Зернообычный жертвенный материал, распространенный не только у славян, но и у других европейских народов. Оно имеет устойчивую семантику «плодородия», «богатства», связанную с цикличным характером смертивоскрешения природы. С этой же целью применялась мука («первая мука» в Белоруссии) и хлеб.
По сути дела, дублируют семантику двух предыдущих символов деньги (монеты). Христианская идея святости сочетается с еще одним предметом, закладывавшемся в основание, ладаном. Наконец, предохранительный характер имеет белорусский обычай класть «свянцоные зелки» или хвойные ветки от «пирунов» (т. е. от молний, пожара), связанный с обширным кругом представлений о боге грозы (Перуне).
Таким образом, семантическое поле данного набора жертвенных предметов включает прежде всего идеи богатства, плодородия (воспроизводства), благополучия коллектива, что является смыслом ритуала вообще, призванного в первую очередь обеспечить благосостояние и воспроизводство коллектива в потомках. Показательны также пересечения с двумя во многом противоположными мировоззренческими системами: христианской (ладан, «святость») и языческой (ветки, связь с Перуном).
По вопросам, связанным с происхождением жертвы, ее эволюции, ритуалом жертвоприношения накоплен огромный археологический, этнографический и языковый материал. Выше мы попытались описать некоторые, с нашей точки зрения, наиболее существенные аспекты строительной жертвы у восточных славян. Данные других культурных традиций и иных вариантов жертвы (прежде всего в погребальном обряде) позволяют прояснить в первую очередь структуру строительной жертвы. «В архаичных традициях эволюция жертвоприношения реконструируется на основании огромного количества данных обычно в следующем порядке (в направлении к прошлому): бескровная жертва > жертва некрупного, относительно недорогого (часто именно трехгодовалого) домашнего животного > (жертва трех таких животных) > жертва трех животных разных видов (например, конькороваовца, или короваовцакоза, или козасвиньяпетух) > сосуществование трех возможных жертв (нередко сменяющих друг друга в эволюции): человек, домашнее животное, дикое животное > жертва отмеченного числа (в частности, трех) юношей, девушек и т. д.». Тройная жертва обычно рассматривается в связи с ритуалом погребения как соответствие представлениям о трех типах смерти (сожжение в огне, утопление в воде, погребение в земле), тремя стихиями, трехчастности похоронного ритуала, тремя мирами по вертикали (что особенно актуально для представлений о посмертном путешествии). В последнее время накапливается все больше данных в пользу предположения о связи тройной жертвы с архаичной организацией социальной структуры общества у индоевропейцев.
С этими реконструкциями вполне согласуется структура строительной жертвы, во всяком случае в том виде, в каком она была зарегистрирована еще совсем недавнов конце XIXначале XX в. Обращает на себя внимание довольно-таки устойчивый набор из трех жертвенных символов: шерстьзерноденьги, который можно было бы трактовать и как метонимию трех миров: животного, растительного и человеческого. Впрочем, последний элементденьгив различных мифопоэтических традициях, в том числе и в славянской, устойчиво связывается не только с идеей благополучия, но и с загробным/подземным миром. Ср. наполненные глубоким мифологическим смыслом слова: «За рекой живут мужики богатые, гребут золото лопатою». Шерсть в ряде мест заменяется перьями домашней птицы. Пермяки под передний угол клали монеты, крыло рябчика или утки, под другойосиное гнездо или клок шерсти, под пороггорсть муки. Таким образом, этот набор допускает и предположение о кодировании трех сфер пространства, расположенных по вертикали. Эта трактовка особенно существенна для ритуально-мифологической семантики самого процесса строительства как воздвижения, вырастания и в конечном итогесоединения трех вертикальных сфер, что символически дублируется деревцем (воплощением концепции мирового дерева), остающимся в центре сруба до конца строительства. Кроме того, трехчастность строительной жертвы, из которой в соответствии с определенными ритуальными правилами вырастает дом, самым естественным образом согласуется с троичностью как сущностью любого процесса, имеющего начало, середину и конец. По словам В. Н. Топорова, «эта структура легко становится точной моделью сущностей, признаваемых идеальными, или же приблизительным образом любого явления, в котором можно выделить указанные три элемента. Такой структуре поставлена в соответствие восходящая к архетипу и часто подсознательная тенденция к организации любой временно´й последовательности и посредством трехчленного эталона. Поэтому не случайно, что обычно троичные образы могут мыслиться разделенными во времени, как три фазы, или в пространственном истолкованиикак три сосуществующие ипостаси, допускающие такую трансформацию, при которой члены пространственного ряда, проецируясь на ось времени, образуют трехфазовую структуру. Отсюда понятно, что число 3 может служить идеальной моделью любого динамического процесса, предполагающего возникновение, развитие, упадок, илив несколько ином планетезу, антитезу и синтез». С этой точки зрения особый смысл приобретает уже отмеченное представление о том, что «без Троицы дом не строится», как в плане приурочения к определенному временному отрезку, так и в связи с сущностью самого процесса строительства.
Таким образом, анализ «строительной жертвы» у восточных славян и их ближайших соседей позволяет предположить космическую символику жертвы. Тем самым строительство дома становится в один ряд с другими событиями космогенеза, дублируя основную схему творения мира, его основных элементов из тела жертвы. Набор символов, составлявших бескровную жертву, по-видимому, обозначал, с одной стороны, основные ценности жизни коллектива (идеи жизни, благополучия, плодородия, богатства), а с другоймоделировал основные параметры структуры мира, вводя в его структуру новый объект (жилище) в соответствии с законами ритуально-мифологической логики.
Обряд жертвоприношения обычно совмещен с укладкой первого венца. Этой операции уделяется особое внимание, что, вероятно, связано со специфическим содержанием «первого», «нового», «начального», как и самого числа «один». Известен, например, обычай, в соответствии с которым тому, кто первый услышит (или увидит) жаворонка, в деревне дают хлеба, чтобы он в течение года говорил о том, что может случиться в деревне. С идеей первого (например, первого встречного) всегда связывались представления о возможности узнать будущее, судьбу и т. п. (ср. актуализацию гаданий, предсказаний в порубежное время на стыке старого и нового года). Известно также, какое значение придавалось первому севу, первой муке (нового урожая), новине, которую ткут во время эпидемий и эпизоотий и на которой несут икону во время похорон.
Для того чтобы яснее представить ритуальную отмеченность операций по укладке первого венца, приведу несколько описаний. Как отметил Н. Я. Никифоровский, «пока не положен первый венец, майстры не должны пропущаць ниякой стачанины, в особенности же не должны встромляць у бирвяно топора или бить по нему обухом». Обычно в этот день плотники кладут только один венец, после чего следует «окладное» («обложейное», «закладочное») угощение, во время которого плотники приговаривают: «Хозяевам доброе здоровье, а дому доле стоять, пока не сгниет». Если плотники желают хозяевам будущего дома зла, то и в таком случае укладка первого венцанаиболее подходящий момент: «Ударяя крестообразно топором по бревну и держа в уме задуманную порчу, мастер говорит: Гак! нихай будиць так!и что он задумал, то непременно сбудется. Но если кто предвидит задуманное мастером, он должен раскидать первый венец: тогда все клянбены пропадают бесследно для будущих жильцов и обращаются на мастера. Когда же тот мастер хочет дому смертности, то, ударяя по бревну обухом топора, он произносит: Скольки тут углов (вянков), стольки нехай будиць мирцвяцов». В некоторых местах Гродненской губ. начинают работу с того конца, где впоследствии будет красный угол. При рубке первых двух бревен строитель-плотник непременно кого-нибудь заклинает: или какого-либо члена семьи, или животных: лошадей, коров. Из заклятых уже никто не будет долго житьумрет в скором времени. Строителей всегда просят, чтобы они закляли рыжих и черных тараканов и мышей. Заклятие можно перевести на кого-нибудь другого, но это возможно сразу после его произнесения и не позже окончания работы с первыми двумя бревнами. В это время необходимо увидеть какое-нибудь животное, произнести его кличку и ударить топором по месту соединения бревени дом становится свободным от заклятия. «Случается, особенно с маленькими животными, что они невидимою силою привлекаются к месту рубки, попадают под удар топора, где заклятие и исполняется». В приведенных описаниях обращают на себя внимание несколько моментов. Во-первых, ритуальный характер самой укладки, что подчеркивается временной выделенностью операции. Момент укладки благоприятен как для утверждения благополучия будущей жизни жильцов, так и для их «заклятия».
Этот промежуток, напоминающий liminal period обрядов инициационного типа, характеризуется неопределенностью, неуверенностью, опасностью. Временная выделенность достигается тем, что в этот день плотники больше не работают и их обязательно угощают. Ритуальный характер угощения явствует, например, из следующего описания: «Хозяйка дома вносит стол, ставит его в середину венца, а на него ставит водку и закуску и приглашает рабочих цеслев старший произносит следующее: Дай нам Божа начатое дзело зробици и рук не побици, и от гэтого господара грошай заробици, а яму долго жици! Каб у яго родзили волы, кони, и коровы и мужчинские головы!» (Минская губ.).
Интересный обряд закладки первого венца зарегистрирован в районе г. Дмитрова: «При закладке, когда обложены два первые венца, ставят стол на месте будущего переднего угла, за столом ставят рябинку, в передний угол кладут деньги. Стол накрывают столешником, ставят угощения, водку; на закладку непременно призывают Ивана да Марью. Вся семья, плотники, Иван да Марьянарочно приглашаемые, если с такими именами нет ни плотников, ни домочадцев, садятся на венцы, так сидят тихо, не разговаривая несколько минут, затем встают, крестятсяв таких случаях это называется молиться, затем приступают к выпивке и закуске При стройке вообще пьют обильно. Крестьянин Егоров из Телешова так охарактеризовал эти угощения: Плотники только и делают, что пьют: закладываютпьют, матицу поднимаютпьют, окно прорубаютпьют, с отделкой пьютчистое разорение». Магический характер процедуры подчеркивается тем, что в ритуальном угощении принимают участие Иван да Марья. Это очень любопытный пример мифологической реминисценции в ритуале, если учесть сюжет инцеста между братом и сестрой, в наказание превращенных в цветок иван-да-марья. Как хорошо известно, инцест в народных представлениях связан с максимальным плодородием. Кроме того, инцестная связь расценивалась как самая крепкая. Может быть, именно это представление объясняет включение Ивана да Марьи в строительный ритуал, для которого особенно актуален мотив связи (связывание венцов сруба). Ср. к этому белорусские данные, свидетельствующие, что между бревнами кладут травы, собранные накануне Ивана Купалы, а Иван да Марья принадлежат к числу образов купальской обрядности.
Во-вторых, с закладкой нового дома мир теряет прежние очертания. В его структуру вводится новый объект, с которым будет теснейшим образом связана жизнь коллектива. Поэтому основная забота этого коллектива заключается в том, чтобы данный объект был включен в окружающий мир в строгом соответствии с уже выработанной в данной традиции системой правил его освоения. Поскольку эти правила включают требование жертвы, стратегия поведения коллектива в момент закладки направлена на замену человеческой жертвы ритуальным эквивалентом. Учитывая, что в данной ситуации плотники расценивались не только как знатоки правил освоения внешнего мира, но и как его непосредственные представители, особое внимание уделялось тому, чтобы всячески им угодить, ибо от их отношения будет зависеть дальнейшая жизнь в новом доме.
Первый венец в конструктивном планеэто и образец другим венцам, из которых состоит сруб, и реализация пространственной схемы жилища. Поэтому строительство сруба жилища данного типа можно рассматривать как n-кратное воспроизведение стандартных операций, которые применяются при укладке первого венца. В этом смысле венец является основной структурной единицей сруба. В свою очередь венец имеет «морфологию», т. е. состоит из более мелких единиц, реализующих свое значение только в связях с другими. Такими единицами являются 4 венцовых бревна, которые в любом случае попарно равны между собой (одинаковой длины). Соединяются они между собой по особым правилам, совокупность которых (в разных славянских традициях) представляет собой часть технологического фонда. У восточных славян применялось несколько разновидностей основного способа соединения, получившего название «рубка с остатком» (в простой угол, в чашу или более архаичный терминв обло, в замок, в крюк, в иглу, в охряпку, в охлуп, в ряж, сковороднем и др.). Менее распространенной была «рубка без остатка» (в лапу), которая в основном применялась при строительстве хозяйственных построек.
Вместе с тем первому венцу приписывалось глубокое символическое содержание. Венец делит все пространство на домашнее и не домашнее, на внутреннее и внешнее.
Венец может послужить классическим примером «рамки» как одного из наиболее распространенных способов ограничивания пространства, наряду, например, с кругом. Проблема рамки, столь насущная и постоянно возникающая в работах искусствоведов, театроведов, архитекторов, а в последнее время и семиотиков, насколько нам известно, почти не разработана для этнографических объектов, в том числе для жилища.
Следует, вероятно, согласиться с мнением Т. В. Цивьян, «что человек с момента своего самосознания, т. е. выделения из природы, стремится установить границы и как бы обезопасить себя внутри некоторого замкнутого пространства». При этом «очеловечивание» пространствавремени можно понимать не только как приспособляемость к ним, но и как их осмысление, интерпретацию, наделение их знаковыми (символическими) свойствами, что в свою очередь связано с еще более не разработанной проблемой ритма как основы механизма разумной деятельности по доместикации пространства и времени. В ряду этих и других символических построений рамка занимает особое место. Являясь одной из наиболее архаических форм и способов осознания пространства, рамка до сих пор остается важнейшим принципом организации пространственно-временного континуума. «Если поместить понятие рамки не только в пространственный, но и во временной континуум, сюда следует включить начало и конец как способы разграничения текста (в семиотическом понимании термина)».
Приведенные общие соображения представляются чрезвычайно существенными для понимания очеловеченных форм пространства, квинтэссенцией которых является жилище. Устанавливая первый венец, человек не только реализует план жилища, но и делит мир на два «текста» с совершенно различным смыслом. В зависимости от того, куда человек помещает себявнутрь или вовне, он по-разному оценивает окружающий мир.
Характерно, что при укладке первого венца семантизируется прежде всего указанное противопоставление: «Когда при рубке зачаточного венца первая щепка полетит внутрь четырехугольника, то всякая прибыль будет приходить, а не уходить из дому»; «Все щепки, полученные при рубке первого венца, нужно собрать в середину 4-угольника, чтобы происходящее вне известно было в доме, но чтобы неизвестно было на улице, что делается дома». Нетрудно заметить, что даже направление движения (вовнутрь или вовне) расценивается прямо противоположно (в домположительно, из домаотрицательно), ср.: «Смола вытопилась из избы на улицук худу». Границы дома (а венцы, из которых состоят стены, выполняют прежде всего эту функцию) связываются с отрицательными представлениями (ср. приведенные записи о проделках плотников при укладке 1-го венца, ср. также многочисленные приметы типа: «Дятел мох долбит в избек покойнику» и т. п.). Объяснение этому факту, вероятно, нужно искать в особенностях восприятия пространственных структур с ярко выраженной идеей центра. Помещенное в центре строящегося сруба деревце (см. о нем выше) призвано символизировать эту идею. Венцы укладываются не просто так, а вокруг объекта, манифестирующего центр. Можно предположить, что именно это обстоятельство во многом объясняет такой термин, как «венец». По отношению к последнему существенно заметить, что его семантика лежит в области пересечения трех кодов: пространственного, социального и технологического (вить). Из анализа зафиксированных в словарях значений (а их около 20): кольцо, обод, обруч, окружность; очертание сияния, блеска вокруг головы святого на иконах; царское головное украшение, корона; девичья головная повязка, лента; свадебный венец; погребальный венец; само бракосочетание, свадьба; чета, муж и жена, тягло; украшение в виде венка вокруг столба, сосудов и проч.; ярус бревен; семья, двор, дым, хозяйство; горный хребет кругом, полукругом, степной кряж, увал; триумфальный венец; честь, слава, почет, украшение, награда, почетное завершение дела и др., следует, что доминирующее положение можно приписать двум признакам: «быть наверху, сверху» и «быть вокруг чего-то».