Джанетт УинтерсонЗачем быть счастливой, если можно быть нормальной?
Посвящения
Моим трем мамам:
Констанции Уинтерсон
Рут Ренделл
Энн С.
С любовью и благодарностями Сьюзи Орбах
Отдельное спасибо Полу Шереру, который составил мое семейное древо.
Бибан Кидронты просто телефон доверия.
Вики Ликориш и детям: моей семье.
Всем моим друзьям, кто был рядом со мной.
Кэролайн Майклфантастическому агенту и сказочному другу.
Всем из "Грув пресс"за поддержку этой книги: Моргану Энтрекину, Элизабет Шмитц, Деб Сигар и Джоди Хокенсмит.
И Хизер Шредер из ICM, а также AM Homes.
Глава 1
Не та колыбель
Когда моя мать сердилась на меня, а это бывало часто, она говорила: "Дьявол привел нас не к той колыбели".
Я так и вижу, как Сатана отвлекается от своих насущных делХолодной войны и маккартизма, чтобы навестить Манчестер в 1960 году. Цель визитаобмануть миссис Уинтерсоннесет на себе яркий налет театральности. Эта женщина показательно страдает от депрессии; она хранит револьвер в ящике с тряпками и щетками, а патроны держит в жестяной коробке. Женщина, которая ночи напролет печет пироги, чтобы не ложиться спать в одну постель с моим отцом. Еще у нее грыжа, больная щитовидка, увеличенное сердце, незаживающие язвы на ноге и два набора зубных протезовматовый на каждый день и блестящий, с перламутровым отливом на "лучшие времена".
Я так и не знаю, почему у нее не было или не могло быть детей. Я знаю, что она удочерила меня, потому что хотела, чтобы у нее появился друг (у нее не было ни одного), а еще потому, что я была как бы сигнальной ракетой, запущенной в мир, способом провозгласить, что она существоваласвоего рода крестиком, отмечающим место, где зарыто сокровище.
Она из себя выходила при мысли о том, что онаникто; и как все детиприемные или нетя должна была прожить за нее ту часть жизни, которую у нее самой прожить не вышло. Мы все делаем это для наших родителейв сущности, у нас и выбора никакого нет.
Она была еще жива, когда моя первая повесть, "Не апельсинами едиными", вышла из печати в 1985-м. Это полуавтобиографическая книга, и в ней рассказывается история молодой девушки, которую совсем маленькой удочерили родители-пятидесятники. Девочка должна была вырасти и стать миссионеркой. Вместо этого она влюбляется в женщину. Катастрофа. Она уходит из дома, сама поступает в Оксфордский университет, а когда возвращается домой, то выясняется, что ее мать собрала радиостанцию и транслирует Евангелие язычникам. У матери все схваченоона выбрала себе позывной "Добрый свет".
Повесть начинается так: "Как и большинство людей, долгое время я жила с мамой и папой. Отец любил смотреть по телевизору борьбу, а мама просто предпочитала боротьсяи неважно, с чем именно".
Я сама почти всю жизнь готова была размахивать кулаками. Выигрывает тот, кто сильнее ударит. В детстве меня били, и я рано выучилась не показывать слез. Если ночью меня выгоняли из дома на улицу и запирали дверь, я сидела на крыльце, дожидалась молочника, выпивала обе пинты молока, оставляла пустые бутылки, чтобы позлить маму, и шла в школу.
[2 пинты1,12л]
Мы постоянно ходили пешком. У нас не было ни автомобиля, ни денег на автобус. За день я в среднем наматывала пять мильдве мили на круг в школу, три миличтобы сходить в церковь и вернуться назад.
В церковь мы ходили каждый вечер, и только по четвергам оставались дома.
Я кое-что написала об этом в "Апельсинах", а когда книгу опубликовали, мама прислала мне гневное послание, написанное безупречным каллиграфическим почерком. Она требовала, чтобы я ей позвонила.
К тому времени мы не виделись несколько лет. Я ушла из Оксфорда, с трудом пыталась наладить собственную жизнь и написала "Апельсины" совсем молодоймне было двадцать пять, когда книга вышла в свет.
Я пошла к телефону-автоматудомашнего телефона у меня не было. И она пошла к телефону-автоматуу нее тоже не было домашнего телефона.
Я набрала код Аккрингтона и номер, строго следуя инструкциии вот, пожалуйста, мама на проводе. И кому, спрашивается, нужен скайп? Сквозь ее голос я видела, как она возникает передо мной и обретает форму, а она тем временем говорила и говорила...
[Аккрингтон (англ. Accrington, местное англ. Accy)город в английском графстве Ланкашир. Бывший центр хлопкоперерабатывающей и текстильной промышленности.]
Она была дородной, довольно высокой женщиной и весила около двадцати стоунов.
[20 стоуновпримерно 127 кг]
Ортопедические чулки, шлепанцы, кримпленовое платье и нейлоновый платок. Она пользовалась пудрой (за собой нужно следить), но никогдапомадой (потому что это суетно и вообще обман).
[Кримпленлегко стирающаяся и немнущаяся ткань из синтетического волокна. Используется при шитье верхней одежды. Также кримпленом называют полиэфирные синтетические нити и полотна, созданные на их основе. Название произошло от названия долины Кримпл, в которой располагалась лаборатория компании ICI, в которой он был разработан.]
Она почти полностью заполняла собой телефонную будку. Она выбивалась из рамок, она была слишком большой для собственной жизни. Это как в сказке, где размервещь приблизительная и изменчивая. Она возвышалась. Она выпирала. И только позже, много позжеслишком поздноя все-таки уразумела, насколько маленькой она была для самой себя. Ребенок, которого никто так и не взял на руки. Не знавшее заботы дитя все еще пребывало внутри нее.
Но в тот день она неслась впереди собственного гнева. Она сказала: "Это первый раз, когда мне пришлось заказывать книгу на вымышленное имя!"
Я попыталась объяснить, чего хотела достичь. Я амбициозная писательницаиначе вообще не вижу смысла писать; нет смысла вообще что-либо делать, если не хочешь достичь в этом успеха. 1985 год не располагал к написанию книги воспоминаний, да и в любом случае, я не воспоминания писала. Я пыталась избавиться от внушенной идеи, что женщины всегда пишут о "пережитом"они, дескать, ограничены собственным опытомв то время как мужчины пишут широко и твердона большом холсте, экспериментируя с формой. Генри Джеймс неверно истолковал фразу Джейн Остин о том, что она писала на маленьких кусочках слоновой кости, то есть о крохотных подмеченных мелочах. Почти то же самое говорили об Эмили Дикинсон и Вирджинии Вульф. Меня это злило. Да почему же нельзя объединить опыт с экспериментом? Разве невозможно одновременно наблюдать и воображать? Почему женщина непременно должна быть кем-то или чем-то загнана в рамки? Почему женщина не должна испытывать амбиций по отношению к литературе? По отношению к самой себе?
Миссис Уинтерсон категорически отказывалась это понимать. Она прекрасно знала, что писателиэто повернутые на сексе представители богемы, которым плевать на правила, а еще они не ходят на работу. В нашем доме книги были под запретомя позже объясню, почемуи вот меня угораздило написать книгу, мало тогоее опубликовали и даже дали за нее премию... и теперь я стою в телефонной будке, читаю матери лекцию о литературе и спорю с ней о феминизме...
Короткие гудкиновые монетки в монетоприемникеи я задумываюсь, а ее голос тем временем накатывает и отступает, как морская волна.
"Ты мной не гордишься? Почему?"
Короткие гудкиновые монетки в монетоприемникеи меня снова выгнали наружу, и я снова на ступеньках крыльца. Жутко холодно, я подложила под попу газетку и сижу, съежившись в своем коротком пальтишке из шерстяной байки.
Мимо проходит знакомая женщина. Она дает мне пакетик жареной картошки. Она знает, что собой представляет моя мать.
Внутри, в доме горит свет. Папа на ночной смене, так что она может лечь спать, но она ни за что этого не сделает. Она будет всю ночь читать библию, а когда отец вернется, он впустит меня в дом и ничего не скажет, и она ничего не скажет, и мы будем вести себя так, будто это нормальновыгонять своего ребенка из дома на всю ночь, и никогда не спать с собственным мужемтоже нормально. А еще вполне нормально иметь два набора вставных челюстей и держать револьвер в ящике с тряпками и щетками...
Мы все еще стоим в телефонных будках. Она говорит, что мой успехот лукавого, от хозяина "не той колыбели". Она швыряет мне в лицо тот факт, что я использовала в повести собственное имяесли это все выдуманная история, то почему главную героиню зовут Джанетт?
Почему?
Я не помню времени, когда бы я не выдумывала своих историй назло ей. Это с самого начала стало моим способом выжить. Приемные дети любят присочинить о себенам просто приходится это делать; потому что в самом начале нашей жизни зияет провал, отсутствие, знак вопроса. Важнейшая часть нашей истории не просто отсутствуетона стерта насильно, как будто в утробе матери взорвалась бомба.
Ребенка вталкивают в полностью неизведанный мир, и познать его можно единственным способомчерез некоего рода историю. Да, мы все так живем, наша жизнь и есть рассказ, но усыновление впихивает тебя в историю уже после того, как она началась. Это как читать книгу, в которой не хватает первых страниц, как угодить на представление, когда занавес уже поднят. Чего-то недостаетэто чувство никогда, никогда не оставляет тебяда оно и не может, не должно оставлять, потому что что-то все-таки отсутствует.
Изначально это не обязательно плохо. Недостающая часть, утраченное прошлое может стать открытием, а не провалом. Может оказаться как входом, так и выходом. Это древние окаменелости, отпечаток другой жизни, и хотя ты никогда не сможешь ее прожить, твои пальцы обводят пространство, где она должна была располагаться, и ты учишься нащупывать своего рода шрифт Брайля.
[Шрифт Брайля (англ. Braille)рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящими людьми. Разработан в 1824 году французом Луи Брайлем.]
Там расположены отметины, приподнятые над общим фоном, словно рубцы. Прочти их. Прочти обиду и боль. Перепиши их. Перепиши обиду и боль.
Именно поэтому яписатель. Я не употребляю фраз "решила стать" или "стала" писателем. Это не было волевым действием и даже не было свободным выбором. Для того чтобы не угодить в мелкоячеистую сеть истории миссис Уинтерсон, я должна была уметь рассказывать свою. Наполовину факт, а наполовину фантастикавот что такое жизнь. И ее всегда сопровождает история. Я написала путь, по которому смогла выбраться.
"Но это же неправда..."произносит она.
Неправда? Это говорит та самая женщина, которая объясняла, что в периодических набегах мышей на нашу кухню виновата эктоплазма.
В Аккрингтоне, в графстве Ланкашир в ряду стандартных домов, стоявших вдоль улицы стенка к стенке, был и наш. Мы называли такие дома "две ступеньки вверх, две вниз": лестница вела в две комнаты наверху, и две комнаты располагались под ней. Мы втроем прожили в этом доме шестнадцать лет. Я рассказывала свою версиюдостоверную и выдуманную, точную и приукрашенную, в которой все смешалось от времени. Я рассказывала о себе, главный герой здесья, как в любой истории о кораблекрушении. Это и было кораблекрушение, и меня выбросило на берег, населенный людьми, только выяснилось, что не все здешние обитателилюди, а добрые среди них встречаются еще реже.
Наверное, лично для меня вся печаль в том, что, когда я думаю об альтернативной истории, которую описала в "Апельсинах", я понимаю, что рассказала версию, в которой я могла существовать. Другая, настоящая, была слишком болезненной. Ее я могла бы и не вынести.
Меня часто спрашиваютпоходя, для галочкичто в "Апельсинах" правда, а что нет. Действительно ли я работала в похоронном бюро? Взаправду ли колесила на фургончике с мороженым? У нас действительно был шатер Благой Вести? Миссис Уинтерсон правда собрала собственную радиостанцию? Она правда обстреливала гулящих котов из рогатки?
Я не могу ответить на такие вопросы. Но могу рассказать, что в "Апельсинах" есть персонаж по имени Свидетельница Элзи, которая приглядывает за маленькой Джанетт и действует как мягкая защитная стена против обид и карающей силы Мамы.
Я выписала ее потому, что она должна была быть. Я выписала ее потому, что изо всех сил хотела, чтобы было именно так. Если выодинокий ребенок, вы находите себе воображаемого друга.
Никакой Элзи не было. И не было никого, кто был бы на нее похож. На самом деле все было куда более одиноким.
Большую часть своей школьной жизни я провела, сидя на перилах снаружи школьного здания во время переменок. Я не была популярной или симпатичной девочкойслишком колючая, слишком скорая на гнев, слишком сильно чувствующая, слишком странная. Наша церковь не поощряла школьных друзей, а если ты со странностями, то в школе тебе тоже приходилось плохо. Вышитую на моей школьной сумке фразу "ПРОШЛА ЖАТВА, КОНЧИЛОСЬ ЛЕТО, А МЫ НЕ СПАСЕНЫ" любой мог с легкостью прочесть за версту.
[Цитата из книга пророка Иеремии, гл.8 ст.20]
Но даже когда мне удавалось завести друзей, я нарочно все портила
Если какая-нибудь девочка проявляла ко мне интерес, я дожидалась подходящего момента, сообщала, что больше не хочу с ней дружить и наблюдала за ее замешательством и горем. За тем, как она плакала. А потом я убегала, торжествуя, что вышло по-моему, но очень быстро торжество и ощущение контроля улетучивались, и тогда уже рыдала ярыдала потому, что сама выгоняла себя наружу, снова оказывалась на ступеньках крыльца, где совсем не хотела быть.
Усыновлениеэто пребывание вовне. Ты ведешь и чувствуешь себя, как чужак. И проявляется это в том, что ты поступаешь с другими так, как поступили с тобой. Невозможно поверить в то, что кто-либо любит тебя просто потому, что тыэто ты.
Я никогда не верила, что мои родители любили меня. Я пыталась любить их, но ничего не вышло. И мне понадобилось много времени, чтобы научиться любитьи отдавать, и получать. Я писала о любви с одержимостью, разбирала ее по косточкам, я осознавала и осознаю ее как высшую ценность. Конечно, я любила Господа, когда была совсем маленькой, и Господь любил меня. Это было здорово. А еще я любила животных и природу. И поэзию. А вот с людьми были проблемы. Как, каким образом ты любишь другого человека? Как ты доверяешь другому человеку любить тебя?
Я представления не имела.
Я думала, что любовьэто утрата.
Почему мы измеряем любовь утратой?
Этими словами начинается моя повесть "Письмена на теле" (1992). Я преследовала любовь, расставляла на нее капканы, теряла любовь, тосковала и стремилась к любви...
Правдаштука очень сложная, и у каждого она своя. Для писателя то, что он оставляет несказанным, важно почти так же, как то, что он включает в книгу. Что лежит за пределами текста? Фотограф обрамляет снимок; писатели обрамляют свой мир.
Миссис Уинтерсон возражала против того, о чем я написала, но мне казалось, что то, о чем я умолчала, было безмолвным близнецом моей повести. О скольких вещах мы не можем рассказать, потому что они слишком болезненные! Мы надеемся, что сказанное нами облегчит то, что так и не обрело голоса, или хоть как-то успокоит его. Рассказыэто своего рода компенсация. Мир нечестен, несправедлив, непознаваем, им невозможно управлять.
Когда мы рассказываем историю, мы упражняемся в упорядочении, но все равно оставляем зазор, пробел. Рассказэто версия, но никогдаокончательная. И может быть, мы надеемся, что кто-то расслышит эти паузы, и история обретет продолжение, ее можно будет пересказать.
Даже когда мы пишем, паузы никуда не деваются. Словалишь часть тишины, которая может быть озвучена.
***
Миссис Уинтерсон предпочла бы, чтобы я молчала.
Помните легенду о Филомеле? Она была изнасилована, и насильник вырвал ей язык, чтобы она не могла никому рассказать о произошедшем.
Я верю в силу литературы и в силу слов, потому что именно в них мы обретаем дар речи. Нам не заткнули рты. Все мы, проживая травму, обнаруживаем, что запинаемся и заикаемся, в нашей речи появляются долгие паузы. Слова и вещи словно застревают. И мы заново обретаем способность говорить благодаря тому, что сказано другими. Мы можем обратиться к поэме. Мы можем раскрыть книгу. Кто-то уже проходил это до нас и облек свои глубокие переживания в слова.
Мне нужны были слова, потому что в несчастных семьях существует заговор молчания. И тому, кто однажды нарушит тишину, вовек не видать прощения. Ему или ей придется самим научиться себя прощать.
Господь есть прощениену, или так обычно должно быть, но в нашем доме Господь был ветхозаветным, и никакое прощение не было возможным без огромной жертвы. Миссис Уинтерсон была несчастна, и нам приходилось быть несчастными вместе с ней. Она жила в ожидании Апокалипсиса.