Они и были потом пойманы мною.
Как? Об этом после, а теперь передам вкратце результат наших расследований и краткие характеристики этих страшных разбойников, для которых убийство являлось более легким делом, чем выкурить папиросу. Действительно, это были не люди, а какие-то выродки человечества.
Во главе всех стоял какой-то Федор Иванов. Мы не могли сразу сообразить, на какого Иванова указывают все убийцы, пока не произвели очных ставок.
И что же? Этим Федором Ивановым оказался раньше всех арестованный мною Александр Петров!
Я невольно засмеялся.
Ах, дурак, дурак! сказал я ему. Что же это ты по паспорту Петров, а для приятелей Иванов. Говорил бы уж всем одно, а то на! Кто же ты: Петров или Иванов?
Александр Петров, отвечал он, а назывался у них Ивановым Федькой для спокоя.
Кто же ты?
Крестьянин!
Покажи спину! вдруг сказал Келчевский. Разденьте его!
С него сняли рубашку, и мы увидели спину, всю покрытую шрамами старых ударов.
По зеленой улице ходил, сказал Келчевский, ну, брат, не запирайся. Ты беглый солдат, и звать тебя Федором Ивановым!
Но он заперся. Два месяца прошло, пока мы собрали о нем все справки и восстановили его личность.
Тогда сознался и он и перечислил все свои преступления.
Действительно, он оказался Федором Ивановым, бывшим рядовым Ковенского гарнизона. Там он проворовался и бежал; его поймали и наказали шпицрутенами через пятьсот человек. После этого он снова проворовался и бежал вторично и вторично был наказан через пятьсот человек. Его сослали в арестантские роты в Динабург, и он оттуда бежал в 1854 году.
Зверь на свободе!
Он объявился в Петербурге, занялся кражами, а в следующем году познакомился в сторожке Славинского с Михаилом Пояненом и начал свои страшные разбои.
Он один убил крестьянина Кокко и матроса Кулькова, вместе с Калиноючухонца на Ропшинской дороге, потом опять с Пояненом удушил Корванена. После этого сошелся близко с Калиною Еремеевым, Иваном Григорьевым и остальными и, приняв над ними командованье, стал производить страшные грабежи и убийства, участвуя почти во всехлично.
Он смеялся, рассказывая про свои подвиги, а все показывавшие против него трепетали при одном его имени. И действительно, я не видел более типичного разбойника, разве Михаил Поянен с детскими глазами.
Следом за ним выступает Калина Еремеев, двадцати двух лет. Бывший пехотный солдат, а теперь крестьянин, он производил впечатление добродушного парня, а между тем все удушения в Петербурге совершены были им с Ивановым, да еще в Кронштадте он убил крестьянина Ковена и жену квартирмейстера, Аксинью Капитонову.
Пустое дело, добродушно объяснил он процесс убийства, накинешь это сзади петлю и потянешь. Коленом в спину упрешься. Ён захрипит, руками разведет и все тут!
Между прочим, Калина рассказал про убийство под Ропшею неизвестного человека, которого они там же и похоронили.
Мы поехали с ним на место убийства. Пустынная дорога, перелесок, и тут, под сосною, Калина указал рыть.
И мы вырыли труп с проломленным черепом.
Другой труп он указал в Кронштадте, труп матроса Кулькова. Он убил матроса ударом долота в грудь.
Эти двое были, по сравнению с прочими, настоящими разбойниками. Остальные все участвовали понемножку. Так, Василий Васильев вместе с Калиною задушил двух человек; Григорий Иванов и Федор Андреев занимались только кражами и в крови рук не пачкали, извозчик Адам Иванов знал в лицо «душителей», но не доносил на них из боязни.
Затем женщины: состоя любовницами убийц, укрывали часто и их, и вещи, а Стефаниякак выяснилосьбыла в некотором роде вдохновительницею.
Шайка была организована образцово. После убийства «душители» ехали прямо в дом де Роберти, и там дворник дома, Архип Эртелев, прятал и лошадь, и экипаж в сарае. Иногда у него стояло по три лошади.
Сторожа Сверчинский и Славинский давали «душителям» приют, и у них в домиках совершались и дуван, и попойка, и составлялись планы.
Изредка они покупали и вещи, но этим делом больше занимался содержатель портерной, Федор Антонов.
Картины, одна страшнее другой, проходили перед нами на этом следствии, и на фоне всех ужасов рисовались на первом плане люди-звери, настоящие разбойники: Федор Иванов, Калина Еремеев, Михаил Поянен и Александр Перфильев.
Первые два были у нас и уже во всем повинились, а двое других все еще гуляли на свободе.
Я искал их без устали, вместе с Ицкою Погилевичем, и наконец мои старания были награждены успехом.
Я поймал их обоих.
И первым попался Поянен.
Для его поимки нужно было только время. Он был все-таки человек как-никак, любил красивую Стефанию и должен же был интересоваться ее участью.
Я решил, что рано или поздно, но он наведается к Анне Славинской, которая жила теперь одна в осиротелой сторожке, и назначил непрерывное дежурство над этим домом.
И расчет мой оправдался, но только через полтора месяца. Поставленный мною агент донес, что на рассвете в будку заходил мужчина, по описанию схожий с Пояненом, пробыл минут десять и ушел.
Я только кивнул головою.
Так и должно было быть.
Следи, сказал я агенту, и когда он станет оставаться на ночь или на день, сразу скажи мне!
И прошло еще дней десять.
Наконец агент пришел и доложил:
Надо полагать, с девкой сошелся. Каждую ночь теперь ночует. Придет так часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть!
Хорошо, ответил я, сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум часам я прибуду к тебе сам!
Я попросил к себе на помощь двух богатырей, Смирнова с Петрушевым, и в два часа ночи был против будки номер девять.
Она имела еще более зловещий вид, потому что из ее окон не светилось огня. Кругом было темно. Ночь мрачная, безлунная
Я едва нашел своего агента.
Здесь. Пришел, прошептал он.
Я взял в темноте за руки Смирнова с Петрушевым и сказал:
Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь запру. Фонарь с вами?
Здесь!
Давайте его мне!
Я взял фонарь, приоткрыл в нем створку, нащупал огарок и приготовил спички.
Потом мы втроем смело подошли к дверям, и я постучал в окно.
Никто не отозвался. Я постучал крепче.
За дверью словно пошевелились. Потом Анна закричала:
Кто там?
Я изменил свой голос и ответил:
Отвори! От Стефании и от отца!
За дверью опять все смолкло, но затем звякнула задвижка, и дверь чуть-чуть приоткрылась.
Моим молодцам было этого довольно.
Они мигом распахнули дверь и вошли в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.
Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь.
Это было делом одной минуты.
Перед нами стояла Анна в одной длинной сорочке.
А где Мишка? спросил я.
Она продолжала кричать как резаная:
Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали. Оставьте меня!
Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону, сказал я, да осторожно. Смотрите направо. Он там, может быть, за печкою.
Я не успел кончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собою.
Пошли вон! Не пущу! вопила она.
Я потерял терпение.
Берите ее! крикнул я.
Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с нею. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели спеленутая и перевязанная по рукам и ногам.
Тогда она стала кричать:
Спасайся!
В ту же минуту распахнулась дверь, и из нее, страшный, как сибирский медведь, выскочил Мишка Поянен. В руках у него была выломанная из стола ножка.
А, ты здесь, почтенный! крикнул я ему.
Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и в ту же минуту лежал на полу.
Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него. Связать его потребовалось минут пять.
Тогда я приказал развязать Анну, и мы вышли из сторожки номер девять со связанным Пояненом.
На другой день снимали с него допрос. Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего тридцать лет. Выборгский уроженец, типичный чухонец, угрюмый, мстительный, злой, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами по сорок ударов каждый раз.
Но это и все, что мы о нем узнали.
Сам он от всего отрекался. Не узнавал Славинского, Стефании, Калины, меня. Отказывался от всякого соучастия в преступлениях, и, хотя его убеждали и я, и Келчевский, и Прудников, и приставы, и даже пастор, все-таки он не сказал ни одного слова признания.
Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог этим путем избегнуть наказания. Так окончилась поимка Поянена. С Перфильевым дело было гораздо труднее, и мне помог благодетельный случай.
Кстати, о «случае».
В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот «случай», а незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют по этому поводу, приписывая все наши открытия случайностям.
Но случайность случайности рознь. Действительно, нам всегда помогает «случай», но дело в том, что мы сами ищем этот случаймы гоняемся за ним и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него. Мы знаем места темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хоть косвенное указание; мы знаем места, где разыскиваемый может ненароком попасться, и в этих местах беспрерывно дежурим, часто с опасностью для жизни, напрягая и слух, и зрение.
И «случай» оказывается. Но насколько удача наших поисков будет обязана случайностиэто еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии.
Но я отвлекся.
Итак, оставалось поймать еще Александра Перфильева, чтобы все «душители» были налицо.
Об этом Александре Перфильеве мы узнали только, что ему около сорока лет, что он из крестьян города Лермонтова, Костромской губернии, сидел в Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был водворен на родину, откуда снова бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского, завел дружбу с «душителями» и душил извозчиков и с Федором Ивановым, и с Калиною, и с Пояненом, грабил и воровал в компании со всеми и, наконец, что он во время облавы спасся, переплыв Лиговку.
Ко всему этому, я знал его в лицо, так как видел его в последнее свое посещение Славинского.
Но это было и все, что мы о нем знали.
В то время Петербург еще не представлял такого образцового порядка, какой заведен теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притоном для всяких бродяг и проходимцев.
Поэтому нетрудно будет представить, какой задачей являлось разыскать хотя бы и в Петербурге этого Перфильева. А если он еще, ко всему, ушел в уезд?.. Но я храбро взялся за дело.
Прежде всего я обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели (а такие среди воров и бродягу меня всегда были), пообещал щедро наградить их за всякое указание.
Затем я установил наблюдения за будками номер девять и номер одиннадцать и также за всеми заставами.
Наконец, и сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:
Нуда не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он им задаст трезвона!
Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная ни «душителей», ни Сашки.
Я продолжал свои поиски, не теряя надежды.
И вот однажды, идя по Спасскому переулку, я прошел мимо двух самого последнего разбора проституток, из которых одна сказала другой:
А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!
К Машутке, чай. А то к кому же. Петька вчера навалился на него и кричит: донесу! А он как его шар-р-рахнет!..
Сашка! «Отчего и не быть моему?» тотчас мелькнуло у меня, и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.
Пойдем, красавчик! предложила одна из них.
А што ж! согласился я. Коли пивка, я с удовольствием! и через минуту сидел с ними в сквернейшей пивной лавке и пил сквернейшее пиво.
Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом.
В такой обстановке притвориться пьяным ничего не стоило.
Ты откуда? спросила меня одна из красавиц. Может, с нами пойдешь, а? Ночлег есть?
Я замотал головою:
Зачем? Я и так заночую! Мне не надо! Я выпитьвыпью. Вот Сашку встречу, и еще деньги будут! Да! Пей!
Сашку? Какого Сашку? спросила другая.
Перфильева. Какого? Его самого, а деньги есть! и при этом я звякнул монетами в кармане.
Пойдем с нами, миленький, ласково заговорила первая фурия. Тебе у нас хорошо будет. И Сашку повидаешь.
Сашку? повторил я. Большого? Рыжего?
Его, его! подхватила другая. Пойдем!
В оспе?
Да, да, лицо все в оспинах! Ну, идем!
Не, ответил я, сегодня не пойду. Пьян, спать пойду! и, бросив на стол деньги, я вышел из пивной и, притворяясь пьяным, с трудом дошел до угла.
Там я оправился и быстро пошел домой, думая, каким образом мне изловить этого Сашку.
Что это он, я уже не сомневался, но идти в Стеклянный флигель Вяземской лавры, куда мы даже обходом не всегда решались идти, и брать оттуда Сашкудело было невыполнимое.
Я решил выглядеть его днем и арестовать.
Для этого взял с собой опять своих силачей и своего Ицку, и, переодевшись до неузнаваемости оборванцами, мы в пять часов утра уже были на дворе лавры против Стеклянного флигеля. Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились нищие, а там пошли рослые поденщики дежурить на Никольском или у пристаней, прошли наборщики. Двор на время опустел, а Сашки все не было.
Сидит там и пьет, пояснил Ицка.
Вдруг я увидел вчерашнюю знакомую. Я тотчас подал знак своим, чтобы они отошли, и подошел к ужасной женщине.
Не узнала, прохрипел я.
Она вгляделась и широко улыбнулась.
Ах, миленький! Ко мне? Пойдем, пойдем. Хозяйка чуланчик даст. Хо-о-ороший
Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?
Здесь, здесь! Сейчас с Машуткой его видала.
Поди, позови его, сказал я, скажи ему, Мишка зовет. Мишка! Запомнишь? А там пить будем.
Сейчас, сокол! В одну секундочку! И она, шлепая галошами, побежала на лестницу.
Я быстро подошел к Ицке и шепнул:
Как махну рукою, хватай!
Он отошел к нашим силачам.
Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца.
Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы:
Вот он, Мишка-то! Иди к ему! Говорит, дело есть!
Я взглянул боком.
Огромный, рыжий, как медведь, растрепанный, на босу ногу и в одной холщовой рубахе, Сашка стоял на пороге крыльца в нерешительности.
Я сделал вид, будто не вижу его, а моя красавица тащила его за руку.
Иди, што ли! кричала она. Эй, Мишка!
Я обернулся и медленно двинулся, кивая головойс завязанным лицом, в надвинутом картузе. Зная, что Мишка должен прятаться, Перфильев не мог увидеть сразу обман и, поддавшись на мою хитрость, пошел мне навстречу, но я не дал ему подойти.
Опытные помощники, едва он отодвинулся от двери, отрезали ему отступление и шли за его спиною.
Я махнул, и в то же мгновенье четыре сильные руки схватили Сашку.
Он заревел, как зверь, и рванулся, но его снова схватили мои силачи и поволокли со двора.
Ну, вот и встретились! сказал я Сашке.
Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица, кажется, превратилась в соляной столб. Разинула рот, развела руками и в такой позе застыла. Уходя со двора, я оглянулся, а она все еще стояла столбом.
Привод Перфильева был моим триумфом.
Александр Перфильев запирался недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.
«Награждая, поощряет»
Путилин уже в начале своей карьеры сыщика пользовался возможностями оперативного гардероба; работая по делу шайки разбойников-душителей, он мастерски перевоплощался. Актерское мастерство помогло Ивану Дмитриевичу напасть на след банды, внедриться в нее, установить состав и преступные замыслы группы, а впоследствии ликвидировать шайку, арестовав ее членов и изобличив их в совершенных преступлениях. Благодаря этой победе он был удостоен своего первого ордена.
Приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции 314 от 31 декабря 1857 года сообщал: «Высочайшая награда. Государь Император, при доведении до сведения Его Величества об отличиях, оказанных чинами здешней Полиции при поимке воров и убийц, Всемилостивейше соизволил пожаловать: Стряпчему Полицейских Дел Московской части, Титулярному Советнику Келчевскому орден Св. Анны 3 ст. и Старшему Помощнику Квартального Надзирателя Губернскому Секретарю Путилину орден Св. Станислава 3-й ст.; Приставам же Следственных Дел Коллежскому Советнику Прачу и Коллежскому Асессору Сергееву Высочайше повелено объявить Монаршее благоволение.