Впрочем, бывает такое и при экономическом росте. Более богатые участники цепочки могут просто вытеснять конкурентов и перераспределять доходы в свою пользу, если считают, что контрагенты получают незаслуженно высокую долю прибыли. Другое дело, что, как нас учит теория, для системы в целом это означает уменьшение конкуренции, повышение монополизма, т. е. снижение общей эффективности. И как только рост начинает замедляться, начинаются проблемы
Поскольку производство с нулевой прибылью при капитализме в принципе работать не может, то, как следует из приведенного выше рассуждения, в какой-то момент удлинение производственной цепочки становится невозможным при условии, что спрос не увеличивается по каким-то внешним причинам. Собственно, если отвлечься от гипотезы совершенной конкуренции (которую никто в реальной жизни не видел), то мы понимаем, что реальная прибыль конкретных участников некоторой технологической цепочки отклоняется от оптимального значения, причем масштаб этого отклонения носит вероятностный характер и определяется гауссовым (нормальным) распределением.
Поскольку для каждой конкретной цепочки параметры этого распределения довольно легко определить, мы теоретически можем оценить, насколько можно удлинять цепочку для того, чтобы вероятность для самого слабого звена перейти в состояние практически гарантированного убытка была близка к единице. После чего эта технологическая цепочка или гарантированно останавливается, или необходимо сокращать цепочку, т. е. уменьшать уровень разделения труда.
Понимание этого момента, скорее всего, пришло к ученым примерно во второй половине XVIII в., и, возможно, первым, кто сформулировал этот принципиальный вывод об остановке естественного процесса разделения труда, был Адам Смит. Напомним мысль из 3-й главы его фундаментального труда «Исследование о природе и причинах богатства народов»: «Разделение труда ограничивается размерами рынка. Так как возможность обмена ведет к разделению труда, то степень последнего всегда должна ограничиваться пределами этой возможности обмена, или, другими словами, размерами рынка».
Мы не будем здесь разбирать взгляды А. Смита, поскольку делалось это много раз, а я не собираюсь ни с кем конкурировать, речь идет только о базовых идеях развития экономической теории, а идеи, как я и писал в предисловии, объективны, они никому не принадлежат. Возможно, Смит не имел в виду те рассуждения, которые мы приводили выше. Но общий вывод из его слов определяется вполне ясно: он понимал, что в рамках замкнутой системы разделение труда рано или поздно останавливается, причем точка остановки определяется изначальными размерами системы: чем она больше, тем глубже зайдет процесс разделения труда до его остановки.
Здесь нужно сделать важное отступление, которое показывает различие подходов к ситуации с точки зрения микроэкономики и с точки зрения макроэкономики. В рамках микроэкономики рассматриваются риски отдельного предприятия, предпринимателя или отрасли и решаются задачи по их снижению. Это вполне осмысленная задача, и ее можно решать.
Макроэкономика говорит об общем ресурсе экономики и объясняет, что если совокупный спрос упал на 20 %, то применение микроэкономических рецептов (управленческих, маркетинговых и т. д.) не может дать универсального эффекта, поскольку совокупный доход всех фирм в отрасли упадет. То есть одни выиграют, а другие все равно проиграют. Причем совокупный результат, т. е. выигрыш минус проигрыш, будет не меньше тех самых 20 %.
Дальше можно рассуждать о лузерах и виннерах, эффективных менеджерах и неэффективных, но суть от этого не меняется общие рамки системы определяет именно макроэкономика. Настоящая книга написана в парадигме макроэкономики, т. е. базовых рамок, в которых существуют экономические системы. Отдельные компании или отрасли могут идти и против тренда, но общеэкономические закономерности на их примере изучать нельзя. Отмечу, кстати, что экономикс как комплекс идей построена как раз на парадигме микроэкономики, что создает для нее серьезные проблемы при описании глобальных экономических тенденций. Но об этом чуть ниже.
Одним из ключевых понятий, позволяющих понять разницу между микроэкономическим и макроэкономическим подходом, является конечный спрос. Смысл его можно понять, если представить себе движение товаров. Кто-то добывает руду для чего? Для того, чтобы ее продать. Кто-то ее обогащает. Зачем? Чтобы снова продать. Кто-то выплавляет из нее сталь. С какой целью? Чтобы ее продать. Кто-то занимается исследованиями по материаловедению. Зачем? Чтобы тот, кто выплавляет сталь, купил его услуги по определению состава и технологии стали. Чтобы она лучше продавалась
Иными словами, любой продукт постепенно продвигается по пути все большего и большего совершенствования, а навстречу ему идут деньги. И вот возникает вопрос: а откуда деньги и кто же стоит в начале цепочки денег. И вот тут можно дать достаточно четкое и понятное определение: спрос является промежуточным, если его цель использование в создании нового товара или услуги с целью дальнейшей перепродажи. Новизна может быть технологической (из руды делаются окатыши на обогатительной фабрике или из деталей собирается автомобиль), а может быть в рамках чистых услуг (например, если это оптовый склад), но суть от этого не меняется. Основная задача промежуточного спроса перепродать.
Даже если какая-то контора покупает стулья или канцелярские принадлежности, казалось бы, для собственного использования, она все равно переносит их стоимость на продаваемые ею товары или услуги (и в этом суть понятия издержек для производителя этого самого товара или услуги). Для численного описания этого процесса используется бухгалтерские процедуры, а сам процесс переноса стоимости называется амортизацией. Тратить деньги просто так ни одно юридическое лицо или предприниматель не может за этим строго следит государство, которое определяет масштаб налогообложения в зависимости в том числе от себестоимости (определяющей потенциальный масштаб прибыли) конкретного предприятия.
Но в какой-то момент перепродажи заканчиваются. Рядовой обыватель покупает музыкальный центр или автомобиль и перенос стоимости прекращается. Гражданин не занимается перепродажей товара или услуги, он ею пользуется. Да, при этом он может продавать свою рабочую силу (а может и не продавать), но она никак не связана со стоимостью его имущества, его интересами и предпочтениями. Частное лицо (ну, или, как принято говорить в микроэкономике, домохозяйство) формирует конечный спрос! Целью которого является самостоятельное использование товара или услуги, без задачи извлечения из него прибыли.
Только ли частное лицо формирует этот спрос? Нет, есть еще один субъект, который его формирует это государство. Оно закупает товары и услуги (например, оборонного назначения), и его тоже не интересует себестоимость, само государство ничего не перепродает. Точнее, его продажи никак не связаны с использованием этого имущества. И для формирования своего спроса государство использует институт, который больше никто использовать не может, право собирания налогов.
Правда, иногда это право пытаются получить частные лица (например, путем рэкета), но государство с ними тогда жестко борется. Или, по крайней мере, декларирует такую борьбу. При этом нужно отдавать себе отчет, что, поскольку уплаченные налоги тоже входят в себестоимость продукции, то, по большому счету, налоги тоже платят домохозяйства, увеличивая свои затраты на товары и услуги. Отсюда, кстати, такая популярность магазинов типа duty free.
Отметим, что в рамках одного государства соотношение совокупного частного и государственного спроса может быть разное, но в рамках либеральной экономической политики, которая свойственна государствам последние десятилетия, обычно доля частного спроса сильно выше. Это, кстати, создает определенные проблемы во время кризисов, о чем я буду еще писать ниже.
Повторим сказанное еще раз: любая продажа товара или услуги в мире делается для того, чтобы когда-то этот товар или услуга (или часть затраченных на их приобретение денег) оказались составной частью другого товара, который будет приобретен конечным потребителем. Никакого другого смысла производства в современной экономике нет. Даже если ювелирная фирма делает уникальную драгоценность, которую выставляет на витрине как свою рекламу, она все равно включает ее в список своих активов т. е. так или иначе использует как потенциал для продажи или как залог под получаемые кредиты.
Теоретически, существуют некоммерческие структуры. Они тоже закупают товары и услуги, т. е. создают спрос, однако никуда его не переносят на то они и некоммерческие. Однако фокус состоит в том, что они не участвуют в экономической деятельности, т. е. не зарабатывают деньги. Деньги они получают от кого-то, и если это граждане, то они просто переносят (отдают) свой спрос подобной структуре, так же, как это, например, делается на свадьбах, когда молодоженам преподносят конверты с деньгами. Аналогичная ситуация с финансированием от государства, в том числе когда речь идет о социальных выплатах. А если некоммерческие структуры получают средства от компаний коммерческих, то последние тем самым сокращают свою прибыль (или увеличивают себестоимость своей продукции). Так что подобные организации общей картины жизни не меняют.
Но отсюда сразу следует один очень важный вывод: общий объем производства (теоретически, по крайней мере) должен быть ограничен объемом конечного спроса! Ну, или, точнее, на достаточно длинном интервале времени (достаточном для сглаживания годовых колебаний) эти величины должны совпадать! Производить больше просто нет смысла! А рост экономики, соответственно, определяться ростом конечного спроса. Другое дело, что в условиях межстранового взаимодействия этот конечный спрос может перераспределяться между странами не совсем справедливым образом. Но тут есть еще одна тонкость.
Для ее описания вспомним приведенный выше пример. Пусть есть отрасль, которая продает некий продукт, получает общую прибыль 100 монет в год и состоит из 10 предприятий, образующих вертикальную цепочку. То есть первая делает некий полуфабрикат, продает (это важно, речь идет не о цехах в рамках единого завода, а об отдельных компаниях) его следующей, та снова обрабатывает, снова продает, и т. д. Предположим далее, что все у нас хорошо и правильно, прибыль по цепочке распределяется честно, т. е. каждая из фирм получает свои 10 монет из общей прибыли.
Дальше происходит технологический прорыв, и в отрасли образуется не 10, а 20 фирм. За счет снижения издержек немножко падают цены, вырастают конечные продажи, совокупная прибыль становится не 100 монет, а 120 (не будем даже задавать ключевой вопрос макроэкономики, за чей счет, т. е. кто покупатель и кто потерял свою долю на рынке). Мы уже понимаем, что прибыль каждой компании в цепочке стала не 10 монет, а 6. То есть они стали меньше и слабее. Но! Компаний стало в два раза больше! И у каждой есть оборотные средства, офисы, склады и производства! Поскольку она должна покупать комплектующие у предыдущей компании в цепочке.
Формироваться эти оборотные средства должны, в общем, за счет кредита. То есть потенциальных заемщиков стало в два раза больше, причем совокупный объем их оборотных средств будет никак не меньше, чем у компаний в предыдущей цепочке (поскольку он определяется в первую очередь объемом закупок). То есть для финансовой системы сфера работы существенно увеличилась, увеличилось и количество ее активов.
На бытовом уровне это можно объяснить очень просто. Есть ручей, у него есть объем стока. Через него упало дерево, образовалась запруда. Сток не изменился (ну, точнее, сначала немножко упал, но потом выровнялся), но в конкретном месте воды стало больше. А если вырыть котлован, то воды станет еще больше, хотя сток по-прежнему не увеличился. Впрочем, тут нужно быть осторожнее, если пруд станет слишком большим, то испарение с его поверхности (аналог платы за кредит!) может полностью компенсировать приток воды и ручей ниже плотины просто высохнет.