Марианна КрасовскаяЦитадель: дочь света
Глава 1. Яэльф?
Он появился внезапно, ниоткуда.
В тот день меня мучила страшная головная боль, я не могла даже лежать тряпочкой в постели. Мне отчаянно не хватало чего-то. Это странное состояние тоски охватывало меня всё чаще. Как это пережить, я знала.
Села в машину и поехала в поле. Да, весна, грязи по колено, я в резиновых сапогах и полушубке из искусственной норки, а кругом поет воздух. И небо, небо! Раскинув руки, задрав голову, я тоненьким противным голоском затянула какой-то мотивчик, пришедший мне в голову. Со мной такое бывает. Последнее, что я успела увидетьэто черная тень, стремительно бросившаяся на меня. Я, кажется, не успела даже крикнуть. Грязно-серый ноздреватый снег пополам с хлюпающей землей приняли меня в свои объятия, увы, не слишком смягчив удар. И стало темно.
Эльф-ф-фф, прошипело существо надо мной.
Я широко раскрыла глаза.
Передо мной был грязный, заросший бородой молодой мужчина, почти мальчик. Волосы в колтунах, на теленечто среднее между картофельным мешком и балахоном монаха-отшельника. Снятого с истлевших костей. Лет так двести назад. Бомж, одним словом. Однако он мне совершенно определенно понравился. У него были чудесные черные глаза с пушистыми ресницами.
Я валялась на земле в какой-то пещере, а скорее, даже землянке. Моя псевдо-норковая шубка (почти новая, между прочим) была накинута на плечи этого существа с красивыми глазами, перчатки и сапоги отсутствовали. Было холодно и жестко, но ничего не болело. Я знала, что ударилась головой, но ощупав затылок, не обнаружила ни шишки, ни другого подтверждения своих ощущений.
Эльф? снова склонился надо мной бомж. В голосе его звучал вопрос.
Сам такой, с достоинством ответила я, поднимаясь с пола.
Он изумленно смотрел на меня. Наивный мальчик! Я двадцать лет работала с трудными детьми! Меня ругали, шантажировали, угрожали, пытались похитить. Ничего нового.
Ты откуда такой грязный? спросила я его. Мыться не пробовал?
Я вервольф! гордо ответил мальчик.
Оно и видно, кивнула я. Чумазый, вшивый и весь в грязи.
У меня нет вшей, пробормотал юноша неуверенно.
Шубу отдай, Вервольф, спокойно попросила я. Холодно.
Не дам, буркнул мальчишка. Моя добыча. Тем более эльфы не носят шкуру убитых животных.
Какой я, к черту, эльф? фыркнула я. Шубу отдай, кому говорю. Тем более, она искусственная. Начитаются Сильмаррионов всяких
Ты эльф, не унимался парень. А я вервольф.
И что? Ты должен меня съесть? удивилась я.
Поняв, что тут дело нешуточное, я выволокла из угла землянки старый пень и уселась на него.
Съесть, может, и должен, задумчиво пробормотал парень. Да было бы что есть
Голодный что ли? Чего тебе от меня надо?
Пропуск хочу, нахмурился парень. Домой хочу.
И я хочу, вздохнула я. Я пойду, ладно? Не провожай, выход сама найду.
Я поднялась с чурбана и по стеночке осторожно (босиком, между прочим, в одних носках) пошла к выходу, обозначенному трухлявой дверью и неслабым сквозняком. Парнишка обалдело смотрел на меня, не двигаясь. Он явно не ожидал, что жертва будет столь спокойна. Я же в свою очередь сочла его неопасным. Однако едва я взялась за ручку двери, он зарычал. Натурально так, словно собака. Я даже подпрыгнула от неожиданности, потому что собак я все еще понимала. И в этом рыке я ясно услышала, что за дверь мне нельзя. Что он и сам бы туда ни за что не сунулся. Во всяком случае, пока солнце не взойдет. Я наклонила голову, прислушалась. Да, я сразу передумала выходить наружу. Там было что-то что-то очень неприятное и угрожающее.
Вы правы, уважаемый, вздохнула я. Лучше подождать до утра. Как думаете, мою машину они не тронут?
Парнишка с откровенной усмешкой спросил:
Как же ты меня поняла, если ты не эльф?
Я неопределенно пожала плечами. Зябко. Так, шубу он мне, похоже, не отдаст. Жаль, жаль. Но не смертельно. Новую куплю, тем более, что уже весна.
Слышь ты, вервольф, сапоги мои куда дел? Ноги замерзли. А если я заболею?
Эльфы не болеют, фыркнул вервольф. А сапоги я выкинул, воняют. Вон, валенки в углу возьми.
Еще бы не воняли, рыбацкие же сапоги, проворчала я, снимая склизкие от грязи носки и залезая в валенки. Говоришь, не болеют?
Не болеют. А еще у них волосы на теле не растут. В смысле на ногах, под мышками и вообще
Вот тут-то я и села. Волосы у меня и в самом деле не росли. К врачам я, понятно, не обращалась, для чего к ним обращаться? Еще найдут загадочную болезнь имени меня и будут пичкать всякой химией.
Так-так! Происходящее начинало меня тревожить. Не подумайте, что меня похищают каждый день психи и затаскивают в землянку. Просто на курсах психологов мы проходили и этот урок. Опять же мальчик мне нравитсяне боюсь я его! Пока все было в рамках разумного: ну бомж, ну свихнулся маленько, ну стукнул и к себе уволок. Звери на улице, ночьтоже нормально. Но вот откуда, откуда он может знать? Эльфы, вервольфыбред какой-то!
А может, это я схожу с ума? Старческий, так сказать, маразм? В сорок семь? Не рановато? Мне, правда, никто больше тридцатника не дает, да и то приходится старить себяюбки-размахайки, очки, отсутствие косметики, волосы строгим пучком А особо настырным приходилось врать про пластикузаодно и Антоху рекламировала.
Антоха хороший, онодна из моих первых удач. Когда мне его привели, он был неуправляемым тринадцатилетним подростком, озлобленным на весь мир, малолетним вором, наркоманом, хулиганом Жизнь его побила, потрепала, да Так же, как и я, он рос в детдоме. К сожалению, не в том, где росла я. У нас было прилично. Ему повезло гораздо меньше. Мать от него отказалась, отцу мальчик стал нужен, когда Антохе лет 11 было. Папаша тогда в аварию попал, поломало его. Детей, врачи сказали, не будет. Тут-то он и вспомнил, что когда-то у него сын родился, разыскал, забрал, в злато-серебро одел, с тарелочки кормил. Ага, благодарности дождался. Сынок то машину угонит, то вещи из дома продает, то прохожих грабит. Наркотики опять же. А в детском доме кушать захочешьотберешь у другого. Кто сильный, тот и сытый. Помаялся папаша пару лет и ко мне привел.
Я Антона долго ломала. Жалко же парня, хороший он. Где-то глубоко внутри. Где-то очень глубоко. И в детский дом мы с ним ездили, и мать его разыскали. И ничего, выправился парень, за ум взялся. Решил врачом стать, хирургом. Сейчас к нему на операции со всей России в очередь стоят. На пластические, правда. Мало кто знает, что кроме этого он детей из детдомов и бедных семей с дефектами внешности оперирует. Он об этом не распространяется и денег не берет. Говорю жехороший парень, золото!
К чему я об Антошке вспомнила? Да вот парнишка этот мне его напоминает. Тоже чистый. Светлый внутри. Детки же почти все светлые. Дважды мне только попадались пропащие. Я за одного пыталась взяться, но мне это оказалось не по зубам. Я сама чуть с ума не сошла. Он потом девочку малолетнюю изнасиловал и жестоко убил. А отец в тюрьме приплатил кому надо, и пацана по-тихому придушили, типа самоубийство. А второй в психушке сейчас, за семью замками. Я сразу родителей предупредила, что ничего сделать нельзя. Они когда про первого справки навели, мне поверили. Но обычно даже в самом темном человеке имеется светлое пятнышко. Священники его называют душой, философысовестью. И моя задачавыяснить, чем его кормить, чтобы оно выросло. Антошку вот на операции детские пускали. Он там как мышка в углу сидел.
А за дверями были не темные и не светлые, а просто другие. Не люди. И что-то их сдерживало. Что-то скрывало нас от их взгляда.
Слышь, эльф, развязно произнес юноша. Тебя как хоть зовут-то?
Во-первых, извольте быть со мной на «Вы», чопорно ответила я. А во-вторых, меня зовут Галина Ивановна.
Галла, значит, кивнул парнишка. А чего на вы-то? Ты ж меня младше.
Галла, хм. А что, красиво. Куда красивее, чем Галка или Галя.
Мне сорок семь лет, молодой человек.
Да? Ну ты ж несовершеннолетняя, выходит, удивился парень. Это ты мне выкать должна, мне уже двадцать-то стукнуло.
Ну да, а я японский летчик-испытатель, кивнула я.
Чего?
Не чего, а что. Врешь, говорю, вот что. Или под психа косишь. Но меня не проведешь, я психов издалека вижу.
А что еще умеешь? поинтересовался парень. Зверей понимаешь, психов видишь, не болеешь, растет у тебя все как на дрожжах. Кто ты по жизни? Лекарь? Провидица? Учитель? Защитник?
Скорее, учитель, признала я. И немного защитник. Я специалист по трудным детям.
А разве бывают трудные дети? удивился парень.
Бывают, вздохнула я. Злые, испорченные, сломанные, запутавшиеся А бывают пустые или, самое страшное, с мертвой душой.
Морлоки, кивнул вервольф. И ты сможешь их отличить от обычных людей?
Смогу. Но душу у них найти не могу.
Ты что, ты что! замахал руками парень. Морлоки очень опасны! Они чужими душами питаются! И чем больше народу уничтожат, тем сильнее становятся. Это ты детей видела таких?
Да, двоих.
И что с ними стало?
Один убил девочку. Маленькую. Очень жестоко убил. Его родной отец уничтожил. Другого заперли в психушке.
Эх! Надо тоже уничтожать, иначе, если выберется, натворит бед. Значит, тыВодящая Души. Круто! Более того, ты опытная Водящая. Теперь ясно
Что тебе ясно? напряженно спросила я.
Почему за тобой охота пошла.
Какая еще охота?
А ты думаешь там, за дверью, меня что ли ищут? Ха-ха! Да нафига я им сдался, я просто беглый вервольф. Тебя они пасли. Конечно, ты сама виновата. Зачем в место силы пришла? Да еще петь вздумала.
А зачем они эээ меня ищут? осторожно спросила я. И кто это «они»?
Глава 2. Недоразвитая
Что я ненормальная, я знала и раньше. Или, скорее, альтернативно одаренная. Взять хотя бы мои успехи в садоводстве. На мои цветы съезжалась взглянуть вся округа. Наш детский дом прославился когда-то на весь Советский Союз. А как же! Образцовый детдом, образцовое воспитание! Я считалась ребенком-уникумом. Недоразвитым, конечно, не без этого, но в детских домах каждый третий такой. У меня росло все, что я втыкала в землю. Я разговаривала с кошками и собаками.
Я рисовала странные миры, увиденные во снена стенах, заборах, обояхи меня за это нещадно лупили по рукам. Это потом мои картины стали брать на выставки.
В детский дом, судя по записям, я попала года в два. Меня нашли в чистом поле, в каком-то колхозе, родители неизвестны. Росла я плохо, кушала тоже плохо, но не болела. Разговаривать начала поздно, лет в пять. Тогда меня и удочерила пара художников, заинтересовавшихся моими рисунками. Хорошо ли, плохо лиони не видели во мне ребенка. Я не играла в куклы, не ходила в детский сад и школу, зато в моем распоряжении были холсты и краски, любые музыкальные инструменты, был свой огород (мы жили круглый год на дачемама было дочерью известного партийного деятеля). Аттестат мне, конечно, выдаликак трудный ребенок я обучалась на дому. Таких, как я, было еще десятьстранных талантливых детей со всех концов Советского Союза. Трое из них умерли в детстве, некоторые стали известными, а кто-то так и остался дурачком. Относительно нормальными, кроме меня, оказалось троесамый старший Павел, Вероника и Даша. Павел стал архитектором и уехал за границу, Вероника весьма удачно вышла замуж, а Даша защитила докторскую и тоже уехала из страны.
Я же долгое время по классификации моих родителей считалась неудачной, хотя и не дурочкой. До восемнадцати лет мне ставили задержку в развитии, а потом я вдруг внезапно начала расти, словно была подростком. В двадцать пять я поступила в педучилищеи ничем не выделялась из толпы бывших восьмиклассниц. В паспорт мне никто не заглядывал, и я благополучно проучилась там четыре года. Никаких успехов в учебе от меня не ждали, и только в литературе и рисовании меня хвалили. Стихи я любила и запоминала мгновенно, а рисунки были хоть и необычны, но всем нравились. Еще лет в восемь мои приемные родители обнаружили, что уши у меня начали быстро расти, и нашли врачей, устранивших этот дефект. Так что уши у меня как раз нормальные, человеческие, чего не скажешь о глазах. Глаза у меня невероятно зеленого цвета, волосы почти белые, густые и длинные. Мне бы хотелось сказать, что в моих зеленых глазах утонула немало мужчин, но это ложь. Мужчины меня интересовали, но за мной ухаживали либо малолетки, либо знакомые мужа Вероники, которая меня опекалабритоголовые, наглые, в малиновых пиджаках.
Меня не интересовала политическая ситуация в стране, меня она абсолютно не затрагивала. Вероника устроила меня сначала воспитателем в элитный детский сад, где на меня молились, но там я проработала недолго. Мне проще было на дому и в специализированных центрах. Я любила детей, особеннотрудных детей. Занималась я и подростками, попутно изучив психологию. От работы я получала огромное удовольствие. Деньги платили немаленькие. Хватало на хлеб, и на масло, и на колбасу.
Советский Союз развалился, новая Россия все крепче становилась на ноги, но моя жизнь не менялась. Уходили одни дети, приходили другие. Только их привозили уже не на малиновых девятках и шестисотых, а совсем на других машинах. Словом, жизнь моя текла размеренно и гладко, я была спокойна и счастлива, до тех пор, пока я не встретила этого болтливого. И блохастого.
Бред этого парня вдруг показался мне удивительно правдоподобным. Потому что никак он не мог знать про мои «места силы». Приступы головной боли я лечила только так, ведь лекарства мне вообще не помогала. Я достаточно часто разъезжала по полям, лесам, храмам и всегда что-то пела. Чем ужасно бесила иногда сопровождавших меня мужчин. Я редко возвращалась на одно и то же место, оно теряла для меня свою привлекательность. Сила влекла меня Интуитивно я находила свой источник, чаще всегона некотором расстоянии от цивилизации. Разве что сад мой нравился мне всегда. Но можно считать, что он тоже далеко от людей.
Я жила одна в избе в сосновом бору. Много земли вокруг принадлежала Павлу, частьВеронике. Выросшие в некой детской коммуне, мы как могли берегли друг друга. Я знала, что Вероника ненавидела и боялась птиц, и к её приезду прогоняла всех пернатых. Павел не любил воду. Даже в ванной. Поэтому он жил в центральной Европе, а не в Америке. При попытке переплыть океан он бы, наверное, сошел с ума. Я не люблю город. Не люблю толпы людей. Ужасно не люблю пластиковые вещи. Поэтому Павел спроектировал для меня экологичный домдеревянный, небольшой, с солнечными батареями, кстати. Сам спроектировал и сам построил. Там и было-то всего две комнатыкабинет и спальня, да кухня, да ванная. Ну и погреб, конечно. И машина тоже была особаяс деревянной отделкой. Старый-старый уазик. Это уже подарок Вероники. А вот Даша была нормальная. Она особо ничего не боялась. Она просто гений была, вундеркинд.
Галла, ты тут? прервал мои мысли парень. Они ушли. Скоро рассвет. Им еще спрятаться надо.
Да кто «они»? выкрикнула я.
Оборотни.
Вервольфы?
Нееепротянул парень. Вервольфыэто высшие существа, а оборотниприслужники. Верфольфы никогда никому не служат, они сами по себе. А оборотни подчиняются хозяину, у них нет самостоятельности.
А если вервольф не сможет быть самостоятельным? поинтересовалась я. Или оборотень вдруг проявит волю?
Вервольф вряд ли, пожал плечами юноша. А оборотню хозяин не позволит.
Да здравствует насилие? прищурилась я. Короче, если вервольф спустился до оборотня, его прикроют, а если оборотень поднимется до вервольфа, его прикончат, так?
Ну да, поморщился мальчик. Так и будет. И никто ничего не узнает.
А кто хозяин этой стаи? Трибунал, кто же еще? Они по всем реальностям эльфов ищут.
Что-то мне подсказывает, что не для того, чтобы облагодетельствовать
Парень хмыкнул неопределенно, потянулся, поймал и поправил на плечах мою шубку.
Может, просветишь, чем и кому я насолила? взглянула на него я.
А что мне за это будет? Здрасте, приехали! А мне теперь что будет?
Скажи мне, милый ребенок, а как же они меня все-таки нашли? коварно поинтересовалась я. Никогда не ловили и тут на тебезаявились. Конечно, все на свете бывает в первый раз, но как тут оказался ты? Я смотрю, ты пытаешься себя представить моим спасителем, но я что-то сомневаюсь. Уж не за тобой ли они следили?
Парень заерзал и густо покраснел. Какой же он все-таки грязный!
Так, я пошла домой, поднялась я. Шубу ладно, оставь себе. А я себе валенки. Как я понимаю, мне показана небольшая поездка за границу. Надо Вероничку предупредить, чтобы местность зачистили. А то ходят тут всякие, а потом серебряные ложечки пропадают.