Алиса вместе с сестрами наблюдала за событиями со своего балкона:
«первое, что мы увидели, была эта толпа, собирающаяся и заполняющая всю площадь. Я всё еще помню целое море лиц и первые красные знамена А затем, на второй день, там уже была вооруженная полиция или казаки, которые появились и стали приказывать людям убрать знамена. И толпа отказалась На третий день на площади не было людей, однако на улицах начались бои. И я увидела, что на углу площади и на ответвляющейся от нее улице были цепи солдат, стреляющих в сторону улицы»{48}.
Двадцать седьмого февраля вооруженная толпа заняла резиденцию Государственной думыТаврический дворец, а следующей ночью свежесформированный Временный комитет Государственной думы объявил о переходе власти в свои руки. 2 марта царь Николай II отрекся в пользу своего брата Михаила, однако тот отказался принять престол. Вскоре вся полнота власти в стране перешла к Временному правительству.
Революция, конечно, не прошла незамеченной для Алисы и ее семьи, тем более что за некоторыми событиями они могли наблюдать из собственных окон. Кроме того, управляющим делами Временного правительства стал не кто иной, как Владимир Дмитриевич Набоков, отец школьной подруги Алисы. От Ольги Розенбаумы наверняка получали последние инсайдерские новости и слухи. Айн Рэнд вспоминала:
«все, любой политической ориентации, поддержали Февральскую революцию. И все были против царя. Что особенно восхищало меня, так это то, что всё это совпадало с моим собственным развитием; это был единственный момент, когда я шла в ногу с историей. Это было как фантастика, ставшая реальностью. Именно поэтому я была так заинтересована. Я знаю, что очень романтизировала события. Мне казалось, что этоборьба за свободу»{49}.
Отметим, что и религиозные лидеры еврейской общины поддержали революционные события: 11 марта Марк Варшавский, председатель хозяйственного правления Хоральной синагоги, торжественно поздравил собравшихся в синагоге верующих с достигнутой свободой. Членов общины можно было понять: революционеры обещали уравнение в правах, которого в течение нескольких веков не давала царская власть. Тем не менее Зиновий Розенбаум смотрел на всё происходящее крайне пессимистично. Еще в феврале 1917 года он забрал из банка лежавшие там на депозите деньги и драгоценности жены, предполагая, что революционные преобразования добром не закончатся.
В это время Алиса находит себе нового кумира, пришедшего на смену Киру Полтону. Им становится (здесь, как и на протяжении всей ее жизни, сказалось ее увлечение либеральными ценностями) глава Временного правительства с июля 1917 года Александр Федорович Керенский (18811970). Надо сказать, в своем выборе Алиса была отнюдь не оригинальна. Пожалуй, ни о ком другом не говорили так много в короткий период между февралем и октябрем 1917 года, как о Керенском. Газеты высокопарно именовали его «спасителем Отечества», «добрым гением русской революции» и «первым народным главнокомандующим». Сам Керенский всячески поддерживал аскетический имидж народного избранника, облачаясь в военный френч. Вскоре он стал кумиром либеральных кругов. О нем слагали стихи, его портреты висели на каждой стене, а женщины забрасывали его цветами. Сергей Есенин в поэме «Анна Снегина» писал:
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне Тогда над страной калифствовал Керенский на белом коне.
Нам остается несколько непонятным всеобщее дамское увлечение Керенским, поскольку особой мужской красотой или атлетической фигурой он не отличался. Впрочем, политическая харизма и аура власти могут преобразить в глазах восторженной толпы даже самого заурядного временщика. Позднее Айн Рэнд признавалась:
«Мое слепое увлечение Керенским оказало на меня сильное влияние в том смысле, что я решила, что никогда не смогу быть влюбленной в обыкновенного человека. Я сказала матери: Я влюблена в Керенского. Взрослые сказали, что этоувлечение, а не любовь, так что я перестала говорить с ними об этом. Я же пришла к выводу, что я действительно влюблена, что это не просто увлечение. А так как он был женат, я никогда не выйду замуж, потому что я смогу полюбить только героя Позднее я оставила идею, что я никогда не выйду замуж; сохранилось лишь одно [убеждение], которое осталось и по сей день: я могу быть влюблена только лишь в героя».
Самое удивительное в этой истории, пожалуй, то, что много лет спустя, в Америке, писательница Айн Рэнд лично пообщается с Керенским. Около 1938 года она пошлет кумиру своей молодости свою антисоветскую книгу «Мы живые» со словами: «Из всех великих русских этого мира Ваше мнение наиболее ценно для меня»{50}. Тем не менее их встреча на вечеринке в Нью-Йорке в 1945 году произведет на Айн Рэнд ужасающее впечатление:
«к тому моменту у меня не осталось никаких иллюзий относительно него. И он был даже хуже, чем я ожидала. Он был настоящей посредственностью»{51}.
В 1917 году Розенбаумы провели последнее беззаботное лето в Териоки (сегодняЗеленогорск), небольшом курорте на северном берегу Финского залива Балтийского моря, примерно в 50 километрах от Петрограда. Алиса тогда открыла для себя роман Вальтера Скотта «Айвенго». Этим прекрасным романтическим произведением тогда традиционно зачитывались практически все российские подростки из образованных семей. Но Алиса интерпретировала его содержание совсем не так, как ее сверстники. Во-первых, значимым персонажем, помимо главного героярыцаря, лишенного наследства, для нее несколько неожиданно становится еврейка Ревекка, чей отец Исаак, по мнению Энн Хеллер, явно воспринимался Алисой как носитель зарождающихся капиталистических ценностей, которым было суждено в будущем стать двигателем экономического прогресса. Рыцарь Айвенго не мог не понравиться Алисе толерантным отношением к евреям. А вот Робин Гуд, напротив, произвел на юную читательницу отталкивающее впечатление: в благородном разбойнике, грабившем богатых и отдававшем награбленное беднякам, она увидела предшественника большевистской политики экспроприации. Позднее, в романе «Атлант расправил плечи», писательница «расправится» с Робин Гудом, создав образ пирата XX века Рагнара Даннешильдасвоеобразного антипода Шервудского стрелка. Даннешильд ненавидит и презирает Робин Гуда, так как тот захватывал «богатства, которыми никогда не владел, раздавал блага, которых не производил, став символом идеи, что нужда, а не достижение является источником прав» на частную собственность.
Увы, вскоре революционные жернова завертелись еще быстрее. В ночь на 25 октября 1917 года отряды рабочих Красной гвардии и матросов Балтийского флота, разоружив правительственные части, захватили вокзалы, телефонную станцию, почту и телеграф. Утром 25 октября Военно-революционный комитет опубликовал воззвание «К гражданам России!», в котором сообщил о переходе власти в руки Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Ночью 26 октября был взят штурмом Зимний дворец и арестовано Временное правительство. Российская империя окончательно прекратила существование. По улицам некогда самого прекрасного российского города теперь бродили банды вооруженных люмпенов, избивавшие и издевавшиеся над всеми, кто казался им похожим на «бывших», а в воздухе звучал клич «Грабь награбленное!».
Последствия вооруженного переворота не замедлили сказаться на жизни семьи Розенбаум. В один из дней, который Алиса запомнит на всю жизнь, она стояла у входа в аптеку, принадлежавшую ее отцу, и с недоумением наблюдала, как тот в спешке собирает немногочисленные личные вещи и уносит их в расположенную на третьем этаже квартиру. Когда он вернулся, в аптеку ворвались вооруженные солдаты, объявили о ее национализации «именем народа» и поставили на дверях красную сургучную печать. За мгновение до того, как мать втолкнула ее в квартиру, Алиса посмотрела на отца:
«На его лице было выражение беспомощного, смертельного оскорбления и возмущенияно он совершенно ничего не мог поделать Это было ужасное молчаливое зрелище жестокости и несправедливости. Я подумала: вот это один из [главных] принципов коммунизма»{52}.
По всей стране подобным образом национализировались (проще сказать, отбирались) магазины, предприятия, банки и вклады. Тетя Алисы (скорее всего, Елизавета Гузарчик), хранившая деньги в одном из банков, горько оплакивала утрату всего состояния. То, что Зиновий Захарович вскоре после Февральской революции предусмотрительно забрал деньги и драгоценности из банка, позволило его семье худо-бедно существовать и после тотальной национализации частной собственности новыми властями«красногвардейской атаки на капитал». Айн Рэнд позднее скажет:
«Даже в том возрасте я могла видеть, что не так с коммунизмом. Коммунизм значилжизнь для Государства Я видела невыразимое зло коммунизма в требовании пожертвовать лучшими людьми ради укрепления серого обывателя»{53}.
Ее ответом на принципы коммунизма стало убеждение, что ничто не может быть важнее, нежели право личности на собственную жизнь, право более значимое, нежели все требования или претензии общества, группы лиц, государства или всего населения планеты.
На смену сценам экспроприаций вскоре пришли более страшные картины. 5 января 1918 года колонны рабочих, служащих и интеллигенции в составе мирной демонстрации двинулись к Таврическому дворцу. Уставшие от голода, разрухи и красного террора, они требовали передать власть демократически избранному Учредительному собранию. В ответ войска открыли стрельбу из пулеметов. В результате были убиты и ранены несколько десятков манифестантов. Эти события ужаснули даже тех, кто изначально поддерживал революцию. Пролетарский писатель Максим Горький возмущенно писал: «5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы». В тот же день была расстреляна и мирная манифестация в Москве. События этого страшного дня вошли в историю под названием Кровавая пятница.
Алиса не видела петроградский расстрел, хотя он произошел не так далеко от ее дома. Однако вскоре со своего излюбленного наблюдательного пунктабалкона на третьем этаже дома на Невском проспектеона могла с ужасом взирать на похоронную процессию. В знак протеста против действий большевистской власти в день похорон жертв Кровавой пятницы были закрыты все магазины и школы Петрограда, люди заполнили центр города. Открытые гробы медленно проплывали под балконом, и слишком рано повзрослевшая двенадцатилетняя девочка смотрела вниз на мертвенно-бледное лицо и черные волосы красивой молодой женщины, контрастировавшие с алой подушкой{54} (возможно, это была эсерка Е. С. Горбачевская).
Что делала будущая писательница в эти страшные дни? Как ни удивительно, гимназия продолжала работать, и Алиса посещала ее как минимум до конца 1917/18 учебного года. Однако ее единственная подруга Ольга Набокова к тому моменту уже уехала с семьей в Крым, и девочке было не с кем обсуждать последние политические события.
В 1918 году она начала читать романы Виктора Гюго (18021885) по ее собственному признанию, единственного автора, повлиявшего на становление писательницы Айн Рэнд. Приохотила Алису к творчеству Гюго Анна Борисовнапо вечерам она читала его произведения в оригинале бабушке Алисы, Розалии Павловне. Алиса, лежавшая в кровати, с восхищением слушалаа потом и сама читала «Отверженных», «Человека, который смеется», «Собор Парижской Богоматери», «Девяносто третий год» и другие произведения классика.
Чтобы понять Айн Рэнд как писательницу, необходимо прочувствовать ее отношение к Виктору Гюго и его произведениям. На наш взгляд, обожая и превознося Гюго, она, пожалуй, несколько перегнула палку, в собственном творчестве следуя стилистике и сюжетным ходам своего любимого писателя. Айн Рэнд жила уже в совсем другое время, и ее стремление описывать социальные проблемы и конфликты XX века языком и стилем, присущими французскому классику XIX столетия, было изначально обречено на непонимание со стороны профессионаловслишком уж мелодраматичны и ходульны были некоторые ее персонажи и сюжетные линии. Тем не менее тот факт, что ее произведения, написанные в стиле, по ее собственному определению, «романтического реализма», были непопулярны у критиков и одновременно пользовались ошеломляющим успехом у читателей, показывает, что романтика и мелодраматизм в подражание Гюго были в моде.
Неоднозначное отношение Айн Рэнд к революционным событиям и героям, на наш взгляд, также во многом определено влиянием Виктора Гюго. Как мы помним, Алиса всецело поддержала Февральскую революцию, но была всей душой против Октябрьской. У Гюго тоже было амбивалентное отношение к революциям и их движущим силам. Классик в романе «Девяносто третий год» выделял два типа революционеров: беспощадного фанатика Симурдена и милосердного идеалиста Говена. Если первого он, скорее, осуждал, то второго, пожалуй, одобрял. Нечто сходное мы можем найти и в произведениях Айн Рэнд: она с несомненной симпатией пишет об истинных романтических революционерах типа коменданта Кареева из повести «Красная пешка» и Андрея Таганова из «Мы живые»и при этом резко осуждает беспощадных большевистских фанатиков, убийц и приспособленцев. Одним из любимых образов Гюго для нее навсегда остался молодой революционер Анжольрас из романа «Отверженные», так описываемый автором: «Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел, и походил на Антиноя, но только сурового». По мнению Энн Хеллер, именно Анжольраслитературный персонаж, а не реальный человекпослужил прототипом для образа Андрея Таганова в романе «Мы живые». Добавим еще, что любовь Айн Рэнд к Гюго останется у нее на всю жизнь.
Однако в рамках гимназической программы Алису заставляли читать русскую классику, к которой она отнеслась с глубоким отвращением. По словам писательницы, в русской литературе не было ничего, что соответствовало бы ее вкусам:
«В ней есть великие натуралисты, как Тургенев или Чехов, или романтики, как Пушкин, или некоторые другие, в основном поэты, которые всегда были байронически настроены и озлоблены. Я ненавидела истории трагической безнадежной любви, я исключительно презирала любовные романы»{55}.
Здесь опять проявляется либерально-презрительное отношение Айн Рэнд к своей стране и ее культурному наследию. Ей нравятся западноевропейские романтики Гюго, Ростан, Дюма и Скотт, но почему-то отвратительны отечественные романтические писателидаже при том, что она сама говорит, будто те подражают Байрону. Айн Рэнд осуждает «истории трагической безнадежной любви», но обожает роман «Собор Парижской Богоматери», центральным мотивом которого является безнадежная любовь горбуна Квазимодо к красавице Эсмеральде. Во всём этом сказывается не объективное отношение к прочитанному, а изначально заданная установка, что всё хорошееза рубежом, а всё плохое и бездарноев отечестве.
В это время юная Алиса изобрела новый способ мышления, назвав его «размышление правилами» («thinking in principles»):
«Я сознательно начала формулировать причины. Я стала задавать себе вопросы, почему я верю в мои идеи, и стала интегрировать их. До этого у меня были резкие оценочные суждения, однако они были не очень взаимосвязаны».
Трансформация способа мышления привела к изменениям в писательской манере. Ранее, по ее собственным словам, к Алисе приходила мысль «было бы интересно, если ли бы»и вскоре рождалось целое законченное произведение. Теперь же, когда она стала выражать свои идеи в абстрактных понятиях, ей стало гораздо сложнее; в известной степени с ней случился творческий кризис. У нее появлялась сначала абстрактная идея, потом персонажи, однако решительно не удавалось придумать сюжет и кульминацию. Кроме того, после Октябрьской революции темы ее произведений стали крайне политизированы. Все они так или иначе были связаны с героическими индивидуумами, сражающимися с царем, королем или коммунистами. Айн Рэнд вспоминала:
«Все они (события, описываемые в ее произведениях. Л. Н., М. К.) обыкновенно происходили за границей, я никогда не хотела писать рассказы о том, что происходит в России. Россия была слишком плоской, слишком банальной глупой, отсталой, иррациональной и сентиментальной. А вот за границей или в исторических драмахтам была цивилизация, там были интеллектуальные, рациональные люди»{56}.