Альтист Данилов
Владимир Данилов главный герой романа Владимира Орлова «Альтист Данилов» (1980), первого в цикле «Останкинские истории. Триптих» (19801997). Роман родился из написанного еще в начале 70-х годов рассказа «Что-то зазвенело» (о любви домового к земной женщине), который готовился к изданию в «молодогвардейском» ежегоднике «Фантастика» (см.), но был выброшен из сборника Юрием Медведевым, тогдашним заведующим редакцией фантастики (см. Молодогвардейская фантастика).
Как и в рассказе, место действия район Останкино в Москве. Здесь живет музыкант Владимир Данилов наполовину человек, а наполовину демон. Он носит магический браслет, который по воле героя может «включать» сверхъестественные способности. Его человеческая сущность играет в театральном оркестре на альте работы мастера Альбани, а сущность мистическая тем временем «прикреплена» к компании местных домовых в статусе «демона на договоре». Однако Данилов старается не злоупотреблять браслетом; герой талантливый альтист и довольно посредственный демон. Симфония молодого композитора-новатора Переслегина его увлекает, а вот «миссия» сверхъестественного соглядатая, живущего среди людей, нет. Он мог бы роскошествовать и мгновенно перемещаться в пространстве, однако предпочитает не выделяться: как и прочие рядовые москвичи 70-х годов прошлого века, он стоит в очереди за останкинской колбасой и передвигается по городу на общественном транспорте. После развода Данилов заводит вялотекущий роман с пророчицей Химеко, потом бурный роман с «демонической женщиной» Анастасией, но когда он встречает простую лаборантку Наташу, все прежние увлечения забыты. Понятно, что шефам Данилова из Девяти Слоев (места обитания вершителей судеб смертных) не нравится, что в нашем герое человеческое перевешивает, и героя вызывают «наверх», на судилище
Сразу после журнальной публикации роман стал советским бестселлером. Любители фантастики ставили книгу в ряд городских фэнтэзи (см. Фэнтэзи), а самые горячие почитатели сравнивали «Альтиста Данилова» со знаменитым булгаковским романом: здесь, правда, не было библейских аллюзий, но, как и у Булгакова, сверхъестественное тесно переплеталось с современным автору московским бытом, описанным в сатирическом ключе.
Тогдашней публике нравилась не только амальгама сатиры с чертовщиной. Симпатию вызывал и сам главный персонаж, предпочитающий не бунтовать против системы, а выкручиваться, используя ее внутренние противоречия. По своему характеру Данилов честный обыватель. Он готов выйти на дуэль ради любимой женщины, но не собирается потрясать основы. Возможно, именно по этой причине Синий Бык (в рукописи Красный Бык), на котором зиждется мир Девяти Слоев, милует «демона на договоре». И хотя Данилову поначалу грозит развоплощение на веки вечные, в итоге он отделывается чем-то вроде выговора и сохраняет статус-кво. В конце концов, и сам роман «Альтист Данилов» был опубликован в «Новом мире», где примерно в те же годы отдельными порциями печатались воспоминания генсека Леонида Ильича Брежнева. Близость главного Синего Быка ЦК КПСС служила чем-то вроде охранной грамоты для авторов журнала.
Второй роман цикла вышел через восемь лет после первого, уже в перестройку. «Аптекарь» существует в тех же географических и тематических координатах, что и «Альтист Данилов». В книге много симпатичных, хорошо прописанных деталей, но отсутствие героя, подобного Данилову, очевидный авторский просчет. Сюжет сначала буксует, затем и вовсе разваливается. Никакая массовка не заменит главного героя: и сам аптекарь, и мистическая «берегиня» выглядят, скорее, персонажами второго плана. В этом смысле интереснее заключительная часть триптиха, роман-фантасмагория «Шеврикука, или Любовь к привидению». Шеврикуке, останкинскому домовому, главная роль вполне по плечу. Отзывчивый по природе своей, он готов везде искать добрые побуждения и поначалу надеется на компромисс даже с врагами домовых техногенными мутантами. Но к финалу осознает свою ошибку, вступает в ряды борцов и в нужный момент взмахивает серебряной кочергой В книге мельком упомянута ненасытная Клавдия Петровна, экс-жена Данилова из первого романа, однако сам альтист здесь по-прежнему не показывается. Писатель счел историю «демона на договоре» законченной и продолжать ее больше не захотел.
Американские боги
Фантастический роман «American Gods» англо-американского писателя Нила Геймана опубликован в 2001 году. Мрачный немногословный мужчина по имени Тень, выйдя из тюрьмы, обнаруживает, что у него не осталось ни жены, ни друга, ни работы. Герой вынужден принять предложение загадочного человека, который называет себя Среда, и стать его помощником. Вместе они путешествуют по Америке.
Поначалу Тень не догадывается, что его спутник не человек, а один из сонма старых земных богов, растерявших за столетия почти всех своих американских адептов. Среда (он же Вотан, он же Гримнир, он же Один бывший владыка Асгарда) встречается с товарищами по несчастью, такими же забытыми сверхъестественными существами, и уговаривает их сплотиться и выйти на Последнюю Битву с набирающей силу сверхъестественной шушерой XXI века всеми этими «богами кредитной карточки и бесплатной трассы, интернета и телефона, радио, больницы и телевидения, пластмассы, пейджера и неона». Автор приоткрывает читателям краешек потаенной реальности, в которой некогда могущественные боги и демонические существа вынуждены заниматься мелким бизнесом, чтобы совсем не сгинуть.
Роман, действие которого происходит в США, перенаселен богами-эмигрантами. «Приезжая, люди привозили нас с собой, рассуждает Один. Они привезли меня, Локи и Тора, они привезли Ананси и Льва-бога, они привезли лепреконов, коураканов и баньши. Они привезли Куберу и Фрау Холле и Эштар. Мы приплыли в их умах и пустили здесь корни». Однако потом настали тяжелые времена: «Наши народы бросили нас, вспоминали лишь как существ с далекой родины Мы остались покинутые, напуганные и обобранные перебиваться на тех крохах поклонения или веры, которые могли отыскать. И доживать, как сумеем». Гейман описывает отставных богов без иронии, но с сочувствием. Здесь, в Америке, джинны водят такси, Анубис владеет похоронным бюро, Чернобог забивает скот, а Тор со своим молотом подрабатывает к пенсии на аттракционах
Произведение не вписывалось в привычные жанровые рамки. Несмотря на невероятность событий и сверхъестественность большинства персонажей, роман тяготел к серьезной прозе, где нормальная реалистическая «бытовуха» дозированно перемежалась с умеренной (на грани сна и яви) постмодернистской мистикой и не слишком пафосным религиозным визионерством. Смешение жанров было на пользу книге. Едва читатель уставал от фантастики, как его погружали в роман-путешествие по заповедным местам Америки; как только странствие грозило приесться, возникала детективная линия, особым образом мотивирующая поступки героев. Качественно сделанной прозе не мешали неожиданные повороты фабулы, внезапные разоблачения и воскрешения, чудеса и диковины, а также непредсказуемый финал, который было трудно назвать и счастливым, и драматическим.
«Американские боги» самая известная, наиболее тиражируемая (только в русском переводе она издавалась уже 12 раз) и пока лучшая книга Геймана. Очевидная «кинематографичность» ее давно притягивала продюсеров, однако масштабность замысла и многофигурность повествования требовали вложений. Только спустя десять лет после выхода книги канал НВО объявил, что выпустит телесериал (см. Сериалы фантастические). Работа над проектом безуспешно тянулась несколько лет. Затем инициативу перехватил кабельный канал «Starz», а шоураннером был назначен Брайан Фуллер, ему же принадлежит и разработка концепции в целом.
Первый сезон вышел на телеэкраны в 2017 году. Сюжет романа о богах-пенсионерах дал автору телеверсии немало возможностей и некоторые были замечательно реализованы. Сценаристы в целом следуют за романом и берут за основу его концепцию, но порой отступают от буквы сюжета. И если, например, Лора, погибшая жена Тени, в книге мерцает где-то на периферии, в сериале ее «посмертные» приключения выходят на первый план. Дуэт «дохлой жены» с лепреконом Суини не только расцвечивает историю прекрасным черным юмором, но и демонстрирует, куда может повернуть сериал дальше навстречу высоким рейтингам. Авось старые боги Америки помогут своим новейшим биографам.
Антиутопия
В произведениях этого жанра фантастики (он же дистопия, то есть Dystopia, «плохое место») авторы описывают общество, где доведены до логического предела негативные тенденции его развития либо те тенденции, которые считает негативными сам фантаст.
Наиболее известные литературные антиутопии ХХ века: «Железная пята» (The Iron Heel, 1908) Джека Лондона и «Спящий пробуждается» (The Sleeper Awakes, 1910) Герберта Уэллса, где описана победа олигархии и тирании; «Мы» (1920) Евгения Замятина и «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932) Олдоса Хаксли, где социум жестко унифицирован (у Замятина люди не имеют даже имен, только номера). «Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека вечно», читаем у Джорджа Оруэлла в романе-предупреждении «1984» (1948), где людей превратили в нерассуждающие винтики государственного механизма. В 1956 году роман Оруэлла был впервые экранизирован, а еще через десять лет Франсуа Трюффо снял картину по мотивам антиутопии Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» (Fahrenheit 451) о мире, где чтение книг считается предосудительным, а хранение преступным.
В 1984 году появилась вторая экранизация Оруэлла, годом позже кафкианская «Бразилия» (Brazil) Терри Гиллиама фильм, где карательную функцию выполняет Министерство информации. Из фильмов на ту же тему, снятых уже в XXI веке, назовем «Эквилибриум» (Equilibrium, 2002) Курта Виммера: вновь диктаторский режим, при котором проявление эмоций считается преступлением. И поскольку эмоции под запретом, запрещено и искусство картины, литература, музыка. Когда в самом начале фильма Виммера из огнеметов сжигают «Джоконду», переклички с Брэдбери очевидны. Мир, оставшийся без чувств, обречен на скорое вымирание. Одна надежда на тех немногих, кто не желает мириться с фантазмами, рожденными в головах политических безумцев
Антиутопия материализовавшийся кошмар, и пути к нему неисповедимы. Человек Запада привыкал жить в комфортном мире устойчивых социальных институтов и умных механизмов. При малейшем сбое человек этот тут же оказывался «голым на голой земле». Символом такого кошмара еще в начале XX века стала повесть Эдуарда Моргана Форстера «Машина останавливается» (The Machine Stops, 1909), в которой автоматическая система поработила людей и люди ей подчинились ради стабильности. И если царь-машина выйдет из строя, жизнь на Земле может обрушиться в хаос. Пример подобного рода демонстрировал уже в начале 60-х известный создатель психоделических фантазий Филип Кендред Дик, у которого в романе «Молот Вулкана» (Vulcans Hammer, 1960) человечество, разбив верховный компьютер, сразу возвращалось едва ли не в первобытное состояние. С другой стороны, беда могла таиться не только в отказавших технологиях. Всякий серьезный сбой в работе любой из отраслей социальной сферы (полиции, адвокатуры, страховой медицины и пр.) приводил к практически аналогичным роковым последствиям вспомним хотя бы «Стальной прыжок» (Stälspranget, 1968) шведского писателя Пера Вале.
Иногда мир быстро приходит в упадок из-за природных катаклизмов, пандемий или ядерной катастрофы (см. Постапокалиптика литературная, Фильмы-катастрофы), но нередко писатели обходятся без мировых войн и сверхъестественных причин, вроде превращения людей в зомби. «Механизм» развития событий ярче всего описан в нефантастическом романе «Повелитель мух» (Lord of the Flies, 1954) Уильяма Голдинга: дети, оставшись без наставников и благ цивилизации, исторгают умников и превращаются в дикую стаю
«Восемь миллионов жителей тут же принялись затаптывать друг друга насмерть на мостах и в туннелях. Выжившие рассеялись за городом словно саранча, словно полчища чумных крыс. Они заражали воду. Распространяли брюшной тиф, дифтерит, венерические болезни. Кусали, рвали, убивали, грабили, насиловали. Питались дохлыми собаками и трупами детей То же самое происходило в Чикаго, Детройте, Вашингтоне, Лондоне, Париже, Бомбее, Шанхае, Токио, Москве, Киеве и Сталинграде в каждой столице, в каждом промышленном центре, на каждом железнодорожном узле, во всем мире. Цивилизация была разрушена без единого выстрела. Не могу понять: почему военные считают, что без бомб не обойтись?»
Эта цитата из позднего романа уже названного Олдоса Хаксли «Обезьяна и сущность» (Ape and Essence, 1948) демонстрирует еще один вариант катастрофы, к которому в последние десятилетия все чаще обращаются отечественные фантасты. Социальная напряженность, экономическая нестабильность, какая-нибудь изнуряющая региональная «спецоперация», буйство стихий, паника все это, по мнению наших авторов, годится в качестве первотолчка для «бунта бессмысленного и беспощадного», царства хаоса и следующей за ним тоталитарной диктатуры. В антиутопиях, впрочем, далеко не всегда описывается разрушение материальной среды, но всегда тотальное разрушение моральных основ цивилизации.
Обратим внимание: для нашего общества феномен «остановившейся машины» не был вообще никаким феноменом. Авария любого уровня (кроме, пожалуй, чернобыльской) с какого-то времени стала у нас восприниматься общественным сознанием как явление почти заурядное, совсем не апокалиптическое и даже малоинтересное. В 1989 году Александр Кабаков опубликовал в перестроечном «Искусстве кино» прогремевшую на всю страну повесть «Невозвращенец» о мрачном грядущем, ожидающем СССР. Не техногенные катастрофы, по Кабакову, станут причиной бед: советскую державу подточит экономический коллапс, а обрушит военная диктатура. Генерал Панаев, взяв власть, не сможет ее удержать, и из щелей полезет всякая мразь: вооруженные бандиты с убеждениями, отвязавшиеся борцы за равенство и просто громилы. Право силы победит силу права, начнется дробление империи, процесс станет неуправляемым. Рядовые обыватели будут запасаться питьевой водой и оружием, учиться переходить улицы бегом и палить во все непонятное на всякий случай
Как видим, здесь впервые очерчен абрис «антиутопии по-русски». При этом дискомфортный мир у нас воспринимается как данность: его нельзя изменить и надо лишь приспособиться наилучшим образом. Масштабы описанных бедствий в различных произведениях в зависимости от конкретных авторских задач могут варьироваться. В тех случаях, когда «вялотекущая катастрофа» незаметно смыкается с повседневной реальностью, а настоящее плавно переходит в будущее, само понятие «антиутопия» отступает. Как замечал Юрий Трифонов, «когда течешь в лаве, не замечаешь жара».
Аэлита
Аэлитой зовут героиню одноименного романа графа Алексея Толстого (1923) и немого фильма (1924), поставленного Яковом Протазановым по отдаленным мотивам Толстого (роман чисто фантастический, а в фильме к фантастике зачем-то добавлен глупейший детектив с переодеваниями, притом в финале все, увиденное зрителями, оказывается сном главного героя). В переводе с марсианского имя означает «свет звезды, который виден в последний раз». Сюжет ударная смесь Освальда Шпенглера с Эдгаром Берроузом, обернутая в несколько слоев «сменовеховской» лояльности к победившему большевизму.
Инженер Лось и бывший красноармеец Гусев за государственный счет отправляются к Марсу: первый из героев в надежде на то, что полет отвлечет от мучительных воспоминаний о смерти жены, второй потому что за годы революции и Гражданской войны привык с кем-то сражаться и надеется найти (или устроить) на Марсе очередную заваруху.
Как и ожидалось, Марс (Тума) обитаем: там живут потомки жителей Атлантиды, успевших вовремя сбежать с тонущего континента. Пепельноволосая Аэлита дочь диктатора Марса Тускуба. Лось влюбляется в красавицу, а Гусев помогает местному пролетариату в борьбе с диктатурой. Собственно, ни Тускубу, ни Гусеву марсиан не жаль, и оба занимаются примерно одним и тем же: добивают старый Марс. Но практичный Гусев действует бодро и с огоньком в отличие от эстета Тускуба, который хотел посмаковать процесс, сделав его медленным и печальным («Мы не спасем цивилизации, мы даже не отсрочим ее гибели, но мы дадим миру умереть спокойно и торжественно»). Восстание захлебывается, земляне улетают восвояси, и до сих пор неизвестно, что хуже: плановый закат Марса «по-тускубьи» или построение Трудкоммуны имени тов. Гора в лабиринте царицы Магр.