Впервые в практике мировой педагогики со всей очевидностью был поставлен вопрос о несостоятельности знаниевой эмпирической «абстрактной» педагогики (педагогики ЗУНов), неспособной решать задачи духовного и нравственного развития детей и молодежи.
Первым знаком, своеобразным посланием явились размышления Толстого-студента Казанского университета по поводу различных трактовок философской антропологии, которые он посчитал недоказательными в период уже наступающего научного прогресса и неубедительными для «людей науки», т. е. интеллигенции. Кстати, список прочитанных автором трудовэто весьма интересный и малоисследованный аспект творчества Толстого). Это первое свидетельство неприятия неубедительности философских основ понимания жизни человека (существует мнение, что самым первым знаком Толстого-младенца был его протест против пеленания, сдерживающего стремление к свободе, как естественному человеческому свойству, а истоком духовных исканий было детское увлечениеигры мальчиков Толстых в «муравейное братство» и вера в «зеленую палочку» как символа этого братства).
Молодой Толстой полемизирует с наиболее якобы авторитетной формулой философа Декарта «душа-тело», находит более убедительную формулу «Volo ergo sum» по сравнению с декартовским «Cogito ergo sum» и этим подчёркивает, что воля как часть души используется для творения духовной нравственной жизни. Эта великая мысль Толстого (заметим, что ему всего 18 лет) позднее развитая в педагогике 6070-х годов («гармония развития») и в религиозно-нравственном учении о взаимодействии человека через волю, усилие с психофизическим организмом.
Лев Толстой в молодости
Позднее известный западный философ М. Шелер, которого справедливо считают великим предшественником экзистенциональной психологии, который повлиял на творчество В. Франкла, назвал такой феномен «волевым проектом духа», что позволяет выявлять взаимодействие духа и психофизического организма. Возможно, уместно отметить множество совпадений в высказываниях М. Шелера и Л. Толстого по определению путей выхода из гуманитарного кризиса в понимании сущности человека и изменений в трактовках структуры личности и понятия «человек». (Это весьма интересный и малоисследованный аспект творчества Толстого.)
Следует обратить внимание на ещё одно амбициозное высказывание Толстого для самого себя, т. к. речь идёт о записи в дневнике от 4 марта 1855 г. в период нахождения на Кавказе. Толстой записал: «вчера разговор о божественном и вере навёл меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль этаоснование новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей блаженства на небе, но дающей блаженство на земле».
Видимо, занятия педагогикой показались Толстому той самой деятельностью, которая позволила бы ему проверить свои первые провидческие идеи.
Известный исследователь творчества Толстого Б. Эйхенбаум не увидел никакой значимой цели начала педагогической деятельности Толстого. Опираясь на высказывания молодого писателя, сравнившего увлечения педагогикой с любовным приключением, отметил, что занятия педагогикой были лишь побудителем к написанию романа «Война и мир». Б. Эйхенбаум не нашёл убедительных аргументов ухода молодого и уже получившего известность Толстого-писателя из журнала «Современник». Б. Эйхенбаум не усмотрел, говоря нашим языком «методологической продвинутости» Толстого, а переход его к педагогической деятельности, к счастью, без всякого специального педагогического образования и только с помощью самообразования, чтения Руссо, объяснялся желанием проверить гениальные прозрения на практике. Тем более, что практика не была связана государственными программами и другими обременениями в виде, например, учителей, имевших нежелательный опыт, а сам дух эпохи подталкивал к творению.
Яснополянская школа«опыт и свобода»
Педагогическая деятельность Толстого началась с создания 1859 году Яснополянской школы и издания журнала «Ясная Поляна». Эта вершина айсберга толстовской педагогики только начинает открываться в наши дни. Магия ряда его педагогических статей столь велика, завораживающа, а язык статей метафоричен, выразителен, насыщен юмором, сарказмом, теплотой и любовью, что читатель невольно становится соучастником размышленийэтого ли не проповеднический дар гениального провидца, педагога?
При первом чтении статей журнала «Ясная Поляна» читатель начинает включаться в перекличку Толстого с «голосами эпохи» (М. Бахтин). А голоса весьма значительны: Гегель, Кант, Руссо и др. Толстой как бы приглашает читателя совместно преодолеть те преграды, ловушки, противоречия «якобы научного знания» эпохи. Не у всех читателей есть соответствующий уровень подготовки, мешают стереотипы. Многое кажется непонятным. Но желание идти в ногу с гениальным провидцем столь велико, что в наши дни уже понимаешь, какие новые пути развития психологии и педагогики предлагает Толстой, и, видимо, у него уже созревают мысли о «науке жизни». Ты незаметно вступаешь в диалог, становишься соучастником разгадки гениальных прозрений. И тогда совершается то чудо, о которых рассказывал не только Толстой, но и позднее такие гениальные философы и ученые, как Н.А. Бердев, Н.О. Лосский, В. Франклисчезновение пропасти между познающим и познаваемым. Это чудо Толстой совершал на многих уроках Яснополянской школы, в занятиях с детьми в 19061907 гг., на т. н. «уроках морали» в своем доме в Ясной Поляне. Он сделал необыкновенно поэтическое описание этого феномена, что чрезвычайно важно в решении проблем воспитания, и на что не обращали внимание исследователи его педагогического творчества.
Яснополянская школа
У россиян есть возможность непосредственно прикоснуться к педагогическому творчеству писателя, оно как мостик к пониманию учения Толстого о жизни человека, изложенному в религиозно-нравственных трактатах. А со второй половины уже XX-го столетия гуманистическая и экзистенциальная психология должны облегчить их понимание, как версии экзистенциальной теории личности.
Педагогическая деятельность Толстого всесторонне изучена. Непревзойденным источником фактической стороны дела остаются труды его секретаря Н.Н. Гусева. В советское время педагогическое толстоведение сосредоточило свое исследовательское внимание на демократическом и народном пафосе педагогики Толстого, его желания «спасти тонущих» будущих «Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых», которые «кишат в каждой школе».
В контексте данной книги стоит признать, что несмотря на мировую известность журнала «Ясная Поляна», использование ряда идей демократическим педагогическим движением за новое воспитание в Европе, России, Америке, самый глубинной смысл стал приоткрываться только в середине XX столетия. Именно в эти годы американская гуманистическая психология совершила революцию во взглядах на практики работы с человеком. А голоса экзистенциальных психологов перекликались с высказываниями Толстого, сделанными еще во второй половине XIX века.
Сосредоточим свое внимание на возможности понять то, чего не поняли не только современники писателя, но исследователи его творчества в советское время. По саркастическому замечанию писателя, после очередного педагогического диспута с педагогами и методистами России ему не удалось «разворошить муравейник тупоумия» (из письма С.А. Толстой). Хотя в глубине души Толстой надеялся на здравый смысл русского народа, который не примет ложную традиционную эмпирическую педагогику Запада, которая в эти годы изучалась великим русским педагогом К.Д. Ушинским и была рекомендована к внедрению в российское образование.
В педагогике Толстой для доказательности своих новаторских идей использовал писательское оружиеязык. Язык полный метафор, неожиданных сравнений, аллегорий, которые по выражению критика Н. Страхова, «глубоко западали в душу человека». Эти образы приглашали читателя заглянуть в душу ребенка, понять состояние страха, неуверенности, или радости, любви, сострадания. Пожалуй, в мировой педагогике нам не найти подобных примеров, когда автор прокладывает мостик к пониманию идеи, но не пользуется научным традиционным языком (для Толстого такого научного языка пока не существовало). Язык образов писателя столь убедителен, доказателен, что, вероятно, Толстой переоценивал подготовленность читателей и слушателей. Это он был вынужден публично признать во второй статье «О народном образовании» (1874 г), названной им «педагогической исповедью».
В 70-е годы XIX столетия задор Толстого разъяснить свою педагогическую позицию был столь велик, что писатель даже согласился на небольшой педагогический эксперимент по методам обучения грамоте, заранее обреченный на неудачу в силу неподготовленности. Приведем несколько примеров «говорящих образов» его педагогических статей.
«Стоит взглянуть на одного и того же ребенка дома, на улице или в школе, писал Толстой, то вы видите жизнерадостное, любознательное существо, с улыбкой в глазах и на устах, во всем ищущее поучения, как радости, ясно и часто сильно выражающее свои мысли своим языком, то вы видите измученное, сжавшееся существо, с выражением усталости, страха и скуки, повторяющее одними губами чужие слова на чужом языке, существо, которого душа, как улитка, спряталась в свой домик. Стоит взглянуть на эти два состояния, чтобы решить, которое из двух более выгодно для развития ребенка. То странное психологическое состояние, которое я назову школьным состоянием души, которое мы все, к несчастью, так хорошо знаем, состоит в том, что все высшие способностивоображение, творчество, соображение, уступают место каким-то другим, полуживотным способностямпроизносить звуки независимо от воображения, считать числа сряду: 1, 2, 3, 4, 5, воспринимать слова, не допуская воображению подставлять под них какие-нибудь образы; одним словом, способность подавлять в себе все высшие способности для развития только тех, которые совпадают с школьным состояниемстрах, напряжение памяти и внимание».
В своих педагогических сочинениях Толстой высказал мысли о тяжелых последствиях подобной организации обучения, так как она приводит к явлению, которое сегодня мы называем деперсонализация, или разрушение личности. Он объяснил, что такие личностные проявления, как лень, апатия, честолюбие, «раздраженное самолюбие», результат практики «эмпирической абстрактной» педагогики.
В статье «Воспитание и образование» Толстой рисует «продукт» «эмпирической», «абстрактной» педагогикиюношу Ваню, прошедшего весь курс наук в учебных заведениях России и в результате «чужим языком говорящего, чужим умом думающего, курящего папиросы и пьющего вино, самоуверенного и самодовольного».
Традиционное авторитарное воспитание тормозит творческое развитие детей, что, по мнению Толстого, представляет собой определенный регресс, возвращение к дикости. «Всякий школьник до тех пор составляет диспарат [несоответственность] в школе, пока он не попал в колею этого полуживотного состояния. Как скоро ребенок дошел до этого положения, утратил всю независимость и самостоятельность, как только проявляются в нем различные симптомы болезнилицемерие, бесцельная ложь, тупик и т. д., так он уже не составляет диспарат в школе, он попал в колею, и учитель начинает быть им доволен».
Писатель оставил множество наблюдений, которые современниками оценивались как придирчивость или борьба с шаблонами, а на самом-то деле речь шла о низком уровне интеллектуального и нравственного развития детей при подобной системе обучения. Жесткое следование учителя программе вопросов было манипулированием, а ответы учеников, если что-то «пробудилось в их памяти и воображении», пресекались. Так как ученики плохо усваивали такое бессмысленное содержание, учитель их все время возвращал к наглядным опорам: «Рассматривая новый предмет, дети возвращаются при каждом удобном случае к предметам, уже рассмотренным. Так, когда они заметили, что сорока покрыта перьями, учитель спрашивает: а суслик тоже покрыт перьями? чем он покрыт? а курица чем покрыта? а лошадь? а ящерица? Когда они заметили, что у сороки две ноги, учитель спрашивает: а у собаки сколько ног? а у лисицы? а у курицы? а у осы? Каких еще животных знаете с двумя ногами? с четырьмя? с шестью? Невольно представляется вопрос, пишет Толстой, знают или не знают дети все то, что им так хорошо рассказывается в этой беседе? Если ученики все это знают, то для чего им приказано повторять эти ответы так, как их сделал учитель?»
Защищая русских детей от подобных методик обучения, Толстой писал, что «педагоги немецкой школы и не подозревают той сметливости, того настоящего жизненного развития, того отвращения от всякой фальши, той готовой насмешки над всем фальшивым, которые так присущи русскому крестьянскому мальчику»
И пожалуй, самым убедительным примером проникновения в тайны души ребенка, умения организовать обучение в форме диалога, снять преграды между «мертвым» учебным материалом и учащимися, опираться на онтологические, а не формальнологические основания организации обучения можно найти в статье «Кому и у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят».
Мастер-класс Толстого: статья журнала Ясная Поляна «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят»
В статье «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят» Толстой показал читателям как прикоснуться к душе ребенка и увидеть явление по таинственности подобное «расцветанию папоротника». Это движение души ребенка нематериально, но оно существует. Педагог может найти способ включить эти ресурсы души, духа, нравственности в свой профессиональный опыт.
Классическим примером описания бессмысленного обучения по-модному тогда в Европе методу наглядного обучения и практики так называемых «предметных уроков» стал пример урока чтения в немецкой начальной школе по картинке, изображающей рыбу. Процесс обучения приобретает статичный характер, рассматривается как суммативная реальность, что не соответствует природе этого явления. Дети, в описании Толстого, не понимают смысла деятельности преподавателя, который показывает картинку, изображающую рыбу, и спрашивает: «Что это такое?» (при этом ученики должны ответить, что это картина, изображающая рыбу). Толстой насмешливо замечает, что до учеников, вероятно, дошли слухи от старших братьев и товарищей, каким соком достается эта рыба и как морально мучают и ломают их за эту рыбу: «Все умные уже передумали в это время тысячу раз, что они видят, и чутьем знают, что им не угадать того, что требует учитель, и что надо сказать что-то такое, чего они не умеют назвать. [] Ученики теряют всякую надежду и уверенность в себе и все умственные силы напрягают на уразумение того, что нужно учителю». Налицо ситуация стагнации, торможения психического развития. Процесс обучения обездвижен, его основанием является формальная логика, неадекватная смыслу процесса обучения, и Толстой остроумно замечает, что дети забывают живую рыбу, плавающую в их пруду.
Приводимый пример необходим Толстому, чтобы рельефно оттенить свой подход, основанием которого являются системное понимание процесса обучения и положения так называемой «живой диалектики». Как следует из текста статьи «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?», Толстой видит в процессе обучения действительно диалектическое противоречие, преодоление которого является имплицитным процессом саморазвития, самоорганизации обучения. Здесь не противоречие между учителем и учащимся, а наличие противоречия в самом преподавателе и учащемся; преодоление этого противоречия должно привести к рождению целостной личности как преподавателя, так и учащегося, а разрешение этого как раз и является имплицитным механизмом самодвижения, самоорганизации обучения.
Красноречивое название статьи иллюстрирует понимание необходимости диалектического тождества позиции ученика и учителя, когда принципиально нельзя поставить вопрос о первенстве, когда на отношения между учителем и учениками нельзя посмотреть как на субъект-объектные или объект-субъектные, а только как на личностно-личностные отношения диалектического тождества, когда учительодновременно учащий и учащийся, а ученикучащийся и учащий.
В статье «Кому у кого учиться писать», пользуясь своим даром художественного описания, Толстой предпринял попытку посмотреть на обучение изнутри и найти то энергийное поле, когда возникает ситуация развития, сознательно организованное творчество. Читатель согласится, что это наиболее значимая, приносящая удовлетворение ситуация педагогического труда каждого учителя. Согласно описанию Толстого способом существования обучения является состояние, возникающее в момент взаимообращения двух противоположностей, когда каждая из них полагает себя как иное себе, утверждая диалектическое тождество противоположностей, которое порождает энергийное поле. Возникает ситуация развития, то есть ситуация рождения связей-отношений как выражение триадной логики мышления. (В современной педагогической науке утверждается тенденция так называемой триадной логики, генетически восходящая к диалектике Гегеля, согласно которой сущность преподавателя как педагогической личности проявляется через механизм кольцевой координации двух противостоящих тенденций, когда каждая из них полагает себя как иное себе.) Как видим, Л.Н. Толстой еще в середине XIX столетия обращается в триадной логике, развивая тем самым взгляды великого философа.