Поэтому я молчал. То есть я орал, ругался, скрежетал зубами и даже пытался петь неприличную матросскую песенку, которой когда-то научил меня брат Луис. Но ни одного имени от меня инквизиторы так и не услышали.
А после шестого витка мир вспыхнул у меня перед глазами и я потерял сознание.
Очнувшись, я почувствовал, что боль, пронзавшая мою левую ногу, стала не такой острой. Скосив глаза, я увидел палача, который, бурча себе что-то под нос, наматывал окровавленную веревку на деревянную палку. Я попытался пошевелить пальцами ноги, и это у меня получилось, хотя ногу как будто раскаленной иглой пронзило.
Напрасно вы остановили пытку, брат Алонсо, брюзгливо проговорил Эль Тенебреро. Еще немногои он бы нам все рассказал.
Еще немногои он бы отдал Богу душу, мягко возразил хорошо знакомый мне голос. А мне хочется не только искоренить зло, но и узнать, откуда в Саламанке появилась новая больса де мандинга.
«Стало быть, молодого инквизитора зовут Алонсо», отметил я про себя.
Позже я не раз удивлялся, каким чудом мне, истерзанному пытками, дрожащему от боли и унижения, удалось расслышать и запомнить этот разговор. Но факт остается фактомя запомнил его от первого до последнего слова.
Твое стремление найти источник распространения этой скверны похвально, в голосе Эль Тенебреро слышалось раздражение, но порой мне кажется, что ради удовлетворения своего любопытства ты готов закрыть глаза на более серьезные преступления
Вы несправедливы, монсеньор, спокойно возразил брат Алонсо. Вы же не хуже меня видите, что этот юноша никакой не еретик. Единственное его прегрешениехотя его тяжесть я не собираюсь оспариватьзаключается в том, что он по глупости воспользовался проклятым амулетом, который дал ему истинный враг нашей Церкви
А то, как он тут при нас оскорблял трибунал, его слуг и сам святой престол? возмущенно закудахтал одышливый толстяк. Это, по-вашему, не преступление?
Мне показалось, что Алонсо усмехнулся.
Брат Гомес, спросил он, вы же участвовали в допросах епископа Арриаги?
Разумеется, я ведь был секретарем следственной комиссии!
Тогда вы должны помнить, какими словами достопочтенный епископ поминал его святейшество папу и его кардиналов. А ведь впоследствии его оправдали. Так что будем снисходительны к словам, которые исторгают из груди грешника потро и трампа.
Эль Тенебреро угрожающе засопел.
Завтра я намерен добиться от этого щенка признания, заявил он. Пусть даже для этого придется вырвать ему все ногтиодин за другим. Это и в ваших интересах, брат Алонсо. Ведь когда его увезут в Вальядолид, вам уже не удастся узнать, от кого сей сосуд греха получил проклятого дельфина!
Почему, кстати, его не забрали до сих пор? спросил одышливый брат Гомес. Что за дыра эта Саламанка, даже тюрьмы приличной и то нет!
Завтра вечером должна прибыть тюремная повозка. Так что, братья, у нас есть всего один день, чтобы установить истину.
Надеюсь, нам этого хватит, задумчиво проговорил брат Алонсо. Я каждую ночь молю Господа, чтобы он позволил мне найти и выжечь каленым железом источник этой мерзости!
Маррано, уверенно заявил Эль Тенебреро. Это их еврейская магия. Тут нет никакой загадки. Нужно сжечь всех иудеев и конверсос, и дело с концом.
Для этого в Испании не хватит деревьев, улыбнулся брат Алонсо. И позвольте напомнить вам, монсеньор, что амулет быка, как мы знаем достоверно, уже несколько поколений принадлежит семейству Борджиа, которое уж никак нельзя причислить к еврейскому племени.
Тише! прервал его Эль Тенебреро. При посторонних, брат Алонсо!
Он, вероятно, имел в виду палача.
Вы правы, смиренно ответил брат Алонсо. Продолжим беседу на улице.
Приведите обвиняемого в чувство, велел брат Гомес. И пусть лекарь его посмотрит.
Когда инквизиторы вышли из сарая, палач приблизился ко мне и несколько раз ударил меня по ребрам деревянной палкой.
Очухался, zurullόn? злобно прошипел он. Знаешь, что я с тобой сделаю? Я засуну тебе эту палку
Думаю, брату Алонсо это не слишком понравится, перебил его чей-то спокойный, уверенный голос. Он хотел видеть этого бедолагу на завтрашнем допросе живым и по возможности здоровым.
Как скажете, дон Матео, пробормотал палач, явно недовольный тем, что ему помешали осуществить задуманное.
Освободи его, распорядился невидимый дон Матео. И принеси теплой воды и чистую тряпицу.
Когда палач развязал ремень, державший мою голову, я повернулся и посмотрел на моего спасителя. Это был полный розовощекий мужчина лет сорока с пышными усами и обширной блестящей лысиной. Он осторожно вытащил мои ноги из отверстий трампы и бережно промыл раны. Левая нога горела, словно пожираемая адским пламенем.
Кость не повреждена, констатировал дон Матео, ощупав ногу (я скрипел зубами, изо всех сил стараясь не закричать). Я сделаю вам повязку с целебной мазью, юноша, и раны затянутся через одну-две недели. Насколько я знаю наших святых отцов, завтра они примутся за вашу правую ногу, и как там обернется дело, предсказать не берусь, но левую вы, считайте, сохранили.
Он порылся в своей котомке и достал из нее глиняный горшочек, запечатанный пчелиным воском. Сломал печать и, зачерпнув деревянной лопаткой какую-то дурно пахнущую смесь, размазал ее по моей ноге.
Я взвыл.
Спокойней, юноша! прикрикнул на меня дон Матео. Если хотите знать, это я должен плакать от горя, а вовсе не вы. Эта мазь, обладающая совершенно чудодейственными свойствами, стоит не меньше двух золотых дублонов за унцию. Думаете, трибунал заплатит мне эти деньги? Дудки! Двадцать реалов в месяцвот сколько они платят дипломированному медику! Двадцать реалов, при том что мои расходы на лекарства по меньшей мере в три раза больше!
Мне очень жаль, прохрипел я. Если это так дорого можете не тратить на меня вашу чудо-мазь
Бросьте пороть чушь! рассердился лекарь. Я, между прочим, давал клятву Гиппократа. Когда выйдете отсюда, пожертвуете некоторую сумму на больницу святого Георгия, и будем считать, что мы в расчете
Веселый вы человек, дон Матео, пробормотал я, если я и выйду отсюда, то только для того, чтобы принять участие в аутодафе.
Будущего никто не может знать, философски заметил лекарь. Я всегда советую своим пациентам надеяться на лучшее. Надежда, как говорили римляне, умирает последней.
Он забинтовал мою ногу и помог мне подняться. Я пошатнулся, ибо стоять на одной ноге было крайне неудобно, но дон Матео вовремя поддержал меня.
Вам пока лучше пользоваться вот этим, сказал он, протягивая мне грубо сколоченный костыль, но уже через два-три дня старайтесь ходить как можно больше, чтобы разрабатывать мышцы. Иначе кровь может застояться и начнется гангрена.
Я поблагодарил доброго лекаря и, опираясь на костыль, заковылял к выходу.
Мое возвращение вызвало у моих соседей по камере бурю восторга.
Молодец, дон Летрадо! Эль Торо обнял меня, как брата, и почти донес до моего места у окна. Я знал, что ты выдержишь!
Очень больно было? робко поинтересовался Гнидатот самый, которому я вчера едва не сломал палец.
Пустяки, ответил я сдержанно, не о чем говорить.
Тюремщики меж собой шептались, ты шесть витков трампы выдержал, с уважением сказал лысый хмырь, которого, как я теперь знал, звали Хосе. Это ж какой характер иметь надо! Ты приляг, приляг, мы тебе тут похлебки с обеда оставили, и хлеба полкраюхи
Растроганный таким теплым приемом, я заставил себя проглотить несколько ложек похлебки (после пытки водой ни есть, ни тем более пить мне совершенно не хотелось) и, отодвинув миску, оглядел своих соседей по камере.
Спасибо за еду, сеньоры. Завтра меня ждет еще один допрос, и я не знаю, в каком состоянии вернусь после него. Поэтому всем, кто нуждается в совете юриста, я постараюсь помочь сегодня.
Выполнить это оказалось сложнее, чем пообещать. В камере не было бумаги, и тексты апелляций и жалоб приходилось записывать на рубашках игральных карт. Гусиного пера у моих товарищей тоже не нашлосьвместо него я использовал заточенное острым камешком голубиное. Роль чернил выполняла бурая жижа, которую заключенные получали, давя в миске больших черных жуков, обитавших в щелях тюремных стен. Но, главное, с заходом солнца работу пришлось прекратить, потому что ни свечей, ни фонарей в камере держать не позволялось, а тусклого света крохотной лампадки, имевшейся у Эль Торо, не хватало, чтобы разглядеть в темноте плошку с жучиным соком.
И все же, как ни странно это звучит, в ту ночь я уснул почти счастливым.
А проснулся оттого, что чья-то широкая, пахнущая железом ладонь зажала мне рот.
Глава одиннадцатая. Экипаж «Кита»
На следующее утро я проснулся рано и долго лежал, внимательно разглядывая балдахин над кроватью и размышляя о вчерашних похождениях.
Было совершенно ясно, что нас с Трофимовым сейчас разыскивает по крайней мере половина полиции Венесуэлы. Хотя мы вроде бы нигде не называли своих имен, я сомневался, что русских в Маракайбо чересчур много. Неленивые и сообразительные полицейские должны были вычислить нас не позже, чем к обеду.
Возникал закономерный вопрос, какое наказание предусматривала венесуэльская юстиция для хулиганов, учинивших погром в ночном клубе и размахивавших пистолетом в присутствии добропорядочных граждан. Но ответить на этот вопрос мог только Трофимов, а он заливисто храпел на диванчике, явно не переживая по поводу возможных проблем с законом.
Я поднялся, посмотрел на часы (было без четверти восемь), сходил в душ, натянул джинсы и футболку и только после этого растолкал бортинженера. Петя проснулся и тут же начал яростно чесаться.
Твари проклятые, ругался он, напились русской кровушки! Говорил же тебезакрывай на ночь окно!
Душно было, сказал я.
А кондиционер на что?
Вчера ночью я не сумел найти пульт от кондиционера, о чем и сообщил Трофимову.
Постой, постой, я его только что где-то видел, пробормотал Петя, озираясь. Вот черт! А я полночи заснуть не мог, все думал, что же мне так впивается в задницу Ладно, это все лирика. Нам с тобой надо на склад ехать. Кэп вчера говорилк десяти?
К десяти, подтвердил я. А склад далеко?
На другом конце города. Да не дрейфь, на такси быстро доберемся.
Слушай, сказал я, нас же, наверное, полиция ищет
Он посмотрел на меня как на идиота.
Диня, расслабься! Про вчерашний инцидент уже все давно забыли. Ну, может, кроме пацанов этих из клуба. Здесь полиция серьезные преступления не успевает расследоватьВенесуэла, чтоб ты знал, довольно криминальная страна.
Он озабоченно посмотрел на часы.
Так, пожрать уже не успеем, но это не страшноу меня все равно после вчерашнего кусок в горло не лезет.
Я прислушался к своим ощущениям.
А я бы с удовольствием съел чего-нибудь.
Ну ты и проглот, Диня! Ладно, по дороге купим тебе тортилью.
Он с некоторым сомнением посмотрел на меня.
Знаешь, ты бы переоделся. Ты не обижайся, но по следам на твоей одежде можно восстановить половину вчерашних событий.
Я глянул в зеркало и молча принялся раздеваться. Вторая пара джинсов лежала у меня в сумке, а футболка, выстиранная накануне, до сих пор сушилась на балконе. К моему немалому удивлению, она осталась такой же мокрой, как и была.
Местная подлянка, объяснил Петя, увидев, как вытянулось мое лицо. Влажность воздуха почти сто процентов. Здесь на улице что-то сушить вообще бессмысленно. Мой совет: сдавай вещи в уличные прачечные. Стоит копейки, стирают качественно, возвращают сухим и выглаженным.
Отличный совет, сказал я, но сейчас-то мне что делать?
А что, удивился Петя, у тебя больше ничего нет? Ладно, не парься. Старик Трофимов в очередной раз спасет твою шкуру.
Он ушел и через десять минут вернулся с пакетом, в котором лежала черная футболка с Че Геварой. Надпись на футболке гласила: «Gunfire and Explosions Ahead».
Спасибо, сказал я, натягивая футболку, сколько я тебе должен?
Петя отмахнулся.
Потом сочтемся. Давай, собирайся скорее, мы уже опаздываем. А с Кэпом шутки плохи.
Склад компании «El Jardin Magico» располагался на окраине города, в промышленной зоне, несколько напоминавшей московский район Бирюлево. Все здесь было серым и унылым, здания выглядели мрачными и неприветливыми, вдоль пустынных тротуаров ветер гонял рваные пакеты, бумажные стаканчики и обрывки старых газет. О том, что мы по-прежнему находимся в земном раю, напоминало только пронзительно-синее тропическое небо над головой.
Да, сказал Петя, заметив мое разочарование, спорить не стану, это не лучшее место в Венесуэле. Но зато здесь ничто не отвлекает от работы. И полиция сюда наведывается крайне редко.
Я не успел спросить, почему это так важно. Трофимов остановился перед железными воротами в глухой бетонной стене, по верхнему краю которой шла скрученная спиралью колючая проволока, и нажал кнопку звонка.
Почти сразу же в воротах открылось маленькое окошечко, в котором мелькнул чей-то черный глаз.
Мистер Трофимофф? спросил грубый голос на ломаном английском. Ху из зис мэн виз ю?
Ауа нью транслейтор, ответил Петя, мистер Ка-ро-нин. Чек ин зэ лист.
Окошечко захлопнулосьвидимо, обладатель грубого голоса пошел сверяться со списком. Спустя минуту железные ворота дрогнули и отъехали в сторону, приоткрыв неширокий проем.
За воротами обнаружился обширный двор, служивший стоянкой для пяти здоровенных фур, на борту каждой из которых красовался логотип «El Jardin Magico». За фурами располагалось трехэтажное кирпичное здание с маленькими зарешеченными окнами и высокой трубой, похожее на странный гибрид тюрьмы с фабрикой. Открывший нам охранник гармонично вписывался в эту картину: он был одет в черную униформу, высокие армейские ботинки и черный же берет. На поясе у него висел здоровенный револьвер и полицейская резиновая дубинка. Самым примечательным в его облике, впрочем, было другое: охранник был чудовищно волосат. Он зарос бородой по самые брови, так, что из густой жесткой поросли блестели только черные глаза.
Мистер Ка-ро пророкотал он, обращаясь ко мне, и запнулся.
Можете звать меня просто Денис, сказал я по-испански.
Я успел заметить, что венесуэльцы, услышав от иностранца родную речь, немедленно проникаются к нему симпатией. Борода не стал исключениемон расплылся в улыбке (что с непривычки выглядело жутковато) и протянул мне руку.
Меня зовут Хоакин, сказал он. Вы теперь будете с нами работать?
Надеюсь.
В таком случае вам нужно сфотографироваться. Пойдемте со мной.
Иди, иди, ободрил меня Трофимов. Я пока пойду доложусь начальству.
Я последовал за Хоакином в полутемную кирпичную пристройку, где он извлек из сейфа фотоаппарат «Полароид» и дважды сфотографировал меня на фоне какой-то белой доски.
Теперь все охранники будут знать вас в лицо, сеньор Денис, объяснил он, пряча фотографии в папку с прозрачными файлами. А сейчас напишите, пожалуйста, вашу фамилию латинскими буквамивот здесь.
Я выполнил его просьбу. Борода Хоакина задвигаласьвидимо, он шевелил губами, пытаясь запомнить мою фамилию. Потом вздохнул и убрал папку и фотоаппарат обратно в сейф.
Вы можете ходить по всей территории, сеньор Денис, за исключением строения В. Там своя охрана, и чтобы попасть туда, вам потребуется специальный пропуск.
Отлично, сказал я. А где сейчас наши? Ну, другие русские?
Они в строении А. Я покажу вам, куда идти.
Строение А представляло собой бывший заводской цех, переделанный под складское помещение. Пыльный свет, проникавший сквозь грязные стекла зарешеченных окон, падал на горы тюков, циклопические стены контейнеров, пирамиды коробок и ящиков, занимавших почти все пространство склада. На небольшом свободном пятачке перед желтой погрузочной машиной стояли трое мужчин, о чем-то ожесточенно спорившие по-русски. Одним из них был Петя Трофимов, остальных я видел впервые.
А вот и наш переводчик, сказал Петя и выразительно кашлянул.
Спорившие, словно по команде, замолчали.
Здравствуйте, сказал я, я Денис, буду с вами работать.
Молчание, последовавшее за этими словами, продолжалось чуть дольше, чем мне бы этого хотелось.
Оптимистичное заявление, произнес наконец высокий темноволосый мужчина с холеным лицом, обрамленным бакенбардами. Он был похож на породистого пса. Ну, здравствуйте, юноша. Мое имя Болеслав Казимирович Пжзедомский. Потрудитесь, пожалуйста, запомнить.
Руки он мне не подал.
Зато стоявший рядом с ним полноватый блондин с красными, как у кролика, глазами тут же сунул мне свою теплую сухую ладонь.