комплекса не ощущается в этой жизни, короткой, прямой и прозрачной. Он просто ушел в дело, вернее, просто пришел, и его пониженная самооценка, очевидно, органически перешла в сознание высокой значимости служения. Он не создал теории или не успел создать, но он был ею сам.
С утра до ночи в клинике, часто круглые сутки. Бесконечный поток больных, обходы, беседы, визиты. Бесконечное устройство кого-то, помощь кому-то. Студенты Тщательнейшая, сверхответственная подготовка к лекциям, перечерканные конспекты. Опять студенты, улаживание конфликтов, разговоры, прошения за исключенных Огромная переписка. Хлопоты по организации съездов, обществ, изданий Светила-коллеги, ученики, почти каждый из которых стал родоначальником нового направления Научные работынемногочисленные, но каждаяслиток наблюдений и мыслей Изредка на измятых бумажкахплохие стихи В прозе событий жило нарастающее напряжение, гонка замыслов, спешка духа. Никто не знал, когда он спит и отдыхает, наверное, он и сам об этом не знал.