И в тот же миг странный блеск покинул его серые глаза окончательно!
- Вообще-то я просто не могу спуститься, - выпалила я на одном дыхании, решив рубить правду-матку, и, по возможности, перейти в наступление. - Перенервничала, видимо! Из-за вас! И проголодалась. Такое, знаете ли случается. Иногда.
- Я т-так и понял, - запнулся темнейшество. - Я вот и хотел предложить вам помощь... По спуску вниз. У меня вообще приём ещё этот, - он осёкся, спохватившись.
Видимо, обсуждать с гувернанткой свои планы на вечер для местных лордов не комильфо.
- Я распоряжусь, чтобы вам показали ваши покои и подали ланч, - избегая смотреть мне в глаза сказал лорд. - В доме, как я понимаю, вы ориентируетесь. Но для всех его обитателей будет спокойней, если для вас проведут экскурсию.
Он помолчал и вдруг добавил, совсем другим тоном, мне даже виноватые нотки померещились:
- Я, если честно, сам не в себе из-за предстоящей инициации. Ещё ж и дети снегом на голову свалились... Со всеми вытекающими.
- Так они не ваши? - вырвалось у меня и в глазах темнейшества снова какой-то тревожный огонёк зажегся. Я поспешно добавила: - Простите, это, конечно, не моё дело. Помогите мне уже спуститься, пока ваша мистрис Забота опять не прибежала. Или не убежала. Из вашего дома.
- Не убежит, - покачал головой темнейшество и усмехнулся обречённо как-то. - Она от детей ни ногой. И - ответ на ваш вопрос - нет, леди Стрекоза. «Зверята» - мои племянники. Вы разве не знали, к кому в дом залезли?
Он нахмурился.
- Не о том говорите, ваше темнейшество, - постаралась я уйти от ответа. - То, что дети здесь недавно, очень чувствуется, - на этих словах я назидательно подняла палец. - Вы с ними разговариваете неестественно. Фальшиво. Дети это чувствуют. милорд.
Тёмный лорд вздохнул.
На красивом породистом лице промелькнула досада и усталость. Та самая, которую я из шкафа ещё разглядела. Он вздохнул и сказал вдруг:
- Меня, вообще-то, Марком звать. И Мраком ещё. Но не в этой ипостаси.
И так он это произнёс. ну, нормально, в общем. Без всех этих «горных обвалов» в голосе или затрагивающего некие тревожные струны души бархата. Сразу на человека похож стал.
А с людьми по-человечески нужно.
Поэтому я непроизвольно руку темнейшеству протянула и чуть было не брякнула привычное «Машенька»! Благо, та самая сила, что приходила мне на выручку в экстренных ситуациях с момента попадания, сработала. Но вот только сила эта имела на счёт моего имени собственное мнение!
В итоге получилось:
- Фрешенька.
Надо было видеть лицо тёмного лорда.
Воззрился он на меня, руку ему вежливо протягивающую и с застывшей, - от осознания ляпнутого, - улыбкой на лице, аки на тень отца Гамлета!
Я же моргаю нервно, потому как не ожидала от себя самой такого предательства и тяну, что есть мочи губы от уха до уха, обнажая в улыбке все тридцать три зуба. Или сколько их у местных фей?
Надо бы в зеркало посмотреться поскорее.
А то темнейшество вон как оторопел.
Впрочем, руку мою он с запозданием, но принял.
Но не пожал, как предполагалось, а склонившись к пальцам, коснулся их губами. Невесомым таким касанием, едва ощутимым, но меня в этот миг словно молния прошибла. Всю. От макушки до пят. До кончиков слюдяных крылышек за спиной, до золотых пылинок на них. Может, ещё сказалось, что темнейшество, который Марком оказался, во время поцелуя взгляда не опустил.
И смотрел в мои глаза, не отрываясь...
Шерд!
Лучше бы я на настоящий поцелуй согласилась!
На обычный!
Ведь обычный что - обмен слюной, не более. Знаем, плавали. Ни о чём. Перетерпеть главное.
А вот этот касание губ к моей коже и взгляд пронзительный - глаза в глаза.
Внутри так что-то и оборвалось!..
Впрочем, Марк, то есть темнейшество, к счастью, этого не заметил.
Деловито соскочил на нижнюю ветку и, так и не отрывая взгляда, протянул мне руки.
Я же, счастливая донельзя, что этот невыносимый зрительный контакт прервётся наконец-то, положила ладони на твёрдые горячие плечи и выдохнула, когда перед лицом ветки закачались!
Прижимая мою талию к своей груди, коей я имела неосторожность любоваться давеча из шкафа, темнейшество принялся спускаться.
Время замедлилось, сгустилось.
Я каждой клеточкой ощущала биение сердца тёмного лорда. Удар за ударом. Удар... За ударом... Слушала его тяжёлое дыхание, щекочущее ухо. Чувствовала, что темнейшество прилагает нечеловеческие усилия, чтобы дышать ровно. Осязала неведомую, незнакомую доселе, фантастических масштабов, силу, которая исходила от мужчины, прижимавшего меня к себе! Голова шла кругом, в висках пульсировало тяжёлым набатом. В ушах шумело, рокотало даже... Казалось, где-то вдалеке идёт горная лавина, сходятся в фатальном столкновении айсберги, разверзается в громовых раскатах небо.
Рука тёмного была такая горячая, казалось, раскалённая ладонь оставит ожог, прямо сквозь платье.
Мелькающая перед глазами листва вдруг размазалась. Границы чётко очерченных листьев поплыли. Меня повело в сторону.
А затем вдруг подбросило в воздухе!
Но невысоко. Опустило сразу же.
В те же самые крепкие мужские объятия.
- Шерды дери, леди, - хрипло проговорил темнейшество сквозь зубы. - Вы ж дышать не забывайте!
С запозданием поняла, что и в самом деле забыла, как дышать. И что после подбрасывания меня прижимают к себе уже не за талию. А, скорее, поддерживают под. Под то самое место, которое отшлёпать обещали! Причём, несмотря на пышность юбок ладонь тёмного продолжает жечься! Ещё больше даже.
Судорожно вдыхаю и тело вмиг становится лёгким. Голова - так и вовсе, как воздушный шарик.
А лопатки вдруг начинают зудеть со страшной силой!
Не менее судорожно хватаю темнейшество за плечи, отмечая мельком, что руки у меня в этом мире сильные! До лорда Эскуро, мне, понятно, далеко, но всё же. И вдруг обнаруживаю, что меня уже двумя руками обнимают! Одной за талию, второй. Второй вцепились прямо в то, во что «вцепляться» вообще-то, неположено!
И спуск наш с дерева какой-то плавный стал. Только листва щёки щекочет.
А в лопатках такая приятная истома, что захлебнуться от восторга можно!
Я и захлебнулась. Вдохнула судорожно, со всхлипом!
Или что-то ещё произошло, какая-то не менее уважительная причина на то, чтоб я головой вдруг замотала, обнаруживая, чтоб голову эту, кажется, отшибло. Немножко.
Только когда ощутила, что темнейшество на ноги встал, и не просто встал, а замер, уперевшись ножищами-сваями в землю, не даёт мне взлететь, сжимая в объятиях... поняла, что львиную часть пути вниз мы на моих крыльях спускались!
И если бы лорд Эскуро не прилагал каких-то нечеловеческих усилий, ещё неизвестно, спустились бы, или нет!
Стоило мне это понять, как зуд в лопатках стих.
Сам собой.
Вот только на землю меня ставить не спешили!
И объятия разжимать тоже!
- Так и знал, что вы придуриваетесь леди, - прозвучало хриплое над ухом.
Я же ответила отчего-то заплетающимся языком.
- Обращаясь к леди, правильнее было бы сказать: «ваше поведение эксцен.. .три.. .чно». Тело наливается слабостью, мышцы превращаются в вату.
Чувствуя себя тряпичной куклой, я обмякаю в руках тёмного лорда.
- И вообще, вы меня уже наказали, - вяло бормочу я, ощущая, как веки наливаются тяжестью. - Так что держите себя в. прилично.
- Держать «в прилично»? - сыронизировали откуда-то издалека. - Это как?
Призвав на помощь всю свою волю и логику, я разомкнула налившиеся свинцом веки и пробормотала:
- Ой, у вас, что, мысли никогда слова не опережали? Вы никогда не просили продать вам кыр сосичку?
- К-кыр. с-сосичку?..
Ну какой же он всё-таки непонятливый!
Хорошо, что объяснять дальше не пришлось.
Потому что я отключилась.
Глава 9 О главной обязанности правителя и набившей оскомину погоде
Главной, если не наиважнейшей обязанностью правителя, коему вскоре предстоит инициация Даркнесс, Главным Тёмным Источником империи Даркарис, является вовсе не умение держать себя и свою тёмную ипостась в руках, а что касается Мрака, то, пожалуй, что и в рукавицах из железной лозы. И не филигранное владение тёмной Силой, как можно было бы подумать, учитывая предстоящую Инициацию. И даже не хладнокровное достоинство, не умение вежливо и немного отстранённо полу-улыбаться и держать слегка равнодушный тон, общаясь со своими будущими подданными на до смешного нелепые темы... Нет.
Главной обязанностью правителя является умелое, филигранное и талантливое владение искусством подавленной зевоты.
Никто не должен даже мысли допустить, что новый глава правящего дома дарков скучает на приёме градоначальника, особенно, когда этот самый приём затеян в его честь.
Такой глубокомысленный вывод сделал лорд Эскуро, находясь на пресном и нудном, вот прямо до зубовного скрежета нудном скучилище, или, как принято называть подобные мероприятия в высшем обществе, к коему Марк неожиданно для себя самого оказался причастным, на суаре.
Дом пузатого градоначальника сверкал по такому случаю, словно начищенный пьяс. От обилия золота и горного хрусталя рябило в глазах, от слаженной, патетичной игры оркестра сводило скулы, а ароматы духов, коими с ног до головы обливались прекрасные леди, грозили удушить сплетением своих шлейфов.
Таким образом, его темнейшество лорд Эскуро вынужден был внести коррективы в своё первоначальное глубокомысленное заключение: наравне с овладеванием искусством подавленной зевоты шло овладевание искусством внутреннего чихания.
Марк Эскуро с детства знал, что по достижению возраста Силы он встанет наравне с другими боевыми дарками на стражу Грани. И уж точно не мог предполагать, что после смерти кузена-императора, к слову, очень дальнего кузена, Источник Даркнесс выберет его.
И ведь пока наследники, коих Марк сходу окрестил «зверятами», по крайней мере, один из них, не достигнет возраста Силы и не получит инициацию от Даркнесс, управлять империей Даркарис предстоит ему. Марку.
Вот уж точно пришла беда, откуда не ждали.
Марка сызмальства готовили в Стражи, не в правители.
И потому он донельзя нелепо и неуклюже чувствовал себя в смокинге вместо привычной брони туманности, а в этом утончённом царстве хрусталя и фарфора - и вовсе прозавроподом в посудной лавке.
Но отказаться было никак нельзя.
На суаре градоначальника присутствовали главы самых влиятельных домов Даркарис с супругами - дарки и даркини из высших кланов. Были на суаре и двуликие, в основном Псы и Кошки.
Были и феи, естественно, высокородные - неправдоподобно красивые и такие же холодные и надменные.
Натянув вежливую полуулыбку, Марк отвечал на приветствия, говорил дежурные комплименты, перекидывался парой фраз о погоде, успевшей набить оскомину на зубах, пожимал протянутые руки, другие же руки целовал, то есть делал вид, что целовал: подносил надушенные и унизанные кольцами пальцы к губам, целуя над ними воздух и стараясь не морщиться от приторности духов и обстановки.
Сколь многое бы он отдал, лишь бы покинуть это королевство бархата и батиста, кокетливого пощёлкивания вееров и призывного шелеста юбок и... вернуться домой.
На Грань.
Где всё просто, прямо, ясно.
Где условия жизни незамысловаты и суровы, где опасность нападения исчадий Бездны, мертвяков и умертвий поджидает тебя буквально на каждом шагу.
Жизнь на Грани - это бесконечная борьба за выживание, нескончаемый водоворот Силы внутри и снаружи. Живя на острие меча, ты всегда знаешь, кто тебе друг, а кто недруг. Кто охотник, а кто добыча. Кому можно, не задумываясь, доверить жизнь, а к кому ты никогда, ни при каких условиях не повернёшься спиной.
Двор, в эпицентре которого оказался Марк Эскуро, был иным.
Куда более сложным, запутанным. Непонятным.
Улыбки здесь были лживыми, заискивающими, радость от знакомства - фальшивой. Здесь, глядя в глаза, клялись в вечной преданности и предавали в следующий миг, первыми протягивали руку и этой же рукой наносили удары в спину.
Здесь всем что-то было от него нужно.
Даже не от него. От будущего правителя.
Сила дарка сходу распознавала притворство и фальшь, отделяла правду от лжи, подавляла и внушала трепет. Вот только враньё, хитрость, изворотливость и интриги здесь были нормой, ложь была в порядке вещей, была обыденностью, чем-то самим собой разумеющимся и боевой дарк Марк Эскуро как никогда чувствовал себя лишним.
Запретив себе даже думать о побеге на Грань, Марк метнул взгляд на вращающийся циферблат: когда уже долг вежливости можно будет считать выполненным, чтобы вернуться в летнюю резиденцию правителя?
Прочь, прочь от всей этой мнимой роскоши и лоска.
Да хоть бы и на дерево с теми же «зверятами», - вспомнил вдруг Марк справедливый упрёк маленькой «стрекозы».
Природа Грани зловещая, суровая.
Будучи ещё адептом Силы, возрастом не сильно старше нынешних наследников, юный Марк вглядывался в ядовитые пары тумана, в кружащий в жутком танце пепел вечного сумрака, в красные глаза теней, наблюдающих за ним из-за Грани, и представлял себе тихую, мирную жизнь в самом сердце империи.
Жизнь, которую поклялся защищать.
И вот теперь он точно знал, как она выглядит эта мирная жизнь.
Двор со всей своей мишурой мог лететь в вечный Хаос.
Но с наступлением сумерек на берегу озера, что расположено в его летней резиденции, распустятся светящиеся бутоны, и ночные мотыльки полетят с цветка на цветок, словно крошечные феи... Утомлённый за день мир окутает пологом тишина, и её будет прорезывать лишь стройный лягушачий хор, да осторожные звуки зверей, да тревожное уханье ночной птицы... И будет стелиться по бездонной озёрной поверхности полная печали песня чёрного дрозда... На бездонном куполе неба тысячей светлячков зажгутся звёзды.
Шерды драные!
Как же давно не ночевал он под открытым небом!
.Марк чувствовал, что медленно, но верно звереет.
Апофеозом нисхождения в досаду стала ослепительная улыбка высокородной леди Игнесс Виторе. Которая якобы не замечала его, и в то же время с упорством и решимостью, коей позавидовал бы ледокол в Северном море, ввинчивалась в разряженную, расфуфыренную толпу.
Естественно, двигалась леди в направлении главы правящего дома.
На прошлой неделе самый завидный холостяк империи, - вот уж не было печали! - имел неосторожность пригласить леди Игнесс на танец. Справедливости ради, приглашал Марк не её одну. Но прочие леди, особенно дебютантки не позволяли себе эпатажной решительности в отношении будущего правителя. Леди же Игнесс вовсю пользовалась своим положением вдовы, и ещё больше - причастностью к «крылатой половине» империи. Вот Марку и приходилось исполнять с леди не менее трёх позволенных этикетом танцев на каждом приёме.
«Ах, вот это встреча!», «Ах, ваше темнейшество, я такая неловкая!», «Надо же, это ведь мой любимый веер!» и иные восклицания по поводу «случайно» оброненной перчатки, веера, а то и надушенного платка с запиской самого нескромного содержания. и прочие, прочие, прочие уловки, сопровождаемые обманчиво стыдливым румянцем, неловко прикушенной губой и опущенным в собственное декольте взглядом.
Румянец и ложная скромность не водили Марка в заблуждение: Стражи Грани - не отшельники.
В день Инициации Грани Стражи дают обет безбрачия, но не целомудрия. И никому в голову не придёт осудить защитника империи за посещение борделя или поселенки в пригранном селении...
В бытность свою юным патрульным, когда Марк вместе с отрядом боевых дарков патрулировал Грань, он не раз встречал подобный блеск глаз из-под подрагивающих ресниц и облизывание якобы пересохших губ в пригранных тавернах, трактирах и кабаках.
Как правило, у самых опытных шлюх.
А потому несгибаемое намерение леди Виторе оказаться в постели правителя не было для Марка новостью. Да и внутреннего конфликта не вызывало.
Как и все феи, леди Игнесс была красива.
Помимо нежно-янтарных крыльев и гладких, как шёлк, волос, леди могла похвастаться безупречной кожей, тонкими чертами лица с чуть впалыми щеками, пышным содержимым декольте над тонкой талией, а что до этого непрерывного щебета и придворных сплетен, коими леди, казалось, могла фонтанировать вечно, так мужчине в его возрасте уже известен самый эффективный способ закрыть даме рот... Впрочем, осведомлённость леди в придворных интригах где-то даже приходилась на руку.
Да и сама она казалась Марку более, чем привлекательной... ровно до сегодняшнего утра, пока он не обнаружил в своём шкафу забавную, растерянную девчонку с радужноголубыми волосами.
Бойкую и непосредственную, но при этом совсем не кокетку.
Проведя большую часть своей жизни на Грани, лорд Эскуро считал себя опытным, и даже бывалым, и не понаслышке знал, что магия фей на него не действует. Но встретив маленькую и деловитую летунью в гранатовом платье,это ж надо догадаться «пойти на дело» в таком наряде! она б ещё корону нацепила! - впервые усомнился в собственной устойчивости.