винтами / вражье небо кроши!»
Жизнь поэта
Тем временем в продажу поступил второй номер журнала «Новый Леф», в котором, кроме стихотворения «Нашему юношеству», были напечатаны и другие произведения Маяковского: четвёртая часть его киносценария «Как поживаете?» и статья «Караул!». О чём они? Заглянем в одиннадцатый том собрания сочинений поэта, где помещён этот сценарий.
Он состоит из пролога и пяти частей (автор назвал их «кинодеталями»). Пролог начинается так:
«Улица. Идёт обыкновенный человекМаяковский».
Навстречу ему шагает другой «обыкновенный человек» «Второй Маяковский». Они встречаются, пожимают друг другу руки и, улыбаясь, приподнимают шляпы. Изо рта одного Маяковского «выпрыгивает» буква «К» (фильмы тогда были ещё немые). «Сейчас же из второго немедленно возникают слова: "Как поживаете? "»
На этом пролог завершается. Начинается первая часть:
«Дверь квартиры с дощечкой: "Брик. Маяковский"
Кровать. В кровати Маяковский».
Он спит. Просыпается. Посылает кухарку за газетой. У газетного киоска
« два комсомольца. Берут газету. Разводят руками».
И возникал титр:
«О п я т ь б е з с т и х о в. С у х а я г а з е т а».
Маяковский начинает читать принесённую ему газету, и на него обрушивается поток информации. Среди неётакая:
«Из тёмного угла газеты выходит фигура девушки, в отчаянии поднимает руку с револьвером, револьверк виску, трогает курок
Маяковский старается схватить и отвести руку с револьвером, но позднодевушка падает на пол
Маяковский сжимает газету, брезгливо отодвигает чай и откидывается на стуле».
Но газета вновь обрушивает на него массу информации. Становится понятно, что пора писать стихи.
Маяковскому начинают мерещиться деньги (пачки червонцев), которые можно получить за написанные строки:
«Между стихами и червонцами появляются два пера, переходящие в белый знак равенства».
Но редактор газеты, которому Маяковский (уже во второй части фильма) приносит написанное, стихов не любит. Поэтому поэту выписывается счёт на «10 рублей авансом» (всего один червонец). Однако в кассе нет кассира, и Маяковский даже этих денег получить не может.
В третьей части Маяковский, не получивший достойного гонорара, пьёт чай с чёрствым засохшим хлебом, который
« не угрызть, смотрит на кусок недовольно, морщится и с отвращением кидает на пол».
Но газета тут же напоминает поэту о недавнем голоде и о демонстрациях с плакатами «Хлеб и мир». Маяковский поднимает хлеб с пола, сдувает с него пыль и кладёт в «подавляющую, богатейшую вазу».
В четвёртой части (без всякой связи с частями предыдущими) возникает дом, в котором справляют свадьбу. Внезапно (но совершенно непонятно, почему):
«В комнате переворачивают свечу, свеча поджигает портьеру, за портьерой занимается комната
Горит дом.
Выезжает пожарная команда
Люди окружают дом и ходят вокруг толпами».
В толпескучающая девушка и скучающий Маяковский. Поэт вступает с ней в разговор. «Затем берёт под руку и идут вместе». Между ними возникает взаимопритяжение, переходящее в любовь. Но после первого же свидания поэт и девушка «расходятся в противоположные стороны».
В пятой части в квартиру Маяковского приходят непрошенные гости. Он поит их чаем и под благовидным предлогом выпроваживает. Затем хватает такси и мчится на выступление. Читает с эстрады стихи и отвечает на записки. «Усталый Маяковский вваливается в комнату». Ложится в кровать. И ему снится:
«Человек диктует в микрофон.
Аудитория и люди, слушающие громкоговорители.
По гусеничкам и проволочкам тянутся записки
Темнеет
Звёзды.
Маяковский спит
Из-за моря поднимается солнце».
Вот и весь сценарий. Не будем давать ему оценку. Скажем лишь, что за восемьдесят с лишним лет, прошедших со дня его написания, желающих снять по нему фильм не нашлось. Но если такая кинокартина была бы всё-таки снята, зрителей вряд ли заинтересовало то, «как поживает» поэт Маяковский. У тогдашних советских людей своих проблем было невпроворот, и сочувствовать стихотворцу, вирши которого перестали печатать, и который из-за этого зарабатывает совсем не столько, сколько ему хотелось, публика не стала бы.
Но в статье «Караул» Маяковский убеждённо заявлял, что его сценарий написан по передовым зарубежным образцам, так как он
« использует специальные, из самого киноискусства вытекающие, незаменимые ничем средства выразительности
Я хотел, чтобы этот сценарий ставило Совкино, ставила Москва ("национальная гордость великоросса", желание корректировать работу во всех её течениях).
Прежде чем прочесть сценарий, я проверил его у специалистов"можно ли поставить?" Один из наших лучших режиссёров и знаток техники кино, Л.В.Кулешов, подсчитал и ответил:
И можно, и нужно, и стоит недорого
ШКЛОВСКИЙ. Тысячи сценариев прочёл, а такого не видел. Воздухом потянуло. Форточку открыли».
Начальник Иностранного отдела ГПУ Меер Абрамович Трилиссер
Но когда Маяковский прочёл свой сценарий членам правления Совкино, ему сказали:
« Сценарий непонятен массам!
Никогда ещё такой чепухи не слышал!..
Ориентируйтесь на "Закройщика из Торжка". Мы должны самоокупаться».
Одним словом, сценарий не приняли. И Маяковский опубликовал отрывок из него в «Новом Лефе», сопроводив эту публикацию статьёй под названием «Караул!», в которой рассказал подробности своего фиаско. Статья завершалась так:
«Одно утешение работникам кино:
"Правления уходятискусство остаётся"».
А вот Борис Бажанов не имел никаких претензий ни к «работникам кино», ни и к партийным вождям, которые правили огромной страной. Он написал:
«Почти со всеми членами партийной верхушки у меня превосходные личные отношения. Даже сталинских сознательных бюрократовМолотова, Кагановича, Куйбышеване могу ни в чём упрекнуть, они всегда были очень милы.
А в то же время разве мягкий, приятный и культурный Сокольников, когда командовал армией, не провёл массовых расстрелов на юге России во время гражданской войны? А Орджоникидзе на Кавказе?
Страшное деловолчья доктрина и вера в неё. Только когда хорошо разберёшься во всём этом и хорошо знаешь всех этих людей, видишь, во что неминуемо превращает людей доктрина, проповедующая насилие, революцию и уничтожение классовых врагов».
А вот как описал своего начальника Меера Трилиссера, главу Иностранного отдела (ИНО ОГПУ), один из его подчинённых Георгий Сергеевич Агабеков:
«Я смотрел на своего шефа. Вот этот маленький тщедушный человек обличён властью председателя ОГПУ. Он может приказать арестовать и расстрелять любого из нас, сотрудников. Он организовал разведку большевиков во всём мире и крепко держит в руках все нити этой организации. Вот он подписал сейчас какую-то телеграмму. Может быть, это приказ кому-нибудь из резидентов ликвидировать кого-нибудь или это распоряжение раскинуть сеть шпионажа в новой стране. По его телеграмме где-то далеко за границей резидент ГПУ начинает бегать, подкупать людей, красть документы
По его манере аккуратно перелистывать бумаги или осторожно доносить пепел папиросы до пепельницы, было видно, что Трилиссер по натуре очень осторожен и не сделает ни одного необдуманного шага. И невольно я проникался уважением и даже любовью к этому человеку, имевшему власть над сотнями, тысячами жизней и обращавшемуся нежно с данной ему властью и жизнями. Трилиссер был редкий тип среди вождей ГПУ, состоящих в большинстве из садистов, пьяниц и прожжённых авантюристов и убийц, как Ягода, Дерибас, Артузов и многие другие. Вот почему весь иностранный отдел любил его и называл Стариком и Батькой».
А вот какое мнение о Меере Трилиссере (который, кстати, был и начальником Владимира Маяковского) сложилось у Бориса Бажанова:
«Трилиссер был фанатичный коммунист, подбирал своих резидентов тоже из фанатичных коммунистов. Это были опасные кадры, не останавливавшиеся ни перед чем. Такие дела, как взрыв собора в Софии были их обычной практикой».
Глава третьяСнова зарубежье
Критик Полонский
В феврале 1927 года нелегальный резидент ИНО ОГПУ Яков Исаакович Серебрянский был отозван из Бельгии. Вместе с женой Полиной Натановной он вернулся в Москву. Здесь его наградили личным боевым оружием, приняли в партию и стали готовить к новой работена этот раз во Франции.
А Владимир Маяковский (вместе с Николаем Асеевым) выехал в Тулу, Курск, Харьков и Киев. Он снова делал доклады: «Лицо левой литературы», «Идём путешествовать!», «Даёшь изящную жизнь!». И читал стихи.
В Киеве поэта догнал отклик на его выступление по поводу «есенинщины». Павел Лавут потом вспоминал, что однажды утром он пошёл в гостиничный киоск за газетами:
«Я принёс свежий номер "Известий". Развернули. Маяковский вскочил:
Как могли напечатать такую дрянь?
Вспылил и Асеев.
Подвал за подписью Полонского назывался "Леф или блеф?".
Оба читали, перечитывали, снова возвращались к отдельным местам. Отшвыривали газету и вновь хватались за неё, в пылу раздражения намечая план разгрома автора
В Харькове получили продолжение этой статьив "Известиях" от 27 февраля».
В тот же день (во время выступления в харьковской библиотеке имени Короленко) Маяковский получил из зала записку. О нейПавел Лавут:
« Какого вы мнения о Полонском?
Владимир Владимирович наставительно:
Он и раньше писал ерунду, а теперь пишет гадости. У него куриные мозги».
Это звучало очень оскорбительно. Тем более, если учесть, что Вячеслав Полонский был крепко задет Маяковским на диспуте о «есенинщине» и теперь давал обидчику бой, публикуя рецензии на только что вышедший номер журнала «Новый Леф». В статьях «Заметки журналиста. Леф или блеф?», напечатанных в двух номерах «Известий» (25 и 27 февраля), Полонский, в частности, писал:
«Перебрасываю страницы: статья "Караул" Владимира Владимировича Маяковского. Почему кричит "караул" наш знаменитый поэт? Оказывается, написал он сценарий, про который сам Виктор Шкловский сказал: "Тысячи сценариев прочёл, а такого не видел. Воздухом подуло. Форточку открыли".
Но правление Совкино сценарий отвергло. Об этом вот происшествии и кричит "караул" в редактируемом им журнале Владимир Владимирович Маяковский
По отрывку трудно судить о достоинствах целого. Но если "целое" походит на опубликованную часть, я за Совкино! Пусть кричит "караул" один Маяковский. Времени у него много, делать ему, очевидно, нечего. Заставлять же кричать "караул" многотысячную массу кинозрителей нет смысла».