Скорее всего отдыхом были часы, которые он проводил среди больных, в палатах, за разговорами и шутками, игрой в шахматы, на бильярде Легкое время неформального общения, психиатр знает, какое это тяжелое и драгоценное время, сколько в нем добывается исследовательских и лечебных жемчужин.
Для Корсакова само собой разумелось, что изучить и понять душевнобольного можно только сразу с двух сторон.
Однаизвне: объективное наблюдение, сравнение, анализ и обобщение. Другаяизнутри: воплотиться в больного, вчувствоваться, вжиться, стать им, насколько возможно Сохранилась легенда, будто в эти часы Корсаков надевал вместо халата больничную пижаму, пока не додумался, что лучше всего разрешить больным жить в клинике в их собственной одежде. Он сиял с окон решетки, сдал в музей смирительные рубашки, а затем открыл и дверные замки. Эра психофармакологии была еще далека, но не было ни одного случая, когда бы он словом и взглядом без малейшего нажима или заискивания не сумел успокоить самого буйного и утешить самого тоскливого. Сергея Сергеевича звали, когда, казалось, уже ничего нельзя было сделать. Служителей он подбирал самолично и строго, и тон клиники был его тоном. Вся система называлась моральным влиянием.
Его боготворили, он знал об этом и с трезвой легкостью одолевал испытание. Авторитет без авторитарности Странный случай, кажется, у него не было завистников и не было врагов, кроме администрации университета, косившейся на либерального профессора. Но и это, судя по документам, были враги только по позиции, а не личные: видимо, его обаяние имело силу, близкую к абсолюту. Это был гений компромиссов, не знавший ни одного компромисса с собой, фанатик борьбы с фанатизмом. Совершенно непонятно, каким образом ему удавалось выстраивать иерархию больших и малых дел, ничего не упуская.
«Другое тяжелое положение его бывает тогда, когда, например, при встрече с кем-нибудь ему напоминают о вчерашнем горячем споре, который он сам же вел; он решительно не помнит, что это такое, зачем этот вопрос. Но, зная слабость своей памяти, он старается как-нибудь устроить, чтобы тот, кто говорит ему, сам высказал, в чем дело. Он отвечает общим местом и ставит сам вопрос, и мало-помалу ему вспоминается вчерашний спор, хотя не рельефно, не образно, но так, что он может продолжать разговор на ту же тему, не высказывая противоречия с тем, что вчера говорил. Однако в его собственной голове постоянно копошится вопрос: Да то ли это, что я вчера говорил? Может быть, я вчера говорил совершенно противоположное? Но, как говорит больной, все его знакомые уверяют его, что он не ошибся, что он последователен, что он говорит, всегда держась одних и тех же принципов, и противоречия в его словах нет. Это соответствие его слов и догадливость удивляют самого больного; он говорит, что почти ежеминутно бывает в таком положении, что думает: Ну, черт возьми, теперь совсем попался, решительно не помню, о чем тут разговор, и все-таки мало-помалу дело ему выяснится и он скажет то, что следует. Это дает ему некоторую уверенность, и потому за последнее время, хотя мало помнит, он все-таки стал общительнее и не стал бояться встречаться с людьми»
Я позволил себе произвести небольшой эксперимент. Вы только что прочли вторую часть отрывка из книги Корсакова, которым начата эта подглавка, но затем она была перебита биографическим экскурсом. Теперь спрашивается: хорошо ли вы помните, о ком и о чем шла речь в первой части отрывка? «Это был адвокат, который»?
Вот и «интерференция»перебивание одного материала памяти другим, нормальный обыденный аналог нарушения памяти, открытого Корсаковым.
Адвокат, о котором шла речь в отрывке, являл собой один из самых легких случаев корсаковской болезни, доказывающий, насколько относительна роль памяти для ума. Из описания видно, что запоминание и вспоминаниевещи разные и что существует подсознательная, безотчетная памятьона и обеспечивала адвокату «соответствие слов и догадливость».
Больные, которых изучал Корсаков, были в основном алкоголиками. Но вскоре выяснилось, что сходные картины возникают и при иных отравлениях мозга, после травм, при сосудистых и многих других заболеваниях. Даже в самых тяжелых случаях наиболее поразительно то, что психиатры называют внешней упорядоченностью. Вы можете познакомиться с больным и вести беседу на высшем уровне, к обоюдному удовольствию, и все будет связно, логично. Только некий минимум времени выявит грубую поломку психического механизма.
С одним из таких больных Корсаков несколько раз играл в шахматы. Больной был сильным шахматистом и обыкновенно выигрывал. Но если больному случалось во время игры отойти от стола, он уже не подходил обратно, а если возвращался, то садился за игру заново. Он здоровался с партнером и нередко в точности повторял те самые фразы, которые произносил в начале игры. Его несколько удивляло, почему фигуры уже расставлены, но он охотно соглашался продолжить игру из этой позиции. И Корсаков поражался, насколько последовательным и логичным было его игровое мышление. Ведь для шахмат необходима сложная работа памяти. Нужно удерживать в уме расстановку фигур на доске, свои намерения и предполагаемые намерения противника. Кроме того, нужно, конечно, помнить и правила игры, и наиболее существенные из тех ситуаций, что встречались в предыдущем опыте игр.
Нет, нельзя было сказать, что здесь совсем нет памяти! Действовала и память самого недавнего времени, позволявшая удерживать в мозгу развитие ситуации, работала и память отдаленного прошлого.
Только между этими двумя полюсами словно встала плотина, что-то стирало следы, не давая им закрепляться.
А откуда эти на ходу сочиняемые, более или менее правдоподобные истории, так называемые конфабуляции? Вчера он был в суде, третьего дняв Яре, сегодня успел съездить домой и вернуться обратно. Между тем уже несколько месяцев он не выходит из клиники. Конечно, это не вранье, а вполне искреннее замещение недостающей памяти. Но чем? Все тою же памятью. Как раз тот случай, когда применима формулировка: «Это было давно и неправда».
Болезнь Корсакова, или корсаковский психоз, находится ныне на перекрестке путей изучения памяти. Работы Корсакова заставили исследователей всего мира обратить внимание на особую связь памяти со временем. Они предвосхитили самые современные гипотезы нейробиохимиков и физиологов.
Дайте только срок
Золотая рыбка должна быстро переплыть из одного аквариума в другой. Сигналвключение лампочки. Запомнить значение этого сигнала, иными словами, выработать условный рефлекс, рыбка может за несколько минут и потом спустя много дней продолжает улепетывать, едва зажигается свет. Но вот необученной рыбке перед тренировкой или сразу после нее вводится пиромицинантибиотик, тормозящий синтез белков. Как будто бы ничего не меняется: рыбка так же быстро разбирается, что к чему, и по сигналу лампочки уплывает.
А через час, через сутки?
Никакой реакции. Будто и не обучали. В долгосрочной памяти ничто не задержалось. Модель корсаковской болезни.
Но если ввести пиромицин через час после тренировки, корсаковской болезни у рыбки не будет, долгосрочный навык останется. Это значит, что переход краткосрочной памяти в долгосрочную происходит где-то в пределах этого времени и, покуда не завершится, нестоек и уязвим.
Еще одна модельэлектрошок, действие которого на память хорошо изучено и у многих животных, и у людей. Электрический разряд умеренной силы вызывает мгновенную потерю сознания с судорогами. Ничего страшного, мозг не повреждается. Но свежие следы памяти совершенно отшибаются, забывается все, что происходило минут за 1530 до электрошока. Если же электрошок сделать через несколько часов после запоминания, то следы памяти сохраняются, они уже укрепились.
Уже из этого следует, что переход краткосрочной памяти в долгосрочнуюэто переход подвижно-неустойчивых мозговых событий в какие-то стойкие изменения. Для укрепления следов нужен определенный критический срок.
В обыденной жизни это особенно заметно у детей. Один маленький мальчик, к удивлению домочадцев, вдруг запел песенку, которую слышал в последний раз три месяца назад, когда еще не умел говорить. Значитумел? Только скрыто?
Я знал пятилетнюю девочку с превосходным умственным развитием, которая относилась к этому свойству своей памяти с полным осознанием.
Если вы прочтете мне стишок, я его запомню, говорила она мне, только сразу повторить не смогу. А смогу послезавтра или послепослезавтра.
Я проверил: действительно
В предвкушении эликсира
Я держу ручку, пишу, а в это время нуклеиновые цепочки нервных клеток моего мозга, тех самых, что двигают мою руку, шевелятся, утолщаются, сокращаются и будут делать это еще спустя некоторое время после того, как я закончу писать. Если бы я писал левой рукой, то это происходило бы в двигательных клетках противоположного полушария, а нуклеиновые кислоты того полушария, что усиленно работает в эту минуту, вели бы себя спокойнее. Приходится думать, что это именно так. Вряд ли в этом смысле я существенно отличаюсь от крысы. А у нее, как показал шведский нейробиохимик Хольгер Хиден, РНК накапливается в тех самых клетках, которые работают в данный момент. Если она нажимает на педаль правой лапой, то количество РНК нарастает в клетках левого полушария, и наоборот. (Каждое полушарие управляет противоположной стороной тела.) Меняется и последовательность оснований в нуклеиновых молекулярных цепочках.
Как пройти мимо нуклеиновых кислотэтой химической сердцевины всего дышащего, движущегося, размножающегося? Все заняты ими сейчаси биохимики, и биофизики, и генетики, и микробиологи, и врачи, лечащие сердце.
Они действуют в каждой клетке каждого организма. Их всего две: дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК), содержащаяся в основном в ядре, и рибонуклеиновая (РНК), рассеянная по всей клетке. И вот они-то и фабрикуют, во-первых, самих себя, а во-вторых, всю ту армаду белков, которая делает бактерию бактерией, растение растением, кошку кошкой, человека человеком (в биологическом смысле). Они хранят, переносят и распределяют химическую информацию, что и называется жизнью.
Коды наследственности Тончайшие различия в химическом строении их цепочек, а в жизни это различия между уродом и красавцем, между карликом и гигантом.
Под электронным микроскопом едва различимы тонкие, полураздвоенные спиральки: это и есть ДНКхимический главнокомандующий организма. У человека этот «главнокомандующий» состоит из добрых пяти миллиардов особых, попарно связанных азотистых соединений, нанизанных на длинную цепь углевода-полимера. «Главнокомандующий» имеет внушительные размеры: он в десятки раз крупнее, чем любая другая биологическая молекула.
Биологи вместе с кибернетиками вычислили, что чайная ложка ДНК может вместить столько информации, сколько ламповая электронная вычислительная машина объемом в 400 кубических километров.
Поменьше и чуть попроще молекулы РНКглавных исполнителей приказов «главнокомандующего». Три подвида РНК вначале передают приказы «главнокомандующего» друг другу, так сказать, по инстанциям, и РНК последней инстанции синтезирует белки, которые синтезируют и расщепляют, активируют и подавляют все остальное.
Среди всех клеток организма нейроны оказались абсолютными чемпионами по содержанию РНК. При работе они накапливают РНК за счет окружающих мелких клеток, так называемой глии. (Такого рода клеточное взаимообслуживание вообще распространено в организме: так, например, питают яйцеклетку окружающие ее маленькие фолликулярные клетки.) РНК работающего нейрона синтезирует новые белки и белково-углеводные комплексы.
Так возникла гипотеза нейронного уровня памяти. Новый белок нейрона, полагает Хиден, особо чувствителен к тому виду электрической импульсации, который вызвал его образование. Теперь малейшего импульсного намека будет достаточно, чтобы воспроизвести реакцию. Эта новая химическая готовность и есть долгосрочная память нейрона.
Я не вдаюсь в более подробные детали по причине их сложности и, главное, своей малой компетентности в биохимии. Но не могу не обратить внимания, что здесь нащупывается параллель еще одному виду приобретенной химической памятипамяти иммунитета, связанной с образованием новых белково-углеводных молекул, так называемых антител. Это тоже использование вчерне предуготованных, но до времени бездейственных молекулярных ресурсов. И здесь есть какой-то минимальный срок между действием агента и образованием стойкой памяти.
Новая точка бурного научного роста произвела, как и следовало ожидать, несколько сенсационных всплесков. Планарии, плоские черви, о которых подробнее писалось в первом издании, каким-то образом передавали знания, полученные головой, хвосту, выраставшему после обучения. Этот хвост мог «обучить» новую голову, выраставшую взамен отрубленной, и все навыки пропадали после воздействия веществом, разрушающим РНК. Самым сенсационным было то, что необученные планарии, пожирая своих обученных собратьев, становились как будто умнее. Опыты с пожиранием не подтвердились, но то, что в хвостах планарий память удерживается каким-то химическим кодом, остается весьма вероятным (так же, как у мучных червей, которые, превращаясь в жуков, прекрасно сохраняют свои рефлексы).
Крысы и хомяки, которым вводили стимулятор синтеза нуклеиновых кислот, делали фантастические по крысино-хомячьим масштабам успехи в обучении. Совершеннейшую сенсацию произвели опыты, в которых нуклеиновые экстракты мозга обученных животных вводились необученным, и те бросались в ответ на звонок разыскивать пищу, убегали из дотоле привлекательных уголковсловом, делали все так, будто стали двойниками убитых Не подтвердилось.
Наконец, американский психиатр Камерон сообщил о результатах применения РНК в клинике: введение дрожжевой РНК улучшало память у больных со старческими и склеротическими нарушениями психики. Увы, и этот обнадеживающий и с несомненной добросовестностью полученный результат подвергся большим сомнениям. Камерон даже не настаивал, что РНК, вводившаяся больным, достигает в неизменном виде клеток мозга, он понимал, что скорее всего она разрушается где-то по дороге, в мозг в лучшем случае поступают только ее химические обломки. Что ж, быть может, эти обломки и помогали нейронам некоторых больных синтезировать собственную РНК и тем самым улучшать память. Но не равноценно ли это просто усиленному питанию? Ведь кирпичи для строительства мозговой РНК мы постоянно получаем с пищей, и, кстати, орехи, особенно богатые пуриновыми основаниями«кирпичами» нуклеиновых молекул, давным-давно известны как неплохой тонизатор умственной деятельности. Однако, чтобы память работала хорошо, нужен еще и фосфор, и углеводы, и витамины группы В, и свежий воздух
Я специально интересовался мнением наших клиницистов, изучающих действие препаратов РНК на больных с тяжелыми прогрессирующими расстройствами памяти. Некоторая поддержка, некоторое замедление процесса в отдельных случаях как будто бы есть. Но еще ни одного чуда
А из опытов на животных и данных клиники давно известно, что временно улучшать запоминание и вспоминание могут десятки разных веществ. Прежде всего стимуляторы нервной системы, усиливающие внимание и бодрственный тонус (о теневой стороне их действия мы уже говорили). Воздействуют ли стимуляторы непосредственно на нуклеиновый аппарат нейроновне ясно.
Нуклеиновая гипотеза оправдана уже потому, что в повадках природы использовать одно и то же на разные лады. Если природа выбрала нуклеиновый механизм для самой всеобъемлющей памяти организманаследственной, то почему бы не использовать его и для мозговой? Если гипотеза подтвердится, то будет, возможно, создан обменный нуклеиновый фонд мозга наподобие современного фонда переливания крови. Людям, утратившим память, малоспособным или просто необученным будут вводиться нуклеиновые кислоты, несущие необходимую информацию. Очень заманчиво.
Можно согласиться уже сейчас, что нуклеиновые кислоты для памяти необходимы. Но какого рода эта необходимость? Нуклеиновые кислоты необходимы для всего. Необходимы, но недостаточны. Писателю нужен хлеб, чтобы писать, и пишет он порой ради хлеба, но это не значит, что он пишет свои произведения хлебом.
«Если душа проста, то к чему такая тонкая структура мозга?»еще в XVIII веке резонно спрашивал Лихтенберг.