Срежьте, бросил Лусеро стражникам.
В опасной близости от моего горла блеснул острый клинок. Эль Тенебреро извлек из складок своего черного одеяния небольшую окованную серебром шкатулку и спрятал туда крест и ладанку.
В скором времени ты будешь препровожден в тюрьму инквизиции в Вальядолиде для проведения всестороннего расследования, обнадежил он меня. А покуда отправишься в городскую тюрьму, где проведешь ночь в покаянии и размышлениях о горестной участи закоренелого грешника.
Тем, кто никогда не бывал в наших краях, надобно пояснить, что в Саламанке у трибунала не было собственной тюрьмы. Все-таки старинный университетский город был слишком свободолюбив для того, чтобы позволять инквизиции вершить свои страшные дела по соседству с одним из четырех светочей мира, как назвал нашу Эстудио Хенераль сам римский папа Александр IV. Поэтому тех, кого инквизиторы арестовывали в стенах Саламанки, везли в столицу, под самое недреманное око мрачной Супремы.
Как ни странно, слова Эль Тенебреро меня слегка успокоили. В конце концов, наша городская тюрьма, в которую нас, будущих правоведов, водили с ознакомительными целями, далеко не такое страшное место, как застенки инквизиции в Вальядолиде, о которых ходило множество темных слухов. Не говоря уже о тюрьме в Гранаде, переделанной из подземного зиндана мавров.
С некоторым запозданием я понял, что громилы, так ловко скрутившие меня, тоже были не простыми стражниками из числа записавшихся в городскую полицию увальней, а особыми служителями трибуналафамильярами, известными своей жестокостью в обращении с задержанными. Фамильяров набирали из опытных солдат-наемников, а иногдаиз лучших кулачных бойцов, развлекавших народ на ярмарках. Они носили под плащами стальные кирасы и ловко управлялись с дубинками, чьи медные набалдашники были обшиты толстым войлоком. Такой дубинкой можно свалить с ног даже быка, не рискуя проломить ему при этом череп. Святой инквизиции нужны живые подследственные, а не трупы.
Скажите мне, по крайней мере, в чем меня обвиняют, произнес я, неожиданно для себя довольно внятно.
Эль Тенебреро надменно покачал головой.
Узнаешь в надлежащее время. Уведите его.
И меня поволокли вниз по лестнице.
Пока меня тащили через зал, скудно освещенный двумя свечными огарками (один держала шепчущая молитву Тереса, второйсама сеньора Хуарес), я лихорадочно обдумывал план побега. Единственный шанс на спасение заключался в том, чтобы, оказавшись на улице, попытаться выскользнуть из рук своих стражей и, пользуясь ночной темнотой, скрыться в запутанных переулках. Но фамильяры, опытные в своем ремесле, понимали это не хуже меня. Прежде чем отворить дверь, один из них врезал мне своей дубинкой по спине, несколько повыше поясницы и правее позвоночника. Меня скрутила жестокая судорога, и я, как куль с зерном, повис на руках своих конвоиров.
Смутно помню, как меня, словно бычка на убой, тянули по улице за веревку, обмотанную вокруг запястий. На этот раз мне уже было не до того, чтобы смотреть под ноги, и несколько раз я наступал в вонючие сточные канавы. Идти пришлось не слишком далеко: тюрьма располагалась всего лишь в четырех кварталах от улицы Сан-Себастьян. У ворот тюрьмы фамильяры передали меня тамошней страже, заставив пожилого начальника караула расписаться в какой-то бумаге.
Доброй ночи, сеньор Диего, обратился ко мне начальник караула, когда фамильяры, забрав бумагу, удалились прочь. Вы ведь сын дона Мартина де Алькорон?
Точно так, удивленно ответил я.
Седой тюремщик подошел ко мне и принялся распутывать веревку, стягивавшую мои руки.
А я ведь знавал вашего батюшку, мы вместе сражались под Аусеной!
Битва под Аусеной произошла еще до моего рождения, но отец неоднократно рассказывал о том, как кастильские рыцари славно отделали тогда проклятых мавров.
Неужели? пробормотал я. В душе моей вспыхнула надеждаможет быть, в память о героическом прошлом, начальник караула найдет способ отпустить меня?
Мне жаль, что я вынужден так принимать сына своего боевого товарища, но полученные от дона Лусеро указания совершенно недвусмысленны. Святая инквизиция считает вас опаснейшим преступником и настаивает на том, чтобы вы содержались под усиленной охраной. Я очень сожалею, поверьте.
Огонек надежды угас, будто на него выплеснули ведро холодной воды.
Строго говоря, продолжал этот достойный сеньор, у дона Лусеро нет необходимых полномочий, чтобы указывать мне, где должен размещаться узник, который к тому же задержан не светскими, а духовными властями. И я с удовольствием разместил бы вас, сеньор Диего, в своих собственных комнатах, если бы не сопроводительная бумага, подписанная главным судьей
Кем? вырвалось у меня.
Начальник караула наконец справился с последним узлом и отбросил веревку, словно ядовитого гада.
Главным судьей Саламанки доном Бернардо Гусманом.
За этот вечер мне довелось испытать немало ударовкак в прямом, так и в переносном смысле, но этот оказался самым тяжелым.
Перед моим мысленным взором промелькнула странная ухмылка, с которой судья нынче утром говорил о справедливости. Так вот что имел в виду старый негодяй!
Судья требует, чтобы вы были помещены в подземный каземат, предназначенный для закоренелых преступников, горестно вздохнул тюремщик. К счастью для вас, этот каменный мешок сейчас занят, так что я не смогу исполнить его пожелание. Придется вам отправляться в общую камеру, там, конечно, тоже не сады Альгамбры, но по крайней мере можно прилечь и поспать. В каземате это вряд ли бы вам удалось, там кишмя кишат крысы. Я распоряжусь, чтобы вам дали сухой соломенный тюфяк.
Вы крайне добры, сеньор, поклонился я, растирая затекшие запястья.
Утешайте себя мыслью о том, что вы здесь ненадолго, сказал добрый старик. Завтра или послезавтра вас отвезут в Вальядолид.
Он отечески похлопал меня по спине и приказал стражникам отвести меня в камеру.
Глава седьмая. Paraiso terrenal
Первое, что я почувствовал, спустившись по трапу самолета в аэропорту Ла Чинита в Маракайбо, это запах тропиков. Жаркий, влажный воздух, напоминающий атмосферу турецкой бани, был пропитан невероятными, ни на что не похожими ароматами. В неправдоподобно синем небе ярко сияло полуденное солнце. Контраст с холодной, заснеженной Москвой, которую я покинул двенадцать часов назад, был так велик, что я даже засомневался, не снится ли мне все это.
Кто-то нетерпеливо подтолкнул меня в спину, и я поспешил к автобусу. Автобус был ярко-желтым, очень нарядным; у передней дверцы стояла невысокая смуглая девушка в красивой кремовой униформе и улыбалась пассажирам, демонстрируя крупные белые зубы.
Bienvenido a Venezuela!сказала она мне.
Muchas gracias, senorita hermosa!улыбнулся я в ответ.
Ее улыбка на мгновение стала еще шире; удивленно взлетели тонкие черные брови, в глазах мелькнули веселые искорки. В следующую секунду она уже переключилась на идущего за мной пассажира:
Bienvenido a Venezuela!
Thanks, буркнул пассажир по-английски. Это был высокий желчный голландец, сидевший рядом со мной в самолете. Испанского он почти не знал и очень возмущался тем, что таможенные декларации, которые нам раздали в полете, были составлены не на английском.
Черт знает что, ворчал он, разглядывая свою декларацию. Вот что такое «maletas»? Здесь спрашивают: есть ли у меня с собой maletas? Это что, дети? Они хотят знать, путешествую ли я с детьми?
Я объяснил ему, что maletasэто вовсе не дети, а чемоданы, то есть багаж, но после этого он стал смотреть на меня как-то косо.
Проклятая жара, прошипел он, протискиваясь в дальний угол автобуса. Он был в длинном черном пальто, вполне пригодном для зимнего Амстердама, но в тропиках смотревшемся дико. Я мысленно похвалил себя за то, что избавился от зимних вещей еще в Шереметьево. Пришлось чуть померзнуть в очереди у трапа, зато теперь в футболке и легких джинсах я чувствовал себя комфортно.
Я путешествовал налегке: в сумке у меня была смена белья, свитер, который я снял еще в самолете, зубная щетка, бритва, фотоаппарат и роман Стивена Кинга «Томминокеры». В багаж я сдал рюкзак с курткой и зимними ботинками, а также спальный мешок. Я не был уверен в том, что он мне понадобится, но наличие спального мешка придавало собранным мною вещам необходимую солидность и основательность.
Паспортный контроль я прошел на удивление быстро, а таможенного не заметил вовсе. Взяв с крутящейся черной ленты свой рюкзак, я вышел через «зеленый коридор» в шумный, заполненный веселой толпой зал и огляделся.
Человека с табличкой «Денис Каронин» я заметил сразу же. На фоне черноволосых, смуглых венесуэльцев он выделялся, как чайка среди ворон. Человек был высок, худощав и голубоглаз. Его длинные светлые волосы, падавшие на плечи, обхватывал тонкий разноцветный поясок, придавая ему сходство не то с хиппи, не то с героем фильма-сказки «Садко».
Я подошел к нему и протянул руку.
Денис.
Ну, привет, Денис, сказал Садко, опустив табличку. Так вот, значит, ты какой, северный олень. А я Петр Игоревич Трофимов, эсквайр.
Почему «эсквайр»? спросил я.
Он пожал худыми плечами.
Нравится. Но ты можешь звать меня просто Петя. Как говорится, «сall me Ishmael».
На вид эсквайру было лет двадцать пять, и я решил, что воспользуюсь его предложением.
МГИМО заканчивал, Петя?
Обижаешь, скривился Садко. МАИ. С красным дипломом, между прочим. Я бортинженер нашего богоспасаемого судна. Вообще-то оно называется «Ил76», но все наши зовут его «Китом».
МАИфирма, сказал я искренне. Я пять лет там в клубе «Волна» отзанимался.
Эсквайр Трофимов взглянул на меня с некоторым интересом.
Аквалангист, что ли? У меня в «Волне» девчонка была, мы с ней гуляли на третьем курсе. Вика Славникова, может, знаешь ее?
Я напряг память.
Черненькая такая? С короткой стрижкой?
Ну да! И с вот такими сиськами, он показал, с какими именно. Проходивший мимо усатый уборщик покосился на нас и одобрительно поднял большой палец. Ну, тесен мир.
Петя хлопнул меня по плечу и забрал сумку.
Ты попал в правильное место, Денис! Держись старика Трофимова, и не пожалеешь о том, что приехал в Венесуэлу.
Я и так не думал ни о чем жалеть. Вокруг бурлила незнакомая, немного загадочная жизнь; слышалась торопливая креольская речь, я ловил обрывки разговоров: «К сожалению, сеньора Маркос не смогла приехать, но просила передать донье Имельде свои самые искренние поздравления»; «Кретин Ампаро продал свои акции в тот самый момент, когда они наконец-то начали расти, и теперь рвет на себе волосы»; «Я же говорила тебе, что дон Симон ни за что не уступит этот виноградник Маурицио, он ведь терпеть не может всю их семью»; «Ловцы жемчуга опять бастуют, требуя повышения платы, долго еще мы будем терпеть это безобразие?». С огромных телеэкранов ослепительно улыбались черноволосые красотки, рекламирующие дорогие автомобили и белоснежные яхты. А за прозрачными стенами аэровокзала плавился под беспощадным карибским солнцем таинственный город Маракайбо.
Мы вышли из стеклянных дверей на раскаленную площадку, забитую разномастными такси. К нам тут же бросились несколько водителей, наперебой предлагая свои услуги. Петя, руководствуясь непонятными мне мотивами, ткнул пальцем в толстого мужичка с круглыми, как у совы, глазами.
Отель «Эксельсиор», десять баксов.
Veinte, senor!завопил мужичок радостно. Двадцать, и я довезу вас и вашего друга до «Эксельсиора» с максимальным комфортом. Вы увидите фантастические виды нашего великолепного города!
Видно было, что из всего сказанного Трофимов уловил только числительное «двадцать».
Ты чего, с дуба рухнул? спросил он по-русски. За двадцать я и сам тебя куда хочешь довезу. Десять и то много.
На этот раз ничего не понял водитель. Радостно повторяя «Veinte, senor, veinte!», он сделал попытку отобрать у Пети мою сумку. Петя сумку отдавать не торопился, и у меня возникло нехорошее предчувствие, что первой жертвой их языкового барьера падет мой багаж.
Прошу прощения, сеньор, сказал я таксисту вежливо, боюсь, мы не готовы заплатить ту сумму, которую вы просите. К моему величайшему сожалению, мы вынуждены отказаться от услуг вашего прекрасного такси и поискать более дешевый вариант.
У мужичка отвалилась челюсть.
Так сеньор испанец? спросил он озадаченно. Тысяча извинений, я принял вас за гринго.
Я не стал его разубеждать и потянулся за своей сумкой. Но таксист упрямо замотал головой.
Раз вы не гринго, я, конечно, отвезу вас в «Эксельсиор» за десять долларов. Двадцатьцена для богатых американцев, вы понимаете? А если вы из Испании, то это совсем другое дело. Я хочу сказать, мы здесь совсем иначе относимся к своим испанским родственникам, чем к американцам. Мы здесь, в Венесуэле, не очень-то любим гринго, но испанцы нам почти родня
Не переставая болтать, он подвел нас к видавшему виды «Фольксвагену Гольф» и с большими предосторожностями погрузил мой рюкзак и сумку в багажник.
Ну ты и чешешь, с уважением протянул Трофимов. Где так наблатыкался?
Я едва не ответил«в институте военных переводчиков», но тут вспомнил, что такой же вопрос мне неделю назад задавал Рикардо.
У меня мамапреподаватель испанского, сказал я. Сколько себя помню, со мной только на нем и разговаривала.
Везет. Петя, сложившись почти пополам, втиснулся в тесный салон «Гольфа». А у меня маман стюардессой работала, пока меня не родила. А потом уже только киндер, кюхен, кирхе. Так что все, что я от нее унаследовал, это страсть к небу
А ваш другон откуда? обернулся ко мне таксист. Одновременно он выруливал со стоянки, так что мне даже стало не по себесмотрел-то он в это время на меня.
Он из России, сказал я. Русский летчик.
О, Руссья! Шофер поднял к потолку большой палец. Руссья! Mucho frio! Мы в Венесуэле очень любим Руссью. Русскиенаши друзья. Они продают нам много оружия, чтобы Лос Эстадос Унидос, американцы, не могли на нас напасть и захватить нашу нефть.
Я перевел его слова Трофимову. Он как-то странно усмехнулся.
Ну да, можно подумать, отбиваться они от америкосов «калашами» будут
Сеньор тоже знает русский? уважительно спросил таксист, прислушиваясь к нашему разговору.
Честно говоря, я и сам русский, ответил я. Только что из Москвы. И там действительно очень холодно.
Я ожидал, что он разозлитсяведь, в конце концов, он согласился везти нас за десять долларов, потому что принял меня за испанца, но таксист и не подумал обижаться. Он просто не поверил мне.
Не может быть! Я никогда не видел русских, которые бы так хорошо говорили по-испански, а я вожу такси уже двадцать пять лет. Вы, конечно, шутите!
Я могу показать вам свой паспорт, сказал я. Вот, смотрите. Это я, Денис Каронин, гражданин Российской Федерации
Де-нис, по слогам повторил таксист и вдруг протянул мне маленькую коричневую ладонь. Я Виктор. Виктор Виллануэво. Рад познакомиться с тобой, Денис. Вот моя карточка, держи. Он сунул мне в руку прямоугольный кусочек картона. Можешь звонить мне в любое время, Денис. В Маракайбо есть разные люди и таксисты тоже разные. К некоторым в машину лучше не садиться, ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Но с Виктором Виллануэво всегда безопасно. Смотри, Денис, это моя семья!
В его руке, как по волшебству, появилась фотографияпять или шесть детей под усыпанным крупными розовыми цветами деревом. С краю стоял сам таксист, одетый в светлый костюм и большую соломенную шляпу. Он бережно держал за руку круглую сеньору с добрым лицом.
Это я, моя жена Сильвия и наши детиПаскуаль, Мария, Эрнандо, Лусия и Пепе. И еще наш племянник Хоакин. Видишь, какая у нас большая и дружная семья?
В данный момент меня больше всего волновало то, что таксист совершенно не смотрит на дорогу, и я поспешил заверить его, что семья у него просто чудесная.
А теперь спроси себя, Денис: может ли Виктор Виллануэво, имеющий такую замечательную семью, быть плохим? Может ли он обманывать своих клиентов? К тому же я очень религиозный человек, я все время вожу с собой в машине изображение святой Марии Гваделупской, и она оберегает меня от аварий!
«Не до такой же степени!»едва не закричал я. Виктор по- прежнему сидел вполоборота ко мне и был явно увлечен нашим разговором. Как раз в этот момент ехавший перед нами зеленый пикап неизвестной мне марки резко затормозил, и мы едва не въехали ему в зад. Все, однако, обошлось самым чудесным образомВиктор, видимо, заметив боковым зрением маневр передней машины, небрежно крутанул руль, и мы вылетели на соседнюю полосу, проскочив в сантиметре от борта зеленого пикапа.