Дети войны - Коллектив авторов

Дети войны

Дети войны сегодня

Этот сборник посвящён 75-летней годовщине Победы нашей страны в Великой отечественной войне 19411945 годов с немецким фашизмом.

В нём собраны воспоминания людей, переживших войну детьми или подростками. Да, современники тех далёких лет  они и наши современники. По сути дела, это последние живые свидетели войны, где бы они ни жили: близ фронта по ту или по эту его сторону; далеко от фронта, хоть за Уралом; многие  в эвакуации  в больших ли городах, в селах или и малых деревнях.

Вторая мировая  всеобщее бедствие. Тем более, если она катится по твоей земле, через твой дом И даже если не через сам дом, так заглядывает туда голодом или холодом, а чаще  и тем, и другим И продолжается это не день, не месяц, а год за годом без перерыва. Для детей и подростков четыре года  это целая жизнь. Даже если ты родился после начала войны, то в свои 34 годика ты уже её свидетель. Родные и близкие не могли не дать тебе почувствовать, как связаны твои ощущения, твои желания со всем, что творится вокруг. Да и сам ты  и видел и слышал чувствовал. А потом  и понимал

Что может быть ярче и крепче детской памяти? Она накрепко слита с телесными и душевными впечатлениями, тем более, если впаяна в тебя такими жестокими ощущениями как голод, когда и сегодня, и завтра, и так изо дня в день  нечего есть; как холод, от которого не спрячешься.

Один мой давний друг в возрасте 67 лет оказался в эвакуации в городе Казани. Город был переполнен эвакуированными, жилья не хватало. Они с мамой нашли приют на чердаке двухэтажного деревянного дома. Света нет  затемнение. Одно окно светится от полной луны заиндевевшими, будто засахаренными, стёклами. Голодному мальчику хочется хоть полизать эти яркие «сахарные» стёкла. И полизал

Вот как отлилась память об этом в стихотворении, написанном уже взрослым человеком, Всеволодом Некрасовым, ставшим поэтом.

И я про космическое

Полечу или нет не знаю

До луны или до звезды

Но луну я пробовал на язык

В сорок первом году в Казани

Затемнение

Война

Тем не менее

Луна

Белый

Свет

Белый

Снег

Белый хлеб

Которого нет

Никакого нет

Я давным-давно вернулся в Москву

Я почти каждый день обедаю

А на вид луна была вкусная

А на вкус луна была белая

Отчего же на вкус луна была белая? Оттого, что язык ребенка прилип к мёрзлому стёклу, причинив боль. «Белую» боль  от мороза.

По краткости и резкости эта картина  поистине плакат: образ голодного и безжалостно холодного пустого мира, в центре которого ребёнок. Вот что такое война.

Она враждебна самой жизни на Земле. Как космос. Недаром автор и назвал так свою стихо-фреску: «про космическое». Удары той войны по всему живому поистине космической силы: десятки миллионов убитых! А ведь каждый человек  это отдельный особенный мир  тоже космос

Разорены целые территории с городами и деревнями. Даже сами последствия войны потрясают.

Да. Мы победили. Больше никого не убивают. Смолкли залпы орудий. И оставшиеся жить, оплакивают погибших:

Галина, Елена, Марина

Давно уж одни:

Мужья не вернулись,

Война никого не вернула

Не вернулись и женихи. Не забыть мне эти белоснежные нарядные комнаты в женских общежитиях при фабриках и заводах, (приходилось бывать в них, собирая материал для журнала «Работница»). Здесь жили человек по восемь и больше девушки-работницы пятидесяти и более лет

«Эта комната нам на всю жизнь. Это и есть наш дом»,  говорили они кто с печалью, кто с вызовом. И объясняли, что квартиры на их заводе не дают одиноким, они нужнее «замужним и детным». Разговор тот был, помню, в 1972 году в общежитии Полоцкого завода стекловолокна. И работали там мои собеседницы со своих 16- 18 лет

Вечные невесты и молодые вдовы век вековали. А демографы неустанно считали, объясняя, отчего это каждые 20  25 лет после войны наблюдается спад рождаемости в стране победителей. С такой периодичностью мы оступаемся в очередную демографическую «яму» все эти 75 лет. Без четверти столетие демографы подсчитывают «нерожденных» детей поколений, выбитых войной. Вот он  космически гигантский её след.

Конечно, время лечит. Народ живёт: влюбляется, женится, родятся и подрастают дети. И следы войны  эти «ямы», отраженные демографическими картами, постепенно мелеют. Так же, как и окопы, и рвы страшных боев на полях войны, полнятся и землёй, и травой.

Проходя через наш парк над рекой Яузой, радуюсь, глядя на юных мамочек и молодых бабушек с колясками. Они так естественны здесь на фоне тенистых от зелени, чистых, ровно уложенных аллей и просто тропинок, над живописной речкой, полной утиных флотилий. А уже ходящие и говорящие малыши так и рвутся от своих мам: покормить, рассмотреть поближе этих уточек. Благодать! Детки, уточки, синее небо в белых облачках. Радость для глаз и сердца

Но вот ведь: всё чаще в последнее время ловлю себя на каких-то, кажется, несвоевременных мыслях, тревожных, беспокойных: думаю, чем же всё это обернётся, если вдруг война Куда денутся мамочки и молодые бабушки Пойдут на сверхурочные работы? Малыши останутся на попечении своих старших сестрёнок и братиков? Всвоевременных мыслях тропинок, над живопис ной речкой. место упорядоченного, ласкового парка, подстриженных газонов, вместо клумб и цветников  среди пожухлой травы появятся квадратики картофельных грядок: каждый квадратик  одному хозяину. Желающих посадить картошку много  парковых «гектаров» на всех не хватит Так было, помню, в ту войну в больших городах.

Досадую на эти непрошенные видения Что вызывает их Обычно май  радостный месяц нашей Победы, всегда освежал воспоминания. Но они не были тревожными! Помню, мы с моим внуком ходили 9 мая на Театральную площадь, где собирались, встречались фронтовики  однополчане, друзья. Мы поздравляли их с праздником, дарили тюльпаны. Они так ласково смотрели на детей. На сердце становилось тепло, благодарно: как хорошо, что они вернулись о т т у д а. Но год за годом, май за маем  ветеранов становилось все меньше, и «радость со слезами на глазах» в дни Победы всё надёжнее заглушалась «громом победы», грохотом гусениц по брусчатке на военных парадах в честь Победы. Наверное, пока ещё жили среди нас ветераны, это как-то умеряло хвастовство и кичливость «нового племени» патриотов, не ведающих сомнений, что это он «самые крутые», «круче всех». И, наконец, оформилось это «победное чувство» в оскорбительный для России клич: «Можем повторить!»

Сыновья и дочери всех народов, живущих в стране, принимали смерть и муки, сражаясь за неё в течение бесконечных четырёх лет огненной  поистине космической битвы. И победили,  «смертию смерть поправ» Своею смертию, ради живущих ныне. Потому не грешно, не кощунственно повторить о них слова Евангелия, сказанные о Христе.

Кощунственно, бесстыдно, безбожно кричать: «Можем повторить!» Это похоже на сыновнее предательство своих отцов.

Думается: неужели забыты бедствия войны под эти хвастливые неумные крики? Или в семьях этих людей нет погибших, искалеченных, пропавших без вести на той войне? Или 75 лет достаточно, чтобы забыть жертвы?  Видимо, так.

Именно в такие праздничные дни наблюдаешь какие-то, прямо скажу, пугающие формы памяти о Победе. Эта «мода» надевать на малышей детсадовского возраста солдатскую форму времён войны, и пилотки цвета хаки с красной звёздочкой. Их целые артели шьют и продают. И мамы рады, что можно купить. А тебя вчуже мороз пробирает, когда видишь чистых ясноглазых малышей в этой фронтовой экипировке: они словно жертвы Богу Войны, уже готовые к закланию Но у молодых мам и пап совсем, видимо, нет мистически-тревожного чувства за детей, они своими живыми малышами словно «в солдатики» играют. Они видят в этих «солдатиках» победителей. В их жизни был только праздник Победы, а войны будто и не было. откуда им знать, что такое война? Прочитать бы им солдатскую эпопею Виктора Астафьева «Убиты и прокляты». Поопасались бы «играть в солдатики» своими малышами Но главная-то причина  скорее всего, в самом общественном сознании. Ведь подыгрывают мамам сами педагоги  воспитательницы детских садиков. Не все пока. И не везде. Но есть практика, когда учат детей старших групп ходить строевым шагом, держать равнение Эдакий «Малыш-югенд», так, да?!

Эстетику тихой печали, благодарных воспоминаний заглушает военная мода. Странная это мода Лет десять назад, помнится, ещё звучали песни, которые сегодня уже не услышишь. «Солнечный круг, небо вокруг» там такой зовущий ликующий припев: «Пусть всегда будет небо! Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда будет мама! Пусть всегда буду я!» И ещё была любимая песня  и гордая, и скорбная  на слова Евгения Евтушенко: «Хотят ли русские войны» Там есть такие строчки:

«Да, мы умеем воевать,

Но не хотим, чтобы опять

Солдаты падали в бою

За землю милую свою

Спросите вы у тех солдат,

Что под берёзами лежат,

И вам ответят их сыны,

Хотят ли русские, хотят ли русские, хотят ли русские войны»

Этой песни, её торжественных слов давно не слышно Эстетика времени изменилась

И потом  далеко не у всех солдат, «что под березами лежат», остались сыновья или дочки

Но вы, читатель нашего сборника, услышите решительный ответ на этот старый вопрос в рассказах  ДЕТЕЙ ВОЙНЫ. Последних живых свидетелей и войны, и Победы.

Татьяна Поликарпова

Два утра и один день

22 июня

Хорошее лето стояло. Мне и моим друзьям было тогда по девять  десять лет. Мы играли, ходили в «путешествия». Однажды даже в дальнюю от нашего совхоза деревню  за десять километров. И нас с тех пор родители долго звали «путешественники».

Таня, 1940 г.

Я тут сказала  «долго», но вообще-то только до войны. А сколько, в самом деле, времени прошло? Неделя? Может, три дня? А, может, всего один день Сколько бы ни прошло, но всего один день лёг между тем временем, которое сразу стало называться «до войны», и тем, которое стало войной. И всё, что осталось за этим днём, вдруг уменьшилось, враз отлетев далеко-далеко, и теперь мерцало и светило издали, как звезда, уже недосягаемое. Потому я и сказала  «долго».

А солнце было всё то же. Продолжались летние дни. И росла трава, и блестели белыми стволами берёзы, и порхал в воздухе и путался в волосах тополиный пух. И у меня было новое платье: бабушка сшила Такого красивого у меня ещё не было. Ярко-красное в мелкий белый горошек, широконькое с оборкой по короткому подолу. С воланами-крылышками вместо рукавов

В то утро все наши с утра ушли в клуб и братика Колю взяли, и бабуся пошла. В совхозе был праздник  День животновода. В клубе всех поздравляли с хорошей работой. Потом должны были награждать подарками. Папа рассказывал, что для дяди Камиля купили охотничье ружьё, а свинаркам  красивой материи на новые платья или на пальто. А потом все сядут на машины, а кто, как дядя Камиль,  он же конюх!  на лошадей, и поедут в лес. Туда, на большую поляну, уже с вечера уехала кухня и повара, чтобы приготовить на всех угощение. Это было здорово придумано!

А я опаздывала  с посудой провозилась! И торопилась одеться. Сначала и не заметила, как оборвалась то ли музыка, то ли речь нашего радиоприёмника и зазвучали чистые, отдельно падающие, словно хрустальные шарики, позывные. Наверное, они долго уже звучали: я вдруг поняла, что сама в лад с ними напеваю: «Ши-ро-ка стра-на мо-я род-на-я-а-а» И опять: «Ши-ро-ка стра- на мо-я»

Мне хотелось петь дальше, а сигналы приёмника не давали, возвращаясь к началу: «Ши-ро-ка-а» Я с досадой тряхнула головой: когда же это кончится? И стала прислушиваться, одеваясь. Успела нырнуть в платье, оно прохладной волной скользнуло по рукам, легло на плечи, шелковисто коснулось ног; от удовольствия я крутанулась на одной ножке так, что платье стало вокруг меня красным колоколом, и в этот момент необычный торжественный голос властно сказал: «Внимание, внимание! Говорят все радиостанции Советского Союза через несколько минут будет передано важное правительственное сообщение» И снова хрустальные звуки позывных

«Вот это да!  сказала я себе. «Я самая первая услышу важное правительственное сообщение!» Во всём совхозе приёмник был только у нас, а радио ещё не было, так же, как и электричества. Папа привозил «питание» для приёмника  такие тяжёлые свинцовые коробочки  из города, когда ездил в командировки. Я заторопилась, чтоб быть совсем готовой и сразу ринуться в клуб, как только узнаю сообщение. Но и тугие неподатливые носки успела натянуть, а голос всё только предупреждал, чтобы приготовились слушать

Таня и братик Коля, 1940 г.

.

 Да я готова! Готова!  шептала я приёмнику. Вся наша по воскресному прибранная комната была готова и выглядела торжественно. Прохладные и тёмные от тополёвой зелени стёкла южных окон ещё не освещены солнцем, но восточные  как солнечные паруса: кажется, дом не выдержит натиска лучей и, как корабль, тихо заскользит на запад к лесу.

Да, мы все готовы! И вот, наконец, голос предупредил, что сейчас выступит товарищ Молотов. И Молотов сказал то, что, конечно же, с самого начала знал голос, потому и был такой необычный «Вероломно фашистская Германия бомбили Киев» Я выслушала всё до конца, до слов: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Как я неслась к клубу! Война! Сердце колотилось от какого-то непонятного восторга: то ли ужас, то ли радость  ведь первая узнала! Сейчас, сейчас скажу! Ещё издали у клубного крыльца узнала по белому платью маму. Нагнувшись, она помогала Коле делать очень важное дело. И я, не добежав до них, закричала:

 Мама! Война! Молотов сказал! Бомбили Киев! И ещё

Мама испуганно подхватила Колю на руки, будто кто собирался его укусить, прижалась к нему лицом.

 Дочка! Фашисты, да?

 Ага! Германия!

 Господи! Всё-таки Всё-таки  бормотала мама, скоро-скоро, почти бегом, всходя на крыльцо клуба.

Я бежала за ней. В открытую дверь бильярдной увидела папу и, обгоняя маму с Толиком, кинулась к нему, повисла на руке, держащий нацеленный на шар кий.

 Пап, война! Молотов сказал! С фашистами! По радио!

Папа крепко, как мама Толика, свободной рукой прижал меня к себе и заговорил громко, властно, точно, как тот голос в приёмнике:

 Товарищи! Дочка принесла известие. Она слушала по радио сообщение Молотова: фашисты развязали войну! Нужно быть готовыми

Я не дослушала, к чему надо быть готовыми, и побежала искать своих: Шурку-подружку, Кольку Зайкина. Они ещё не знают! Я их нашла тут же, но они уже откуда-то знали!

А народ быстро расходился из клуба. Шума не было, стоял какой-то глухой гул, будто из-под земли.

Почувствовав, что сейчас взрослым не до нас и что нам ничего не будет, мы побежали на сцену за кулисы, куда нас обычно не пускали. А нам туда хотелось. Но смотреть там оказалось нечего  в узком проходе между кулисами и стеной валялись поломанные стулья, стояло разбитое трюмо, несколько пустых бочек. Мы вышли на сцену и остолбенели: в зале пустота! Бросились к дверям  заперты. Мы залезли на высокие подоконники, глянули в окна: возле клуба ни души. Мы отчаянно стучали в рамы и двери, пока Колька не догадался вынуть одно квадратное стекло в окне, отогнув маленькие гвоздики, державшие стекло в раме.

Когда мы, наконец, очутились на воле, что-то странное поразило нас всех. Что-то было не так в привычном виде посёлка. И мы притихли, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что же, что же случилось? А-а-а

 Тишина-а-а! Тишина  вот что случилось. Такая тишина, будто при солнце, при синем небе стоит ночь. Дома блестят окнами молча, как ночью. Во дворах перед домами  никого. Никого возле конторы. Никого возле конного двора. Тихо на железном механическом. Только куры кое-где бродят или лежат в пыли, да гуси, как всегда, возле ключа воду цедят. Мы, только что кричавшие, стучавшие в клубе, молча, с какой-то робостью побрели по пустым улицам домой. Сначала шли тихо, потом всё быстрей, а потом уж мчались

Страшно на пустых, солнечных, молчаливых улицах. Война

Поле Победы

Сразу после первого Мая директор нашей семилетки, Мелентий Фомич, собрал все три старших класса и объявил, что мы должны помочь колхозу. После уроков всю неделю будем вскапывать поле на бугре что слева от дороги на деревню Камышлы. Камышловские тоже ходили в нашу школу, и трое из них: Тоня, Галия и Нурулла,  в наш шестой. Они были старше всех нас по годам,  так получилось в их жизни  и потому самыми сильными и умелыми. Мы их уважали. Директор и учителя  тоже.