Тогда за мной! скомандовал Петя и огромными прыжками помчался вниз по темной улице.
Не успели мы отбежать от клуба и двух кварталов, как за спиной послышался истошный вой полицейских сирен. Трофимов схватил меня за руку и потащил в какой-то узкий темный проулок.
Если нам повезет, бормотал он, и это не тупик, хрена с два они нас поймают
Нам повезло. Мы выбежали на довольно широкую освещенную улицу прямо перед носом у дремлющего на своем железном коне моторикши. Петя засунул пистолет под рубашку и вытащил из кармана десятидолларовую банкноту.
Просыпайся, приятель. Он звонко пощелкал пальцами перед лицом спящего. Тот проснулся и с удивлением уставился на тяжело дышащего Трофимова. Динь, скажи ему, что он заработает десять баксов, если отвезет двух сеньоров в «Эксельсиор».
От десяти баксов моторикша не отказался. Мы залезли в темное нутро кабинки, где почему-то сильно пахло соленой рыбой.
Я у тебя переночую сегодня, сказал Петя, если ты не против.
Да не вопрос. Слушай, а чего нас таксисты у клуба везти не хотели? Боялись, что ли?
Петя хмыкнул.
Конечно, боялись. С русской мафией никому связываться неохота.
С русской мафией?
Да это так говорится просто. Ну, знаешь, Голливуд, то-сё. Хотя, конечно, наши братки здесь время от времени выступают. Поэтому местные если видят, что русский, пьяный, да еще с пушкой, стараются от греха подальше. В клубе сразу, как я ствол достал, вызвали полицию. Им ведь что главноечтоб на их территории стрельбы не было. Поэтому нас никто задерживать и не стал. А у водил, конечно, очко сыграло.
Он задумался, вытащил из-за пазухи пистолет, повертел в руках.
Испанский «кондор». Дешевка. Слышь, Динь, скажи мастеру, чтобы на пляж заехал.
Я заглянул в маленькое окошечко в парусиновой перегородке, отделявшее кабинку от водителя и передал ему просьбу Трофимова. Повозка вильнула, съезжая на спускающуюся по склону дорогу, и через несколько минут остановилась у границы пустынного ночного пляжа.
Пойдем, сказал Петя.
Мы вылезли из кабины и пошли к морю, загребая туфлями сырой холодный песок. Я с некоторым удивлением обнаружил, что в руке у меня до сих пор зажата бутылка с текилойсодержимого в ней оставалось еще грамм двести.
Невидимое море мягко и мощно дышало в темноте. Большая электрическая луна ныряла в тучах, разбрасывая по волнам острые серебристые осколки.
Нам такие улики на фиг не нужны. Трофимов аккуратно обтер краем своей футболки рукоятку пистолета и, размахнувшись, с силой зашвырнул его в море. Во тьме будто плеснула большая рыба. У тебя еще выпить осталось?
Я молча протянул ему текилу. Он сделал большой глоток и отдал бутылку мне. Текила была теплой и почему-то отдавала резиной.
А девчонки хорошие были, сказал Петя задумчиво. Жаль, что телефончик не записали.
Глава десятая. Допрос с пристрастием
Во имя Господа нашего!
Внимательно рассмотрев улики и детали данного дела, мы получили основания подозревать заключенного и установили, что можем назначить ему допрос с пристрастием, а значит, с пытками, которым заключенный будет подвергаться в течение такого времени, которое мы сочтем необходимым, чтобы он сказал нам правду относительно обвинений, выдвинутых против него.
Эти слова произнес Эль Тенебреро, возглавлявший следственную комиссию Трибунала Священной Канцелярии. По правую руку от него сидел тот самый молодой инквизитор, который продемонстрировал мне вчера злополучного дельфина. По левую располагался одышливый толстяк с нездорово- багровым лицом и похожим на сливу носом. Все трое были облачены в черные одежды инквизиторов, только у Эль Тенебреро поверх балахона была надета массивная золотая цепь с огромным распятием.
В дополнение мы заявляем, торопливо добавил толстяк, что если заключенный умрет, получит травмы, пострадает от сильного кровотечения или во время пытки лишится конечности, то это целиком и полностью его вина и ответственность, а не наша, потому что это он отказывается говорить правду!
Обыденный тон, которым было произнесено это предупреждение, бросил меня в дрожь. Я знал, во что могут превратить здорового сильного мужчину хитроумные механизмы, применявшиеся инквизиторами для того, чтобы сломить упрямство обвиняемого. А поскольку я поклялся себе ни за что не выдать свою возлюбленную Лауру, знакомства с этими механизмами было не избежать.
Запишите также, проговорил молодой инквизитор, что обвиняемый, Диего Гарсия де Алькорон, был предупрежден о том, в чем его подозревают: в использовании предмета, называемого «дьявольским амулетом» или больса де мандинга, что в глазах святой Церкви приравнивается к колдовству, занятиям черной магией и сношениям с дьяволом.
Секретарь усердно строчил пером в своем темном углу.
Мы надеемся, веско произнес Эль Тенебреро, что пытки, которые мы считаем необходимыми применить к обвиняемому, заставят его покаяться и откроют перед его заблудшей душой путь к спасению.
Возразить я не мог при всем желаниив рот мне был плотно забит вонючий шерстяной кляп. Вообще так не делают, но, когда меня нынче утром вытаскивали из камеры, я сломал одному из тюремщиков руку, а когда остальные все-таки меня скрутили, начал кусаться. Бить меня не сталивидимо, в камеру пыток я должен был попасть целехоньким, но засунули в рот какую-то жуткую тряпку, о настоящем предназначении которой думать мне не хотелось.
Палач, позвал молодой инквизитор, приступай к делу.
Появился палачневысокий и довольно щуплый малый с черной маской на лице. Сквозь узкие прорези маски можно было разглядеть мутноватые, болотного цвета глаза.
Пойдем, сказал он, беря меня за плечо. Пальцы его больно сжали какую-то косточку, о существовании которой я до сей поры и не подозревал.
Не будь у меня туго стянуты за спиной руки, я уложил бы его одним ударомтакой он был хлипкий, но сейчас мне оставалось только подчиниться. Тем более что на этот раз меня сопровождало не двое, а целых пятеро охранников.
Идти оказалось недалеко. Специальной пыточной камеры в городской тюрьме Саламанки не имелось, поэтому для нужд трибунала наспех оборудовали сарай, в котором обычно хранили разный плотницкий инвентарь. В углу располагалась устрашающего вида дыба, а посередине стояли обычные деревянные козлы и большой глиняный кувшин с водой.
Куда его, святые отцы? буднично осведомился палач у шествовавших за нами инквизиторов. Те переглянулись.
Дыба как-то криво стоит, вполголоса заметил толстяк. Как бы не свалилась
Эль Тенебреро с сомнением осмотрел жуткое сооружение, подергал за веревки и, скорчив недовольную гримасу, отошел.
Потро, бросил он палачу.
До меня не сразу дошло, что слово потро«ложе»имеет отношение к тем самым деревянным козлам, которые я сначала вообще посчитал оставленными здесь по случайности. И лишь когда палач подтолкнул меня к ним поближе, я понял, что это тоже орудие пытки.
Козлы стояли наклонно, под углом примерно в двадцать градусов. В более высокой их части были явно наспех проделаны два неровных отверстия.
Положите его, велел палач тюремщикам.
Меня схватили за ноги и за руки и положили на козлы таким образом, чтобы голова оказалась внизу, а ногивверху. Затем я почувствовал, что ноги мои грубо пропихивают в прорезанные в козлах отверстия, так что они повисли в воздухе. Бедра при этом накрепко примотали к козлам широкими кожаными ремнями, наподобие тех, что используют погонщики скота для своих упряжек.
Теперь держите за плечи, распорядился палач.
Железные руки прижали меня к доскам. Палач, наклонившись, деловито закрепил у меня на лбу еще один кожаный ремень, лишивший меня возможности вертеть головой. Тонкий, больно врезающийся в тело шнур перехватил горло.
Обвиняемый готов, святые отцы, доложил он следователям.
Кто-то откашлялся.
Сын мой, торжественно произнес Эль Тенебреро (я легко узнал его по гнусавому голосу), знай, что мы не хотим видеть ужасные страдания, которые тебя ожидают, и приступаем к этому допросу с пристрастием лишь из желания спасти твою душу. Однако ты все еще можешь избежать их, если покаешься и без утайки признаешься в совершенных тобою преступлениях.
Наступило тяжелое молчание. Потом голос молодого инквизитора произнес:
Монсеньор, у него кляп во рту.
Ах да, спохватился Эль Тенебреро. Выньте кляп. Возможно, обвиняемый хочет сделать чистосердечное признание.
Его предположение не имело ничего общего с истиной. К этому моменту я уже успел мысленно проститься со своей молодой жизнью и не рассчитывал на прощение, тем более что цена этого прощения была слишком велика. Но это не значит, что я безропотно покорился судьбе: напротив, внутри меня кипел настоящий адский котел злобы и ненависти, которую я жаждал выплеснуть на своих мучителей. Поэтому, когда палач с некоторой опаской вытащил у меня изо рта мокрый от слюны комок шерсти, я немедленно плюнул ему в лицо, стараясь попасть прямо в прорезь маски.
Ну вот, обиженно воскликнул палач, отшатываясь, он еще и плюется!
Обвиняемый упорствует, заметил Эль Тенебреро. Секретарь, запишите это. Палач, приступайте к пытке водой!
Палач опасливо обошел козлы и встал у меня в головах. По его знаку двое дюжих тюремщиков подхватили большой глиняный кувшин и подняли его на вытянутых руках. Внезапно палач стремительным движением схватил меня за нос и крепко сжал пальцы. В глазах у меня потемнело от боли, и очень скоро я начал задыхаться. Однако стоило мне только открыть рот, чтобы сделать спасительный вдох, как палач ловко всунул туда деревянную воронку. Я попытался выплюнуть еебезуспешно. Палач навалился на меня всем своим весом, и, хотя он был не таким уж тяжелым, сопротивляться ему, будучи спеленатым по рукам и ногам, я не мог.
Лейте, распорядился он.
И я почувствовал, как в горло мне хлынула вода.
До того самого дня я очень любил воду. Правда же, нет ничего вкуснее холодной родниковой воды, от которой ломит зубы, особенно в жаркий и душный летний день. Но вода в глиняном кувшине была какой-то тухлой, теплой и мерзкой на вкус, как будто ее набирали из затянутого тиной пруда вместе с лягушачьей икрой и дохлыми водяными жуками.
Но самое главноеее было много. Слишком много.
Пальцы, державшие мой нос, разжались, так что я снова мог дышать. Вот только радости мне это не доставляло, потому что первый же вдох, казалось, наполнил водой мои легкие. Вода была везде, она заливала мне глаза, она забила мне ноздри, она хлюпала у меня в груди
И еще она наполняла мой живот.
Как я уже говорил, я лежал головой вниз, и вода, казалось бы, должна была из меня выливаться. Какая-то ее часть, безусловно, следовала законам природы, но далеко не вся. Позже, когда у меня появилось достаточно времени, чтобы обдумать ее странное поведение, я понял, что причиной тому был слишком сильный напор и узкое горло воронкитаким образом, принцип пытки водой немногим отличался от секрета изготовления фонтанов, известных инженерам и архитекторам. Но в то утро мое сознание было занято совсем другим. Я с ужасом глядел на свой живот, который прямо на глазах раздувался, подобно бычьему пузырю, который мы мальчишками вешали над костром. Довольно скоро он достиг таких размеров, что лопнула поддерживавшая мои панталоны веревка. Я чувствовал, как меня распирает изнутринапор был такой, что я каждую секунду ожидал услышать треск рвущегося на части желудка.
Внезапно все прекратилось. Поток воды иссяк, воронку вытащили у меня изо рта.
Обвиняемый, прогнусавил невидимый Эль Тенебреро, признаешь ли ты, что дьявольский амулет, изображающий дельфина, хранившийся в мешочке из человеческой кожи, принадлежит тебе?
Не признаю, булькнул я.
При этих словах немного воды выплеснулось у меня изо рта, а раздутый живот заколыхался, как вышеупомянутый бычий пузырь под порывом ветра.
Признаешь ли ты, вступил в разговор молодой инквизитор, что ночевал в мавританской комнате гостиницы «Перец и соль» в ночь со среды на четверг?
Отрицать это было глупо, но мне довольно долго не удавалось дать утвердительный ответ, поскольку именно в эту минуту меня начало рвать водой. Инквизиторы терпеливо ждали.
Признаешь ли ты, спросил одышливый толстяк, когда я наконец отплевался и откашлялся, что желал с помощью амулета склонить к плотской связи некую девицу?
Нет! крикнул я отчаянно. Знать не знаю никакого амулета
Палач, вздохнул Эль Тенебреро, продолжайте.
Пожалуй, я избавлю вас от в высшей степени неаппетитных подробностей. Скажу только, что пытка водой продолжалась до полудня, и за это время я несколько раз терял сознание, хотя ни один из моих внутренних органов, к счастью, так и не лопнул. Затем инквизиторы отправились перекусить, и я получил неожиданную передышку. Палач и охранники обедали тут же, в сарае, во всяком случае, я слышал громкое чавканье, хотя голову повернуть не мог. Я по-прежнему лежал головой вниз, и вода потихоньку выливалась у меня изо рта.
Крепкий, буркнул один из охранников. Это ж сколько мы в него влили, жуть! У меня руки даже заболели горшок этот держать А главное, так ни в чем и не признался.
Признается, равнодушно сказал палач. Как трампу применим, так сразу и признается.
А чего ж сразу не применили? поинтересовался другой охранник. Времени сколько потеряли
Ты торопишься, что ль, куда-то? возразил палач. Деньги тебе так и так платят. Ну и мне тоже. А святым отцам спокойнее, если грешник не сразу сознается. Потому как если сразу начнет вопитьпризнаюсь, признаюсь! то, скорее всего, лжет. Это его дьявол так научает, чтобы в чем-нибудь неважном признаться, а самое главное утаить.
Вот оно как, с уважением протянул охранник. Наука целая!
А ты как думал, высокомерно сказал палач. Двадцать лет уже кости ломаю, все хитрости превзошел
Пытка трампойто есть капканомдействительно оказалась ужасной. Прежде всего палач продемонстрировал мне ее орудиедлинную колючую веревку и привязанную к ней деревянную палку. Затем он нырнул куда-то под козлы, и я почувствовал, как он обматывает веревку вокруг щиколотки моей левой ноги.
Обвиняемый, забубнил толстяк, признаешь ли ты, что получил дьявольский амулет, изображающий дельфина, в гостинице «Перец и соль»?
Пока я лихорадочно соображал, как лучше ответить на этот коварный вопрос, палач повернул палку и колючая веревка больно впилась мне в кожу. Я почувствовал, как мою ногу затягивает в какую-то узкую щель с острыми краямичто это было, я видеть, разумеется, не мог, но в голове моей ясно возник образ огромных тисков.
Нет! Не признаю! крикнул я.
Второй виток, приказал Эль Тенебреро.
На этот раз боль была куда острее, а ногу затянуло в предполагаемые тиски еще дальше. Я грязно выругался.
Сын мой, ласково произнес молодой инквизитор, не усугубляй свою вину богохульством.
Признаешь ли ты, что приобрел дьявольский амулет у какого-либо колдуна, еврея или цыгана? прогнусавил Эль Тенебреро.
Нет!
Третий виток, распорядился он, как будто и не ожидал иного ответа.
Мне показалось, что веревка режет уже не кожу, а мясо и вот-вот дойдет до кости. Пальцы ноги сдавило так, что я едва сдержал стон.
Признаешь ли ты, что получил сей дьявольский амулет от человека, которого считал своим другом? вкрадчиво спросил молодой.
Нет! заорал я что было мочи. Нет, нет и еще раз нет!
Четвертый виток!
Колючие шипы веревки вонзились в кость. Пальцы дробила на куски неведомая сила. В глазах у меня плескались кровавые волны.
Признаешь ли ты, что тебе дала этот амулет девушка, с которой ты состоял в незаконной связи? донеслось откуда-то издалека.
Идите вы все к дьяволу! простонал я. Горите в аду!
Мы хотим спасти твою душу, в голосе молодого инквизитора слышалась искренняя печаль. Неопровержимые улики свидетельствуют против тебя. Покайся, и избежишь адского пламени, которое страшнее любых земных страданий хотя бы потому, что оно вечно!
Я не знаю, что это за дельфин! прошептал я. Я никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным
Палач, еще один виток!
Должен сознаться, что на пятом повороте палки, затягивавшей веревку все туже вокруг моей щиколотки, я не выдержал и завопил от боли. Перед глазами стоял густой багровый туман, в ушах ревели адские трубы и оглушительно грохотали огромные барабаны. Но я всю ночь готовился к этому и знал, чего нельзя делать ни в коем случае. Нельзя было признаваться. Нельзя было называть чьих-либо имен. Первое означало костерпотому что признание, даже вырванное под пытками, служило неопровержимым доказательством вины и давало инквизиции право передать обвиняемого в руки гражданского правосудия для так называемого освобождения. Но второе было еще хуже, потому что, как учил меня отец, потерять честь для кабальеро куда страшнее, чем потерять жизнь.