Бенгт Янгфельдт:
«Рита Райт рассказывала, как Лили однажды пыталась её завербовать в качестве осведомителя в русских эмигрантских кругах Берлина. Рита не отказалась, но во время первой беседы так нервничала, что её признали непригодной для такой работы».
Борис Бажанов тоже описал подобный случайк нему с Подолии приехал его дальний родственник, работавший помощником начальника железнодорожной станции:
«Он был очень удручён и приехал просить у меня совета и помощи. Местные органы ГПУ на железной дороге требовали от него вступления в число секретных сотрудников, то есть чтобы он шпионил и доносил на своих сотрудников. Его, вероятно, наметили как лёгкую добычуон был обременён семьёй и был человек очень мягкий. Но быть сексотом ГПУ он отказывался. Местный чекист раскрыл картывыбросим со службы, скажете ау железной дороге, и вообще никуда вас не примут; когда семья начнёт пухнуть с голоду, всё равно согласитесь.
Он приехал ко мне: что делать? На его счастье в моём лице у него была защитааппаратчик высокого ранга. Я взял печатный бланк ЦК и написал на нём записку железнодорожному чекисту с требованием оставить моего родственника в покое. Бланк ЦК сыграл свою роль, и его больше не тревожили. Этот эпизод иллюстрировал для меня систему Ягоды по охвату страны информационной сетью».
Вот так в ОГПУ было поставлено дело с подбором осведомителей. Но речь не о них, а о сотрудниках, выполнявших поставленную перед ними задачу. Был ли таким сотрудником Павел Лавут? Не будем торопиться с ответом, а приглядимся к Павлу Ильичу повнимательнее.
28 июня на пароходе «Ястреб» Маяковский и Лавут отправились в Ялту. Перед самой посадкой в одесском порту Маяковский увидел стоявший на рейде пароход, который назывался «Теодор Нетте». И Владимир Владимирович начал писать стихотворение о геройски погибшем дипкурьере.
А Николай Рерих в конце июня 1926 года был уже в столице Монголии Улан-Баторе-Хото, где стал готовить новую экспедицию в Тибет, преодолевая новые трудности и преграды. В его путевом дневнике появилась запись о некоем «Ж», который очень высоко охарактеризован:
«Много смятения и ожидания А тут телеграмма. Хлопочет Ж.; он многое знает. Именно с ним можно иногда побеседовать о самых сокровенных преданиях. Это он также рассказал монгольскую версию о поездке Учителя в Монголию. Странно слышать начало повести в Индии, а конец в Монголии. Так связывается вся молчащая пустыня одною напряжённою мыслью. Не знаем, как встретит нас Тибет».
О ком это написал Рерих? Кто онэтот загадочный «Ж»? Догадаться нетрудно. Это явно Яков Блюмкин, который присоединился к экспедиции Рериха в Индии под видом «монгольского ламы», а теперь тоже собирался принять участие в путешествии в Тибет.
А поэт-конструктивист Илья Сельвинский опубликовал 1 июля 1926 года статью, в которой заявил:
«Я умею чувствовать самые мизерные крохи счастья и раздувать их в большие. Поэтому, а не потому, что я пишу стихи, я поэт».
Работа с Лавутом
В Севастополе, где было запланировано первое выступление в Крыму (6 июля в клубе имени Шмидта), местные организаторы не сделали ничего для его подготовки.
Павел Лавут потом вспоминал (в книге «Маяковский едет по Союзу»):
«Владимир Владимирович, узнав об этом, отказался от гонорара и готов был сам возместить все убытки. Он сказал: "Пусть вернут публике деньги за билеты, я выступлю бесплатно". Но слух, дискредитирующий Маяковского, уже дошёл и до публики. И скандал не удалось предотвратить.
В зале собралось менее ста человек. Когда Маяковский вышел на сцену, ему не дали говорить: свистели и топали. Публика демонстративно хлынула в фойе.
Оскорблённый и возмущённый, Маяковский взобрался на стол в фойе и, нервно размахивая палкой, пытался говорить».
Через два дня он написал Лили Брик в Москву:
«В Севастополе не только отказались платить по договору, а ещё сорвали лекцию, отменили и крыли меня публично разными, по-моему, нехорошими словами. Пришлось целый день тратить на эту бузу, собирать заседание секретариата райкома, и секретарь райкома отчитывал в лоск зарвавшегося держиморду. Моральное удовлетворение полное, а карман пустой. Да ещё вместо стихов приходится писать одни письма в редакцию»
Вот когда понадобилась помощь хваткого и умелого Лавута! Явно по его предложению Маяковский написал письмо в местную газету «Маяк коммуны»:
«Приношу большое извинение всем собравшимся 6 июля на мою несостоявшуюся лекцию. Причина срыва лекциинеумелость организаторов и их нежелание не только выполнять заключённый договор, но даже входить в какое-нибудь обсуждение по этому поводу».
По дороге из Севастополя в Симферополь Лавут стал излагать Маяковскому, как, по его мнению, следует организовывать поэтические выступления. Владимир Владимирович отнёсся к его предложениям с воодушевлением. О том, как всё это удалось осуществить, Павел Лавут рассказал:
«В Симферополе с вокзала на линейке мы направились к центру. Недалеко от Пушкинской у афиши стояла девушка. Маяковский остановил линейку и мгновенно очутился на тротуаре. Указывая на афишу, он стал уговаривать девушку непременно пойти сегодня на вечер:
Будет очень интересно! Обязательно воспользуйтесь случаем! Я тоже приду. Пока! До свидания, до вечера!
И, откланявшись, вернулся к линейке.
Озорство? Да, оно было ему иногда свойственно, особенно в минуты повышенного настроения».
Но это было только начало нового отношения к организации вечеров. Наскоро приведя себя в порядок с дороги, Маяковский прямо из гостиницы отправился в Дом просвещения, где вечером ему предстояло выступать.
Павел Лавут:
« Как дела? обратился Маяковский к кассирше Дома просвещения. Разрешите помочь?
Та сперва не поверила, что перед ней сам Маяковский, а убедившись, уступила своё место у крохотного окошечка. Маяковский стал продавать остатки билетов "сам на себя". Он вступал в разговоры с подходившими к кассе, давал пояснения к афише, уговаривал их, острил:
Кому дорого рубльпятьдесят процентов плачу сам.
Зал полон. Контрамарочники и "зайцы" заняли все проходы.
Настроение Владимира Владимировича праздничное.
Вот в такой обстановке можно сказать несколько слов! Так сказать, подарок ко дню рождения, хотя и по старому стилю. Сегодня мне тридцать три».
Но даже на этом достаточно хорошо организованном вечере публика была очень разная, так что «празднично» настроенному поэту приходилось отбиваться. В «Хронике жизни и деятельности Маяковского» приводится рассказ симферопольца В.Калашникова о том выступлении:
«В залето мёртвый штиль напряжённого слушания, то волнующаяся рябь негодования, то бурные всплески аплодисментов и дружеское перекатывание волн восторга
Маяковскому бросили несколько записок.
Тут спрашивают, сказал он, не отрываясь от записки, зачем я подкрашиваю мой доклад дешёвой агитацией за коммунизм.
И сейчас же бросил ответ:
Это не дешёвая агитация, а совсем даровая.
Затем, продолжал Маяковский, записка интимного свойства: "Почти все поэтыговорится в нейумирают неестественно. Пушкина и Лермонтова убили, Есенин удавился, Соболь застрелился. Когда ваша очередь?". Я ещё думаю, ответил Маяковский, прожить лет сорок. Но, получая такие записки, немудрено застрелиться».
Турне продолжается
Из Симферополя Маяковский с Лавутом поехали в Евпаторию, где предстояло два выступления. Одно из них9 июля 1926 годапо просьбе Курортного управления проходило в санатории «Таласса» для костнотуберкулёзных больных.
Маяковский выступает в санатории «Таласса». Евпатория, 9 июля 1926 г. Фото: А.Н. Болтянский.
Павел Лавут:
«Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Наиболее тяжёлых вынесли на кроватях. Других ввели под руки и уложили на шезлонгах. Весь медицинский персонал налицо. Всего собралось около 400 человек
Обычно никогда не терявшийся, на этот раз Маяковский, выйдя на импровизированную эстраду, несколько смутился. Хотя он и знал, перед кем ему придётся выступать, но на несколько секунд он, видимо, задумался над тем, с чего начать доклад и как овладеть вниманием необычных слушателей. Он начал особенно громко:
Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу вам в двух словах о моём путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.
В его голосе и в улыбке, с которой он произнёс "самых лучших", было что-то настолько ободряющее и радостное, что по аудитории прокатился смех и раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Он сразу расположил к себе больных
Выступление длилось часа полтора, без всякого перерыва. Больные проводили его, как близкого человека».
Кроме Евпатории предстояло выступить ещё и в Севастополе.
15 июля Владимир Владимирович завершил стихотворение «Товарищу Неттепароходу и человеку» и отправил письмо Лили Брик:
«Милый и родной Детик.
Я живу совсем как потерпевший кораблекрушение Робинзон: спасаюсь на обломке (червонца), кругом необитаемая (тобой и Оськой) Евпатория
застрял тут на целую неделю, потому что у меня был страшенный грипп. Я только сегодня встал, завтра во что бы то ни стало уеду в Ялту
Три лекции, с таким трудом налаженные опять в Севастополе и Евпатории, пришлось отменить.
Весёленькая историйка! Ну да бис (по-украинскичёрт, а не то что бис"браво") с ней
Как дела с Оськиным отдыхом?
Ехал бы он в Ялту.
Я получил за чтение перед санаторными больными комнату и стол в Ялте на две недели. Оське можно было бы устроить то же самое.
Ослепительно было бы, конечно, увидеть Кису на ялтинском балкончике!.. Но обломок червонца крошится, а других обломков нет и неизвестно.
По моим наблюдениям я стал ужасно пролетарский поэт: и денег нет, и стихов не пишу
Целую и обнимаю тебя, родненькая, и люблю.
Весь твой
СЧЕН
Ужасно целую Осика».
Лили Брик:
«В те годы Маяковский был насквозь пропитан Пастернаком, не переставал говорить о том, какой он изумительный, "заморский" поэт. <> В завлекательного, чуть загадочного Пастернака Маяковский был влюблён, он знал его наизусть»
А что в тот момент поделывал вышедший на свободу Александр Краснощёков?
Янгфельдт пишет, что он
« летом 1926-го занял должность экономиста-консультанта по финансовым вопросам в Главном хлопковом комитете Наркомзема. В этом же году из США приехали его жена с сыном, однако надежды на воссоединение семьи не оправдалисьспустя всего лишь полтора месяца они снова отбыли в Нью-Йорк, где Гертруда получила работу в Амторге. В связи с новой должностью Краснощёкову предоставили квартиру в Москве, куда он переехал вместе с дочкой Луэллой».
Последняя фраза требует уточнения. Квартиру Краснощёков должен был получить ещё в прошлом (1925 году), когда вышел из правительственной клиники. Ведь об этом было специальное распоряжение политбюро, которое обязывало лично Дзержинского обеспечить жильём амнистированного заключённого. Вряд ли в ОГПУ ждали поступления Краснощёкова на работу, чтобы обеспечить его местом проживания.
А тут из Соединённых Штатов пришло известие, что 15 июня Элли Джонс родила девочку, которую назвали Хелен-Патрицией.
Как отнёсся Маяковский к самому факту появления на свет дочери?
С одной стороны, Аркадий Ваксберг пишет, что Владимир Владимирович
« выполнил свой первейший долгоплатил все расходы по родам, переведя в американский госпиталь сумму, которую ему назвала Элли».
С другой стороны, тот же Ваксберг заявляет:
« никакой тяги к новорождённой дочери, и будущее с непреложностью это докажет, у него не было».
У Янгфельдта мнение прямо противоположное:
« он давал выход отцовским чувствам, сочиняя стихи для детей, и к этому занятию, по собственным словам, относился "с особым увлечением". Вскоре после рождения дочери он написал киносценарий "Дети" о голодающей семье американских шахтёров, в которой мать звали Элли Джонс, а дочьИрмой, возможно, он ещё не знал настоящего имени дочери. Сценарий полон штампов о бесчеловечности капитализма, но в эпизоде с приглашением Ирмы в Советский Союз на встречу с пионерами слышен голос не идеологии, а отца, мечтающего увидеть своего ребёнка».
Элли Джонс во время работы в американской гуманитарной организации A.R.A. Уфа, 1924 год.
Сценарий этого фильма Маяковский, надо полагать, написал ещё в Москве, и 6 августа 1926 года заключил договор с Всеукраинским фотокиноуправлением (ВУФКУ) на его постановку. В комментариях к 11 тому собрания сочинений поэта сказано:
«Сценарий Дети с рядом дополнений и переделок, внесённых режиссёром А.Соловьёвым, под названием Трое был поставлен на ялтинской кинофабрике ВУФКУ. Фильм Трое появился на экране в Киеве 6 апреля 1928 года, в Москве28 августа того же года».
В тот момент, когда родилась Хелен-Патриция, лекционное турне Маяковского было в самом разгаре.
Александр Михайлов:
«на вечере в Симферополе отвечая на вопрос публики: "Почему вы так хвалите себя? " Маяковский ответил: "Я говорю о себе как о производстве. Я рекламирую и продвигаю свою продукцию, как это должен делать хороший директор завода". Ответ в духе ЛЕФа. Раньше он отвечал на такие вопросы шуткой, что больше импонировало публике.
Однажды его спросили: "Товарищ Маяковский, чем объяснить, что вы в центре всего ставите своё я?". Прочитав записку, он с улыбкой ответил: "В центре как-то заметнее"».
Глава втораяКонфронтация вождей
Новые интересы
С 14 по 23 июля 1926 года в Москве проходила работа Объединённого пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором были оглашены выводы, сделанные следственной комиссией ЦКК по поводу тайного собрания фракционеров в подмосковном лесу.
20 июля слово предоставили Феликсу Дзержинскому, который обрушился с жесточайшей критикой на Льва Каменева, возглавлявшего тогда наркомат торговли. Закончив своё выступление, Дзержинский внезапно почувствовал себя очень плохо, а придя домой, скоропостижно скончался.
Этот стремительный уход из жизни главы ОГПУ и ВСНХ до сих пор выглядит столь же загадочным, как и кончины Склянского и Фрунзе.
После похорон Дзержинского участники пленума вернулись к обсуждению вопроса о фракционерах. В решениях пленума говорилось:
«Особо должно быть отмечено нелегальное фракционное собрание в лесу, близ Москвы, устроенное работником ИККИ Гр. Беленьким по всем правилам конспирации На этом тайном от партии собрании с докладом выступает кандидат в члены ЦК ВКП(б) Лашевич, призывая собравшихся организовываться для борьбы».
Выступивший на пленуме председатель ЦКК Валериан Владимирович Куйбышев назвал фамилию ещё более высокопоставленного оппозиционераЗиновьева, обвинив его в том, что, используя аппарат Исполкома Коминтерна (ИККИ), он руководит созданием второй большевистской партии.
Пленум постановил: вывести Григория Зиновьева из состава политбюро и снять его с поста председателя исполнительного комитета Коминтерна. Новым главой Коминтерна назначили Николая Бухарина. Григорий Беленький был уволен из ИККИ, а Михаил Лашевич лишён всех своих ответственных должностей: кандидата в члены ЦК ВКП(б), первого заместителя председателя Реввоенсовета и первого заместителя наркомвоенмора.
В том же июле, сразу после опубликования в газетах решений пленума, Маяковский написал стихотворение «МЮД», которое посвящалось Международному коммунистическому юношескому дню (МКЮД). Цензоры почему-то не обратили внимания на то, что буква «к» («коммунистический») в названии стиха отсутствует. А произошло это, видимо, потому, что второе четверостишие поддерживало решения Объединённого пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), которые карали тех, кто пытался создать вторую коммунистическую партию:
«Нам / дорога / указана Лениным,
все другие / кривы и грязны.
Будем / только годами зелены,
а делами и жизнью / красны».
И ещё в этом стихотворении была фраза, которой предстояло стать крылатойеё часто повторяли потом докладчики, обращаясь к молодёжи:
«Коммунизм/ это молодость мира,
и его / возводить / молодым».
5 сентября 1926 года «МЮД» был опубликован газетой «Известия ЦИК».