Журналисты не ошиблись, добиваясь от полиции ответов как можно скорее, та явно замалчивала какие-то важные факты. Мюнхенский таблоид Abendzeitung объяснил всплеск интереса к делу так:
Мюнхен стал площадкой для игр агентов, шпионов и эмигрантов, главным образом с Востока. Невинный обыватель, как правило, ничего не знает об овеянных тайной поступках таких людей. Лишь время от времени над этими зловещими событиями поднимается завеса, а именнокогда жертвой преступления становится один из тех, кому Федеративная Республика дала политическое убежище.
В субботних и воскресных выпусках других газет тоже давали заметки о загадочной смерти Бандеры, но не пытались опровергнуть версию о несчастном случае из-за инсульта.
В понедельник 19 октября отдел убийств криминальной полиции Мюнхена опубликовал заявление для прессы. Пресса тотчас поняла, почему начальник этого отдела Херман Шмидт выглядел в пятницу задерганным и упорно молчал. В документе сообщалось о процедуре вскрытия трупа Бандеры, не ограниченной одним днем: «Произведенное в субботу 17 октября в Институте судебной медицины обследование для определения причин смерти установило, что Бандера умер от отравления цианистым калием. Теперь отдел убийств выясняет, идет ли речь о суициде или о преступлении».
В пятницу Вольфганг Шпанн, помощник профессора Лавеса, при осмотре мозга покойного уловил слабый запах миндаля. Дальнейшие поиски выявили следы цианида в желудке (по той причине, что киллер выстрелил ядом из обоих стволов). Осколков капсулы не нашли, а того цианида, что оставался во внутренних органах, для летального исхода не хватило бы. С другой стороны, цианид явно попал каким-то образом в пищевод и стал самое меньшее одной из причин смерти. Полиция решила обнародовать факт отравления, не вдаваясь в подробности. Окончательного заключения о том, откуда происходил яд, обнаруженный в желудке Бандеры, ждать было еще долго. В тот же день новость передали международные агентства, включая Reuters. Немецкие газеты последовали за ними 20 октября, в день похорон вождя ОУН.
Известие о гибели от яда поразило как удар грома не только веривших в инсульт или нечто подобное, но и людей из окружения Бандеры, которые с самого начала заподозрили покушение. Отравление цианидом без каких-либо признаков насилия указывало скорее на самоубийство, чем на происки врагов, но бандеровцам покойный вождь нужен был в роли мученика украинской идеи, а не того, кто наложил на себя руки, не находя сил жить дальше. Тем не менее именно суицид считали самой правдоподобной версией и в полиции, и в Институте судебной медицины. Профессор Лавес в ней уже почти не сомневался. Он рассказал фрау Попель (теперь уже фрау Бандере) и знакомым ее покойного супруга, что проводил вскрытие семи или восьми трупов покончивших с собой «борцов за свободу». Имея подобный опыт, он утверждал, что борцы эти испытывают постоянный стресс и поэтому нередко сами уходят из жизни.
Опыт Вольфганг Лавес и впрямь накопил немалый, хотя касался тот главным образом заурядных самоубийц, а не «борцов за свободу». Среди его «пациентов» был сам Гитлерон пустил себе пулю в лоб 30 апреля 1945 года. Теперь профессор пояснял убитой горем вдове, что для такого человека, как Степан Бандера, самоубийствоприемлемый выход из трудного положения. «Борец за свободу» вполне способен покончить с собой, если враг создает для него нестерпимые условия путем психологического давления, шантажа или угроз его родным и близким. Если что-то из перечисленного (или все сразу) происходило на самом деле, Бандера мог решить, что ему остается лишь принять яд.
Лавес заключил, что цианистый калий был принят перорально самое раннее за три часа до смерти. Но Ярослава Бандера и члены верхушки ЗЧ ОУН и далее отвергали версию о суициде, ссылаясь на характер покойного. Профессор вышел из себя. «Кто же его убил? Призрак?» спросил он украинцев не без снисходительности. Тогда ему казалось, что дело раскрыто.
Глава 11Похороны
На церемонии предания земле тела Степана Бандеры ожидались десятки, если не сотни националистов из разных частей света. Поэтому сотрудники мюнхенской полиции и федеральной контрразведки приняли меры по охране траурного шествия и самих похорон. Они понимали, что коммунистические режимы из-за железного занавеса могут устроить теракт против борцов за свободу именно тех народов, что им подвластны.
20 октября выдалось холодным и мрачным. После обеда за деревьями на кладбище Вальдфридхоф (этакий сад безмятежного покоя, разбитый в начале XX века) укрылось несколько сот полицейских в штатском. Некоторые снимали происходящее на фото- и видеокамеры. Компанию им составили гости с Востокаглавным образом из ГДР, но также и Советского Союза. Кроме дипломатов и журналистов, на похороны пришли руководители украинского народного хораон как раз приехал из Киева в Мюнхен на гастроли. Бандеровцы косо смотрели на советских украинцев, подозревая, что убийца мог проникнуть в Западную Германию под таким прикрытием.
На погребение Бандеры собралось около двух тысяч человек. Похороны были под стать первому лицу государства, хоть покойный и возглавлял тех, кто государства не имел. Во главе процессии выступал мужчина средних лет с большим крестом в руках, за ниммножество священников и церковный хор. Далее следовали знаменосцы с сине-желтыми флагами Украины и красно-чернымибандеровской ОУН. Следом шестеро скорбящих торжественно несли две небольшие урны на красных подушечках. В одной хранилась украинская земля, в другойвода из Черного моря, символы, очевидные большинству собравшихся: Бандера сражался и погиб не только за независимость Украины, но и за то, чтобы ее территория простиралась от его родных Карпат до далеких южных степей. Соленую воду в урну налили в Турцииединственной стране на Черном море, не отрезанной от западного мира железным занавесом.
Дубовый гроб с телом покойного несли шестеро его близких друзейровесники и старые соратники по националистическому подполью. За гробом шли вдова и трое детей. Когда процессия достигла места погребения, первым слово взял грекокатолический священник, который сам не так давно покинул Западную Украину: «Тернистым был жизненный путь блаженной памяти Степана Бандерыедва ли не четверть своей взрослой жизни он пребывал в тюрьмах и концентрационных лагерях иноземных государств, что пытались поработить нашу родину».
Попрощаться с Бандерой пришли не только украинцы. Корреспондент Frankfurter Allgemeine Zeitung писал о тех, кого там видел: «Кавказцы, грузины и белорусы, венгры и литовцыкалейдоскоп восточной эмиграции». Некоторые из них, особенно приверженцы левой идеологии, резко критиковали политику Бандеры, пока он был жив. Но несмотря на разногласия, они выразили солидарность с недавним оппонентом, ведь всем угрожала опасность и почти каждого мучил вопрос: кто следующий? «Убийство просто витало в воздухе», утверждал журналист другого немецкого издания, Das Grüne Blatt.
События 15 октября не только стали тяжелым ударом для сторонников Бандерыкак в плане личном, так и в политическом, но и раскрыли мрачную правду: охрана лидеров украинских националистов никуда не годится. Телохранителей покойного обвинили в провале. После заброски Мирона Матвиейко на Украину в мае 1951 года Службой безопасности ЗЧ ОУН командовали Иван Кашуба, второй после вождя человек в организации, и начальник разведки Степан Мудрык. Оба должны были неплохо знать уловки КГБ. Впрочем, они упрекали самого Бандеру. Мудрык признавался германской полиции: «Мои предостережения не всегда учитывали, и я могу только сказать, что мой шеф вел себя весьма легкомысленно. Послушай он меня, и, думаю, до такого дело не дошло бы».
Нельзя сказать, что Кашуба с Мудрыком наговаривали на шефа. Преуспев в начале 30-х годов в деле превращения нелегальной сети ОУН в террористическую структуру, Бандера считал, что уберечь себя может и сам. Годами прячась от карательных органов, он привык к рискунастолько, что, когда жил в деревне под Мюнхеном, во время поездок в город нередко подвозил незнакомцев. Вождь не только отмахивался от рекомендаций подчиненной ему Службы безопасности, но и открыто пренебрегал телохранителями, из-за чего те не раз уходили с должности и вообще покидали ОУН. Бандера в итоге взял свою охрану полностью в собственные руки. Осенью 1959 года в ней служил только один человектелохранитель, шофер и курьер Василь Ниновский, который в рядах УПА воевал против СССР на западе Украины.
За две недели до теракта Служба безопасности ЗЧ ОУН получила тревожные вести, вынудившие Бандеру задуматься над усилением охраны и даже сменой псевдонима. Он жил под именем Стефана Попеля далеко не первый год. 2 октября 1959 года начальник разведки Мудрык позвонил шефу из Дюссельдорфа, куда ездил по делу, и потребовал третьего утром созвать экстренное совещание руководствак тому времени он уже вернулся бы в Мюнхен. Новости, которые он хотел передать соратникам, так его взволновали, что он почти не сомкнул глаз в купе ночного поезда.
Наутро его ждали в кабинете Бандеры. Вождь восседал за столом вместе с помощниками. Мудрык, всклокоченный и уставший, уселся напротив и перешел к делу. 2 октября в Дюссельдорфе он назначил плановую встречу с двойным агентомтот работал на КГБ, но при этом служил бандеровцу информатором. Агент только что вернулся из Восточного Берлина, где имел разговор с кураторами, и раскрыл Мудрыку тайну: на высшем уровне принято решение ликвидировать Бандеру и его ближайшее окружение. «На Бандеру уже все приготовлено. Покушение может произойти в любой день. Помните, что есть решение с вами покончить, в дело пойдут такие технические средства, о каких мир еще не знает. Вам против них не устоять».
За более подробные сведения перевертыш просил денег. Мудрыку нечего было ему дать, но он верил, что информация того стоила. Он настойчиво советовал вождю уехать из Мюнхеналучше всего в Испанию. При диктатуре Франко КГБ там было не разгуляться.
Бандера рекомендации Мудрыка пропустил мимо ушей. Он заявил, что ОУН ведет войну, опасности не миновать, а им надо просто делать свое дело. Но через несколько дней он уехал в короткий отпуск в Альпы, послав все того же главу разведки в Бонн похлопотать о новых документах для себя и семьи. Бандера решил надеть новую маску и сбить киллеров с толку. Мудрык снова сел на ночной поезд и утром 15 октября навестил в Бонне тех, кто мог бы помочь ему с деликатным поручением. В обеденный перерыв он позвонил в Мюнхен сообщить о своих успехах, но шеф вышел из кабинета несколькими минутами раньше. В журнале Службы безопасности он написал, что в течение недели охрана в обеденное время не понадобится, поскольку он не планирует выходить из здания. Тем не менее около полудня 15 октября Бандера поехал обедать домой. Днем позже Мудрык позвонил жене и узнал, что оформлять новые документы больше не надо, Бандера мертв.
Теперь другие члены ОУН винили верхушку Службы безопасности в катастрофическом провале и требовали объяснить, как такое могло случиться. Мудрыку придется годами оправдывать свое поведение в интервью, мемуарах и частной переписке, доказывая, что он сделал все возможное для предотвращения убийства. Долгие годы он задавался одним вопросом: успел ли Бандера в последние мгновения жизни вспомнить его слова? Ниновского, телохранителя на полставки, которого вождь в роковой день решил не беспокоить, эта трагедия по-настоящему надломила. И четверть века спустя его жена уверяла родню Ниновского, что 15 октября муж лежал в больнице: по ее словам, до этого в автомобиль Бандеры врезалась неизвестная машина, и телохранитель, вывернув руль, принял удар на себя. Семейная легенда гласит, что, будь Ниновский тогда рядом с вождем, Бандере ничего не грозило бы.
Иван Кашуба, руководитель контрразведки, на котором в первую очередь лежала ответственность за организацию охраны, рассказывал всем подряд, что Бандера наложил на себя руки из-за безответной любви к Магдалененяне, смотревшей за детьми с первого этажа дома на Крайттмайрштрассе. Кашуба признался по секрету одному из агентов ЦРУ: «Степан Бандера был влюблен в ту немку и из-за нее провел не одну бессонную ночь. Он хватался за любой предлог, чтобы с ней встретиться или перед домом, или перед ее дверьюи поговорить. Возможно также, что он с ней встречался по вечерам втайне и от жены, и от хозяев той бонны». И добавил, что Бандера нарочно принял яд перед дверью квартиры Вайнеров, где работала его возлюбленная. Она-то и держала его за руку, когда он умирал. Кашуба утверждал, что другие лидеры ОУН знали, насколько потерял голову Степан Андреевич из-за молодой немки. Все гадали, верит ли сам Кашуба в эту романтическую версию. Возможно, это был просто отвлекающий маневр, попытка избежать обвинений в халатности с тяжелейшими последствиями.
Когда над кладбищем Вальдфридхоф сгустились осенние сумерки и людей стало трудно разглядеть среди деревьев и выстроенных рядами крестов, последние скорбящие разошлись. Не задерживались и кинооператоры из ГДР. Сюжет о похоронах Бандеры попадет на большой экран уже в конце октября. Правоохранительные органы могли отчитаться: церемония прошла гладко, никто не стрелял, никаких неожиданностей. Вскоре разъехался по домам и отряд полиции, дежуривший во дворе кладбищенской часовни. Полицайпрезидент Мюнхена вздохнул с облегчением.
Глава 12Телеграмма ЦРУ
Шеф базы ЦРУ в Мюнхене уведомил Вашингтон о смерти Бандеры в тот же деньсрочной телеграммой Аллену Даллесу. На ней стояли пометки «Красное дерево» (вниманию отдела, занимавшегося Советским Союзом) и Lcimproveобозначение того, что речь идет о действиях советской разведки. В телеграмме, переданной около полуночи по центральноевропейскому времени, суть дела излагали весьма загадочно: «15 октября дол[ожено, что] Стефан Бандера мертв. Детали при наличии. Конец сообщения».
Хотя директор ЦРУ далеко не всегда читал формально адресованные ему телеграммы, именно эта могла привлечь его внимание. Уильям Худ, тридцатидевятилетний руководитель мюнхенской базы ЦРУ, знал его лично. В конце Второй мировой Худ служил в Управлении стратегических служб (предшественнике ЦРУ) и в составе команды Даллеса находился в Швейцарии, в Берне. Там они занимались налаживанием контакта с генералом Карлом Вольфом, командующим войсками СС в Италии, надеясь договориться о капитуляции всех сил Третьего рейха на Апеннинском полуострове. О переговорах Даллеса с немцами сообщили в Кремль, что привело к международному скандалупервой ласточке противостояния бывших союзников во время холодной войны.
В 1949 году, вскоре после создания Центрального разведывательного управления, Худ вступил в его штат. Молодого разведчика часто командировали за рубежнапример, заместителем начальника венского филиала, где он участвовал в разработке Петра Попова, майора ГРУ, ставшего двойным агентом. Затем Худу поручили более ответственный пост в Мюнхене. Центральный штаб ЦРУ в Германии располагался во Франкфурте, однако и мюнхенское подразделение играло весьма важную роль, уступая лишь Западному Берлину, куда Худа и перевели в декабре 1959 года.
После войны Мюнхен оказался в американской зоне оккупации. Центр города после бомбардировок союзной авиации почти полностью лежал в руинах. Крыша католического собора Фрауэнкирхеобразца готики, неизменно привлекательного для туристов, обрушилась, серьезно повреждена была одна из двух башен с луковичными главами. 30 апреля 1945 года через груды битого камня в центр Мюнхена прошли солдаты 42-й пехотной дивизии армии СШАтой самой, что днем раньше освободила узников Дахау. Сопротивления им никто не оказывал. Уцелевшие жители города, в пивных которого в 20-е годы зрел нацизм, спешили теперь выразить покорность американцам. Шуцманы сдавали оружие в обмен на расписки от победоносной армии. Гораздо хуже было бы бежать на восток, где немцев ждал советский плен.
Американская администрация сделала Мюнхен одним из самых безопасных и уютных мест проживания перемещенных лицбеженцев с Востока, желавших остаться на Западе. СССР требовал их выдачи, называя изменниками родины. Сами «ди-пи» (displaced persons), как правило, отвергали такие обвинения и указывали, что родиной их был не Советский Союз, а захваченные им в ходе войны Прибалтика, еще недавно польские Западная Украина и Западная Белоруссия, румынские Бессарабия и Северная Буковина, чехословацкое Закарпатье. Поначалу американцы выдавали некоторых беженцев Советам насильно, но большинству повезло этого избежать. Со временем многие из них уедут в США, Британию, Канаду и Австралию. Некоторые осядут в Германии как лица без гражданства. В конце 50-х годов только в Мюнхене жило около 80 000 выходцев из-за железного занавеса, и самую крупную группу составляли украинцы из межвоенной Польши.