В это время один из трупов отделился, пойдя ко дну. Другие, лежавшие так и сяк на останках плота, поплыли по реке дальше.
Ефим, беспокоясь, как бы его лошадь и подводу не увели, пошел к дороге. И точно: к подводе уже пристраивался какой-то малый.
Я чего, я ее только с дороги убрать, стал оправдываться он.
Иди! А то щас! и Ефим замахнулся на малого, который поспешно ретировался.
Передышка окончилась. И войско, и гражданский люд двинулись дальше. Ефим поставил лошадь на обочине дороги. Женщина с двумя детьми, которых они по дороге усадили на подводу, с нетерпением поглядывала на Ефима.
Ждите, недовольно буркнул он, не став объяснять, почему задерживается молодой барин. Не станешь же говорить, что он молится в эдакую пору.
Михаил в это время молитвенно обращался ко всем святым, в пещерах Святогорья погребенным и прославившим себя подвигами. Прежде всегок иеросхимонаху Иоанну Затворнику, который прожил в затворе семнадцать лет. Его молитвенное правило состояло из семисот земных и ста поясных поклонов, тысячи Иисусовых и одной тысячи Богородичных молитв, акафистов Христу, Божьей
Матери и Страстям Христовым. Поминал он и всех, кто был упомянут в записках, поданных от богомольцев.
Иеросхимонах Иоанн Затворник прожил в затворе Святогорского монастыря семнадцать лет
Помнил Михаил и настоятелей монастыря, и особо почитавшихся братией монахов века с семнадцатого: архимандритов Фаддея, Рафаила, Арсения,
Германа; и особо Христа ради юродивого монаха Феофила Шаронина, почившего совсем недавно, в веке девятнадцатом.
Об этих и других святых угодниках Божьих Михаил узнал еще с детских лет, когда впервые отец привез его в Святые Горы. Первые монахи выкопали церкви и кельи в верхнем ярусе. Через маленькие оконные проемы в них проникал свет, освещавший фрамугу для иконы, вырубленную в меловой скале лежанку, ступеньку, проемы для дверей. Кельи соединялись с квадратным залом со сводом, опирающимся на массивный столб в центре. На восточной стене были видны следы от иконостаса первой подземной церкви монастыря. А ведь это начало шестнадцатого века
Разветвленные коридоры в меловых горах, ведущие от кельи к келье и к пещерным церквам, произвели на Мишу ошеломляющее впечатление.
У родителей была летняя дача в местечке Голая Долина. Это в семи верстах от Святогорья. Миша и явно, и тайно стал ходить туда. И все больше узнавал о монашестве, о жизни затворников и схимников, безраздельно преданных Господу. Оказывается, подвиг бывает не только на поле браникак в «Слове о полку Игореве». События, описанные безымянным летописцем, оказывается, происходили здесь, на этой самой земле.
Но есть и другой подвиг. В уединенной монашеской жизни, в молитве, которую слышит Господь. Если ты постоянно пребываешь в молитвенном состоянии, если живешь по Заповедям Божьим, многого можешь достигнуть. Есть и великие святыепроводившие дни и ночи в молитве. И даже были такие затворники и молитвенники, что научились не спать, а лишь дремать всего несколько часов в сутки. Не есть вообще Великим постом, да и воду пить не всегда. И быть при этом столь сильными духом, что Господь дает одним возможность творить чудеса исцеления, другим прозорливость, третьим дар рассуждения и изложения событий на бумаге.
Тогда же и решил Миша, что путь его будет в монахи. Но отец настоял, чтобы он учился сначала в кадетском училище, потом в университете, на юридическом. И вот он, уже судейский чиновник, бежит из Харькова неизвестно куда. Власть в Харькове сменилась уже в четвертый разконца и края нет братоубийственной бойне.
Кто же остановит убийства, спасет народ русский? Резня идет от ожесточения сердец, оттого, что народ отвернулся от Господа. Прости и помилуй нас, окаянных, Вседержитель
Михал Борисыч, да вы что же, не слышите? возмущенно крикнул Ефим, снова подойдя к Михаилу. Все ушли, одни мы остались! Ведь пропадем!
Нет, Ефим, не пропадем. Не волнуйся, все будет хорошо.
Да где хорошо, разве не слышите?
Отчетливо прозвучал разрыв снаряда. Послышался ружейный треск, крики.
Господи, да ведь это наши погибают! крикнул Ефим. Напали поганые!
Они подбежали к своей повозке. Бой шел там, впереди, куда двинулись беженцы. Там их, оказывается, поджидала засада.
Правь в лес, Ефим, сказал Михаил, садясь на подводу и прижимая к себе перепуганную девочку. Не бойтесь. Повторяйте за мной: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас»..
Ефим погнал лошадь, и когда они укрылись в лесу, по дороге промчались какие-то кавалеристы. То ли петлюровцы, то ли махновцы, то ли красныеМихаил и Ефим разобрать не смогли.
День клонился к вечеру, в лесу становилось сумрачно, и Ефим решал, как поступить дальше. Выстрелы утихли и, похоже, неприятель ушел, сделав свое дело.
Молодой барин по-прежнему сосредоточенно молчал, глядя в одну и ту же точку, в просвет между соснами, откуда падали лучи заходящего солнца. Хвойный лес дышал смолистым запахом. Осенняя свежесть шла от папоротника и кустов снежноягодника, тут и там белеющего между высоких сосен.
Надо ехать, сказал Ефим, поняв, что решения надо принимать ему, потому что молодой барин, по всей видимости, опять молится.
Да, Ефим. По дороге на Адамовку и поезжай.
А коли враг по той же дороге пошел?
Ничего, поезжай.
Ефим только сморщил свой лоб под козырьком картуза, опять подумав, какой никчемный сын вырос у барина. В кадетское училище его отдавали, военный из него не вышел. Учили в университете уму-разуму, да не научили. Два других сына у Бориса Ивановича вышли толковыми людьми. Да и барышня Люба пригожая девица. А этот Ну чего молчит? Ведь убьют, как пить дать, ежели узнают, что он из судейских.
У развилки, где дороги расходилисьодна на Адамовку, другая, через лес, к югу, лошадь захрапела и прянула от дороги. Ефим едва смог удержать ее.
Было от чего испугаться и лошади, и всему живому.
Женщина плотнее прижала девочку к груди, а мальчик, вытянув шею, открыл рот и замер, остекленев взглядом.
По взгорку, до самой реки, валялись убитые люди. Порубленные саблями, в крови, лежали на жухлой траве пехотинцы, пытавшиеся, видимо, обороняться. Тот молодой офицер, что подходил к реке у Святогорья, лежал скрючившись, словно прижимал к животу нечто драгоценное. Ездовой, первым заметивший плывший по реке плот с мертвецами, лежал, раскинув руки, пуля угодила ему прямо в голову, раскроив ее. Женщина с худым лицом, та, что бросалась в реку, была убита выстрелом в грудь. По всей видимости, залпы раздавались из леса и оттуда шло нападение, потому что большинство людей бежало к реке и даже пыталось спастись вплавьтрупы лежали и в воде, на мелководье, чуть покачиваясь на волнах.
Ефим дернул поводья; лошадь, всхрапывая, все же пошла вперед.
Михаил прижал мальчишку к себе.
Не надо, не смотри! Отвернись!
Колеса подводы все же задевали за трупы, когда лошадь продвигалась между перевернутыми телегами и отброшенным за ненадобностью всяким домашним скарбом. Пожитки, что получше, были разворованы. Со многих убиенных сняли сапоги и шинели.
Солнце уже клонилось к горизонту, и вода в Донце окрасилась краснымто ли от закатных лучей, то ли от людской крови.
Глава четвертаяСпасительная молитва
Интересно получается, сказал Иван, с уважением глядя на Людмилу Михайловну. Он этого Ефима и женщину с детьми от смерти спас!
Не только кучера и попутчиков, но и всю семью, назидательно подтвердила графиня. При эвакуации из Крыма.
Из Севастополя, уточнил Алексей Иванович. История замечательная, хотя она описана биографами владыки как-то вскользь.
Точно из Севастополя? спросил Еремин. Ведь эвакуация шла еще из Керчи, Феодосии, Евпатории, Ялты. Если мы говорим о Крыме.
Да, разумеется. Скорее всего, они отплывали из Севастополя. Я почему на этом настаиваюБорис Иванович, как предводитель дворянства, наверняка мог иметь знакомства с военным начальством Добровольческой армии. А оно было в Севастополе. Но это не столь существенно. Гораздо важнее уточнить, что эвакуация была замечательно организована Петром Николаевичем Врангелем. Сколько я ни читал советских книг, сколько бы ни смотрел советских фильмов, везде пишут и показывают панику, неразбериху и так далее, вплоть до мародерства. А ведь было подготовлено 126 кораблей. Эвакуировалось сто тридцать тысяч человек. И паниковали только трусы да те из людей, у кого, что называется, рыльце оказалось в пушку, Алексей Иванович не только имел важные вид и осанку, но и говорил столь же важно, веско подкрепляя каждую фразу если не цифрами, то интонацией своего баритонального баса. Но даже при такой блестящей организации дела Врангель и его штаб не смогли предусмотреть, что эвакуироваться будет такое огромное количество людей, потому что уже тогда народ воочию убедился в зверствах большевиков и все, кто мог, уезжали.
Да, вы правы, согласился Федор. По себе знаю: когда описываешь какие-либо драматические ситуации, всегда хочется «поддать жару». Особенно в кино. И все-таки Борис Иванович вместе со всей семьей отправился получать разрешение на посадку, а Михаила оставил сторожить вещи на пристани. Сюжет для небольшого рассказа, как говорил Антон Павлович Чехов.
Ну так расскажите, как бы вы это описали, попросила Людмила Михайловна.
Что вы, я редко импровизирую.
Нет уж, давайте, показывайте свое умение, сказал Милош. Я же был у вас на лекции.
Федор пощипывал свою густую с проседью бородку, грустно улыбаясь.
Доведись мне писать об этом, я бы начал с холодного ноябрьского дня, потому что тысяча девятьсот двадцатый год ознаменовался холодной ранней осенью и голодной зимой. И не только в России, но и у вас в Белграде, Милош. Стамбул, где Максимовичи прожили почти год, я бы не стал описывать, потому что он уже хорошо описан в нашей литературе. Начать надо с Севастополя, а потом мысленно перенестись в Белград
Итак, осень, холодный ветер дует с моря, а на набережной сидит молодой человек с книжкой в руках. Он старается держать ее так, чтобы свет от зарева помогал ему читать бессмертные строки. Близится вечер, наползают серые сумерки.
* * *
Отдаленный гул пушечных залпов раздавался приглушенно, напоминая о том, что бой приближается к городу. Над городом, у горизонта, алело небо, но вовсе не от солнца, а от пожарищ.
Погрузка на пассажирский пароход заканчивалась, но люди, тесно прижавшись друг к другу, не хотели уходить с трапа. Напрасно и матросы, и кто-то из командного состава кричали, что судно больше принять пассажиров не может, что оно просто пойдет ко дну.
Да, эвакуация была блестяще организована генералом Врангелем. Но разве мог представить Петр Николаевич, что желающих покинуть страну окажется вдвое больше, чем он предполагал? Не хотят русские люди оставаться в какой-то новой стране, которая уничтожает все, что связано с Россией, ее верой, укладом жизни. Потому и не уходят люди с последнего трапа на последний пароход, покидающий город, страну, Родину, лезут вперед, толкая и давя друг друга.
И матросы, обессилев от борьбы, пускают на пароход отчаявшихся людей.
Трап убирается, дается гудок, между кромкой причала и палубой растет водная полоса, становясь все шире, шире
Михаил оторвался от книги, услышав истошный крик. Это в воду упал человек. Он кричит, барахтается, тяжелая одежда тянет его ко дну, но он не хочет тонуть, борется за жизнь.
Михаил встал с чемодана, положил книгу и побежал к причалу. Здесь покачивались на волнах несколько шлюпок, привязанных к мосткам. Михаил запрыгнул в одну из них, попытался отвязать цепь.
Эй, ты чего? услышал Михаил чей-то крик, оглянулся и увидел человека в бушлате, в мичманке, видимо, хозяина шлюпки.
Человек тонет!
Моряк посмотрел на воду, увидел, как голова человека то появляется, то исчезает под водой.
С борта парохода все-таки сбросили канат. Человек ухватился за него и был спасен.
Моряк внимательней посмотрел на Михаила, разглядев в нем человека непролетарского вида.
А что же ты не на пароходе?
Да вот., родителей жду. Они выправляют документы, Михаил улыбнулся и развел руки в стороны, объясняя этим, что «выправление документов» оказалось бессмысленным.
Эка! улыбнулся и моряк, которому Михаил явно понравился. А чего драпаешь? В туретчину-то, а?
Родители так решили.
Вона. Что ж, видать, ты послушный сын. А кто отец?
Михаил смотрел на моряка открыто и прямо:
Он ваш классовый враг, как нынче принято говорить. Дворянин. Могу назвать и фамилию: Максимович.
Скуластый загорелый моряк с черными пристальными глазами внимательно изучал Михаила.
Пожалуй, я тебе подсоблю, Максимович. Не твои ли на причале?
Мои, Михаил увидел отца, мать, братьев и сестру, которые суетились у вещей, оставленных Михаилом на пристани.
Первым увидел Михаила отец и замахал ему руками. Михаил ответно поднял руку.
Зови их всех сюда. Пароход встанет на рейде. Я вас туда доставлю. А возьмут ли вас на бортвидно будет.
Благодарю вас. Господь вас не оставит.
Э, что тут Господа вспоминать. Тут теперь другие боги.
Михаил подбежал к отцу:
Там шлюпка. Матрос готов нас к пароходу доставить.
А где вещи? лицо Глафиры Михайловны, с полноватыми щеками, со светло-голубыми глазами, до почтенных лет сохранившими детское выражение, сейчас былосплошное недоумение и обида.
Чемоданы остались, и слава Богу, сказал Борис Иванович. А кто там, на шлюпке?
Человек добрый. Ага, вот она! он поднял книгу с земли. Слава Богу.
Это он сказал о Евангелии, которое читал, сидя на чемоданах. Тележку с вещами, нагруженную сверх меры, увезли. Но два чемодана не унесливидимо, рук не хватило. На книгу, конечно, не обратили внимания. А ведь это было Евангелие, подаренное Михаилу его духовным отцом, митрополитом Антонием, еще в Харькове. Тогда студент университета Михаил, изучавший юриспруденцию, читал и жития святых отцов, их богословские труды. Митрополиту представили юношу. Пораженный и памятью, и даром рассудительности молодого человека, сына предводителя дворянства из Изюма, которого он хорошо знал, митрополит подарил юноше это Евангелие, изданное в XVIII веке.
Ладно, мать. Некогда по волосам плакать, коли голову рубят. Саша, бери вещи, сказал Борис Иванович самому крепкому из сыновей. Идемте!
Уселись в шлюпку, уместив и два чемодана, для вещей с украденной тележки все равно бы не оказалось места.
Море потаенно молчало, превратившись в мятую серую шинель, брошенную теми, кто торопился в дальнюю дорогу. Шинель намокла, а там, у горизонта, окрасилась красным, будто хозяин ее получил пулю в грудь. Ветер утих, и пассажирский пароход «Саратов», нагруженный вчетверо больше, чем положено, замер на рейде, словно думал, а стоит ли брать на себя такое количество людей и грузане лучше ли сразу пойти на дно здесь, у русского берега?
Эй, на «Саратове»! крикнул матрос.
Кто там? раздалось с высокого борта парохода..
Максимовичи! отозвался матрос. Спускайте лестницу!
К удивлению всех, кто был в шлюпке, с парохода сбросили веревочную лестницу.
Борис Иванович протянул деньги матросу.
Возьмите.
Матрос презрительно усмехнулся:
Не надо.
Но я хотел вас отблагодарить
Подсобите жене. И сами полезайте.
Борис Иванович послушался.
Потом подняли Любу, братьев.
Михаил повернулся к моряку.
Скажите ваше имя.
Зачем?
Кого мне поминать в молитве.
Вот еще, лицо моряка изменилось, глаза потеплели. Ты какой-то непонятный Не знал, что у капитана такая родня.
Михаил недоуменно посмотрел на матроса. Но выяснять, в чем тут дело, было некогда. Есть нечто более важное, и он не спускал с моряка своего тихого, но требовательного взгляда.
Прощевай, хороший человек. Тезки мы, сказал матрос.
До свиданья, брат.
И Михаил стал подниматься по шаткой лестнице.
Словно специально дождавшись шлюпки с Максимовичами, пароход дал протяжный гудок и двинулся по серой глади. Теперь казалось, что рукава простреленной шинели опустились на дно, а рана на груди расползлась до самого ремня. Сам пароход казался чем-то вроде пряжки или разорвавшегося пупка, из которого стали выползать длинные черные шлейфы не то дыма, не то каких-то странных существ, оказывается, затаившихся в его чреве.
Пароход сейчас представлял собой муравейник, который, похоже, стал успокаиваться после нависшей над ним смертельной опасности. Но тут и там еще не утихали слезы, скорби о потерях.
Люди плотно сидели на палубе, лестницах, переходах. Занятым оказался не только трюм, но даже и подсобные помещения.
Просачиваясь между людьми, их узлами, чемоданами, вахтенный матрос вел Максимовичей к капитану. На верхней палубе вахтенный показал, что семье надо остановиться. Провел Бориса Ивановича в капитанскую рубку.
Ваши родственники, доложил вахтенный.
Капитан, измученный бесконечными требованиями и просьбами предоставить место на пароходе с упоминанием высоких титулов и должностей, такое представление пассажиров услышал впервые.