Стеклянный, местами чуть жирный блеск кварца особенно хорошо выделялся в центральной части жилы, где было меньше разнообразных включений. Ближе к краям располагалось много рыжеватых пятен окислов железа и золотисто-желтых скоплений сернистого железа (пирита) иногда с медью (халькопирита), подернутых радужной пленкой с синеватым оттенком.
Взгляните, Устиныч, заметил Тарасов, отбивая образец, вот вам доказательство. Обратите внимание, как идет выработка. Прямая как стрела, и жила все время посередине кровли. Мощность ее почти не меняется. Только местами отходят прожилки, да вот тут раздвоилась, обтекла кусок породы и Снова сошлась.
Ну и что же из этого? сказал Устинов, явно не понимая, к чему Тарасов завел такой длинный разговор. На Кара-Кызе у нас почти все жилы, почитай, такие же.
Вот-вот!.. Пошли к забою!
В забое жилы не было. Свет карбидок открывал ровно окрашенные темно-серые пустые породы. По трещинкам просачивалась вода, и только ее капли да ржавые пятна поблескивали на немой стене. Ни единого пятнышка кварца.
Жилы-то и след простыл, Устиныч!
Кончилась она. Выклинилась. Помню я эту жилу. Хорошее золото брали. Тут и вверху, и внизу все вынуто.
Нет, Устиныч, не так все просто.
Я же сам здесь работал, знаю.
На какой работе?
Дай бог памяти, пожалуй, из откатчиков уже вышел. Наверное, сам в забое стоял.
В это можно поверить. Такие, как вы, работали, а те, кому смотреть полагалось, ушами щи хлебали.
Почему же?
Да потому, что если бы такая жила выклинилась, то на протяжении нескольких метров можно было заметить ее продолжениеслед; пусть хоть трещинку с небольшим количеством кварца или полоску измененных пород, а этого нет. Шла, шла жила в полметра толщиной. До забоя дошла, раз!.. И нету. Кончилась. Так не бывает.
Не сброс ли, думаете?
А что думатьвот он, край жилы. Как ножом обрезана. По самому срезу есть отполированные участки, а трещина, по которой прошел сброс, видна и в кровле, и в стенке.
А почему тут точно рубцы на ране.
Наконец-то заметил?! Это, Устиныч, следы скольжения. Огромная сила сдавливала породы, пыталась согнуть, они оказались хрупкими, разорвались. По трещине поползли в разные стороны крылья нашей красавицы. Смотрите! Вот в трещине притерты пластиночки глины. Осколки пород под давлением перетирались в пыль, получилась глинистая смазка. Только здесь этой глинки мало. Было бы побольше, так и вы, и другие горняки наверняка сразу сказали бы: сброс.
Выходит, не выклинилась она
Безусловно. Это сброс. Помните, я Корчмареву говорил.
Слушал я, только думал, вы это вообще.
Просто так разговаривать мне с ним нечего.
А ведь и наши старики, Михаил Федорович, помнится, говорили, что искать надо. Только не верили им. Раз обрезало, значит, выклинилась. Ищи новую.
Но у вас же на руднике был геолог.
Как его? Тундров, что ли, по фамилии? Так он же пьяница, мы его в шахте и не видели. Правильно нонешний директор сделал, чуть ли не первым его с рудника выгнал. Но то другой разговор. Теперь, выходит, надо крыло искать.
Больно быстро.
Почему же, вроде бы все ясно?
Мы с вами, Устиныч, знаем, что жила сброшена, а не выклинилась. Но На какое расстояние ее растащило, в какую сторонунеизвестно.
Разве нельзя определить?
Можно. Только данных еще мало. Мне думается, что сброс небольшой, а вот фактов мало!
Разведку бы пустить.
Не дешевое дело! Вот когда изобретут такую машину, чтобы за несколько дней во все стороны прощупать, тогда дело будет проще.
Долго ждать. А если попробовать рассечку задать?
Это мог Часовников или какой-нибудь другой хозяйчик, хищник. Захотел шахтузадаст, захотел штольнютоже можно! Отвечает только своим карманом.
Ответа, что ли, боишься, Михайло Федорович?
Не то. Народные деньги опасаюсь потратить зря. Представь, что не получится. Делать, так наверняка.
А если с народом посоветоваться?
Пока сам толком не разберусь, никому и ничего говорить не буду. Одно дело думать, другоедоказывать. Я вот, например, считаю, что эта жила оторвана метра на три. Пройти бы вперед этим забоем метра два; а потом под прямым углом Но ее могло оттащить и на десять, да не вправо, а влево. Вот тогда и будет мне цена, что старому венику.
Так ведь здесь золото доброе шло. Если опять его откроем, сразу можно рудник на хорошее место вывести: и план будет, и рабочим заработки. А ты авторитет боишься подмочить.
Ладно, Устиныч, хватит. Спорить не стану. Разберусь толком, тогда и подумаем, как лучше быть.
Разговор оборвался. В следующие дни Устинов не раз проббвал возобновить беседу о сброшенной жиле, но Тарасов отмалчивался, а как-то даже рассердился и заявил:
Видно, и вовсе, Устиныч, говорить мне о своих мыслях не следовало. Неужели все тут думают, что я плохого хочу.
Чего ты хочешь, я давно понял. Только, по моему стариковскому разумению, когда дело пошло о жизни или смерти рудника, резинку тянуть нечего.
А что, общее собрание созывать? Рано. Доказательств потребуют, а их пока с гулькин нос.
А их никогда у тебя и не будет.
Будут, и скоро! Да подумай ты, партизанская голова! Если сейчас затеять разведку и провалиться, что получится? Сразу же из всех щелей вылезут разные личности: выпросили, скажут, разведку, только деньги попусту извели, забыли, что они народные Тогда, милый мой, одно нам останетсяглаза замотать и ходу отсюда
А если, Михайло Федорович, на одной жиле попробовать тихонько, чтобы ни одна душа не знала?
Чепуха!
После этого разговора Тарасов окончательно замкнулся и был доволен, когда проводник, ссылаясь на хвори, все чаще оставлял его в одиночестве. Геолог продолжал напряженно работать, искал и анализировал факты, подтверждавшие, что многие из заброшенных жил вовсе не выклинились, а потеряны на сбросах, и могут быть возвращены для разработки. Он был уверен, что некоторые из этих жил можно будет найти сравнительно легко. Все чаще вспоминалось предложение Устинова попробовать тихонько.
Но как это сделать?
На руднике почти не сохранилось планов старых горных работ, а то, что удалось восстановить, далеко не полностью отражало истину. На чертежах часто попадались надписи: «Завалено, старые работы». Еще скуднее были геологические данные; приходилось опираться только на собственные, явно недостаточные наблюдения. А это всегда страшновато.
Хорошо бы посоветоваться с Польниковым, но тот на несколько дней уехал в район. К главному инженеру Тарасов не пошел, считая, что этот только помешает столь рискованной разведке, а если она начнется вопреки его мнению, то будет ждать ошибки или любого провала. Можно было посоветоваться с Устиновымопытный горный мастер и старый коммунист, однако старик, видимо, не на шутку расхворался. Не видно его уже дня три.
Растерянный, с чувством одиночества Тарасов вылез на поверхность из выработок, в которых провел почти сутки, и, шатаясь от усталости, побрел домой. Выспаться бы! А там что-нибудь придумается Чтобы сократить путь, геолог свернул с дороги на тропку, идущую через заброшенные отвалы.
Около входа в одну из старых шахт группа рабочих грузила руду на таратайки. Никого из них не удивило, когда Тарасов остановился и начал перебирать белесые куски оруденелого кварца.
Откуда руда? Со второго горизонта, с западного штрека? Целики выдираете?
Нет. С третьего, с востока.
Что, опять завал перебирали? Но там же и руды-то почти нет.
Нет, вроде маленько осталось.
Интересно. Почему же ничего не сказали? Большой целик был? Все вынули?
Почему целик? Из забоя берем, как положено.
Ничего не понимаю!
Так, товарищ уполномоченный, там же ваш помощник все время. Он лучше знает. Наше дело возить.
Тарасов почти бегом спускался по стареньким лестницам. Только у перехода на второй горизонт он остановился, чтобы зажечь карбидку, и немного успокоился.
Там, куда его направили рабочие, он был и никакой руды не видел. Мелькнула мысль, что второпях пропустил скрытый завалом сохранившийся участок жилы в старых работах. Конечно, не исключено, что старатели стали выпускать и сортировать закладкусмесь руды и породы. Бывало же прежде, что какой-нибудь горный. десятник или артельщик, повздорив с хозяином, а то и про запас отправлял порцию хорошей руды в закладку. Но гадать было не к чему. До третьего горизонта оставались считанные метры.
Еще от шахтного ствола Тарасов услышал голоса людей, равномерные удары молотков о бур, скрежет тачки.
Работу вели невдалеке от того места, где геолог говорил с Устиновым о сбросах и выклинивании жил. Уж этот-то участок он излазил весь и вдоль и поперек. В чем же дело?!
Поберегись! крикнул откатчик, везущий тачку с рудой. Следом за ним показалась знакомая фигура Устинова.
Кто же это тебе проболтался или сам сообразил? спросил старик.
Тарасов опешил.
Что все это значит?
Просчитался ты, Михайло Федорович! Мы уже совсем было собрались в обе стороны метров по десять биться, а она оказалась на втором метре, да и аккурат вправо. Хорошо, что я левую рассечку не начал. Сил не хватало.
Жила?!
Она самая.
Что же ты тянешь, черт полосатый, показывай! закричал Тарасов.
А кто тебе не велит. Смотри!
В следующую минуту геолог был в забое нового штрека. От почвы и до кровли шла та самая жила, о которой он столько мечтал. Тот же бело-серый кварц, те же пятна окислов железа, та же мощность, что были до сброса.
Вернулась, выходит, потеря-то наша, по-твоему расчету, как Устинов нам толковал, говорил кто-то из забойщиков взволнованному, ничего не слышавшему Тарасову.
Пробы не брали еще?
Как не брали! Второй день на фабрику сдаем.
Не волнуйся, Михайло Федорович, золото как оно есть, то же самое. Сказывал же я, что работал на этом горизонте.
Когда только вы успели?!
Если люди захотят да поверят, не то еще смогут. Полторы недели по четыре смены бились, проветривать не успевали, так мокрой тряпкой лицо закрывали после отпалки.
Почему же мне-то ничего не сказали?
Может, поругаемся? Ты же, Михайло Федорович, не хотел с народом говорить да и на меня пофыркивал.
Тарасов присел на камни, но Устинов взял егоза руку.
Посмотрел свою желанную. Образцов брать не будешь? Ну и ладно. Пойдем отсюдова. Люди по доброй руде соскучились. Пусть работают.
Старик догадывался, какие мысли овладели Тарасовым, а у того радость победы смешивалась с горечью. Было обидно, что не ему удалось первому увидеть возвращенную жилу. Но главноеэто был стыд. Стыд перед Устиновым и перед теми горняками, которые после основной работы приходили сюда, рискуя здоровьем, лезли в плохо проветренный штрек, с мокрой тряпкой, едва закрывающей нос и рот, били шпуры и вытаскивали породу. Делали это, потому что верили коммунисту Тарасову, потому что любили свой рудник, свой дом, а он не распознал их и потерял столько драгоценных дней Разведчики, шли молча, пока, донельзя уставшие, не опустились на завалинку у домика, в котором жил старый горняк.
Первым заговорил Устинов, и Тарасову пришлось выслушать немало справедливых, хотя и обидных слов. А выговорившись до конца, эти два человека стали еще большими друзьями, чем раньше. Здесь же началось деловое обсуждение, как быть, что делать дальше. Обагеолог и горный мастеродинаково хорошо знали: в тресте настолько привыкли к выводу о бесперспективности Кара-Кыза, что в находку не поверят или посчитают, ее случайной, да и на самом руднике сейчас еще найдется немало скептиков.
Если пойти обычным путем, то на составление всяких докладных записок, плана ревизионных разведок, сметы и прочих бумажных материалов уйдет масса времени Рудник будет продолжать лихорадить. Одна жила не сможет обеспечить всю фабрику хорошей рудой.
Конечно, мимо начальства тебе не пройти, Михайло Федорович, говорил Устинов, только ждать нам нельзя, да и слушать тебя будут лучше, если мы еще хоть пару жил вскроем. Когда народ тебе поверит, что не случайно мы ту жилу вернули, так горой встанет и любое начальство слушаться заставит.
Обидно, слов нет, но ты прав.
Вот так-то, вот. А пока что народ за мной пойдет. Знают. Но ты подымай, где должны быть ближе потери да чтобы жилы были побогаче.
Наутро Тарасов еле удержался, чтобы не поделиться своим счастьем с Польниковым, но, подумав, решил, что и ему лучше рассказать, когда будет возвращена еще хотя бы одна жила. Он решил даже воспользоваться гостеприимством Устинова и не появляться домой несколько дней, пока не наладится разведка и поиски сброшенных жил еще на двух-трех участках. Но на следующий день оказалось, что эта мера излишняя. Польникова срочно вызвали по каким-то делам в район, а затем не менее недели он должен был пробыть на отдаленных участках рудника.
Все шло, как было задумано, пока однажды во время беседы в забое с группой своих добровольных помощников-разведчиков Тарасов не обнаружил стоящего рядом Польникова.
Здравствуй, друг, ну показывай, где тут руда твоего имени добывается?!
С приездом! Только что это еще за выдумки, не знаю, недоумевающе ответил Тарасов.
Он еще прикидывается, вот волк-то!
Правда, Иван Васильевич, не пойму я, что ты от меня хочешь.
Приход директора в старую шахту, вечно не выполнявшую плана, был делом привычным, тем не менее вокруг беседующих сразу собралось много людей. Польников начал рассказ, отвечая не только Тарасову, но и всем окружающим.
Приехал под утро. Побывал в конторе, домой не пошел. Думаю, все равно гостя наверняка уже нет. Двинулся на фабрику. Иду прямо к бегунам мимо конторки, а оттуда кто-то кричит. Прислушалсяголос знакомый: сменный мастер отличается, да так, что скрежет бегунов заглушает. Только о чемпонять не могу. Подошел поближе, оказывается, из-за транспорта. Польникова, кстати, раза два последними словами вспомнил. Ну, думаю, раз так, надо заходить. Не успел дверь открыть, а на меня сразу человек десять набросилось: «Как же это вы приказали нам лошадей под руду не давать или, может, на конюшне вашим именем прикрывается. Тебе, директор, план не нужен, что ли? А тарасовку мы на себе таскать будем?» Делаю вид, что все понял. Говорю, ошибся, думал, что все тут в порядке. Дал разрешение взять транспорт, а сам отзываю мастера в сторону, спрашиваю: «Что это за тарасовка объявилась? Так вот, товарищи, ваш директор и узнал, почему рудник без меня всю неделю план выполняет. А не отбери я у фабрики транспорт, так бы и жил в темноте», под общий хохот закончил Польников.
Тарасов в ответ на речь директора буркнул что-то не очень связное. Смысл сводился к тому, что никакой «тарасовки» он не знает и знать не хочет и что рассказывать ему пока нечего и «вообще все это не он, а Устинов».
Нет, подумайте только, люди добрые, тем же шутливым тоном продолжил Польников, и я с ним под одной крышей живу. Пока руды не было, так все было хорошо и квартира годилась, а теперь, говорят, и домой не показывается, и, сразу изменив тон, добавил:Неужели ты не понял, что каждый наш шаг у всего рудника на виду. Люди с этой шахты глаз не спускают после того дня, как мы с Устиновым против твоего желания сюда первую смену разведки послали И на «Тарасовку» ты не обижайся. Знаем, что не сам придумал. Народ так назвал. Гордиться должен. А рассказывать и показывать теперь все равно придется, хоть ты и просил повременить.
Он, конечно, был прав.
11Телеграмма
Теперь уже не двое, а троеТарасов, Польников и Устиновобсуждали планы наступления. Согласились, что еще рано просить о помощи трест, а пока необходимо развертывать работы своими силами. Перебирали одного за другим сотрудников рудника, которых можно было привлечь к разведкам.
Польников пригласил главного инженера. Но тот наотрез отказался включиться в организацию разведок. Да еще заявил, что не обязан участвовать в авантюрах, даже если их разрешает директор.
Произошел долгий и недобрый спор. Единственное, что удалось добиться, это согласия Корчмарева продолжать не вмешиваться в дела разведчиков и не сообшать о них в трест. Правда, он согласился, повторив при этом несколько раз, что как специалист интересуется только работой обогатительной фабрики, а добывать рудудело горных мастеров и инженерного искусства Вне требует. Даже увеличение добычи золота в последние дни он относил в основном за счет введения некоторых усовершенствований в обогащение руд, не замечая изменений в их качестве.
На другой день после вызова в директорский кабинет главный инженер объявился больным и на шахтах не появлялся.
Разведка, начатая по инициативе Устинова, продолжалась. На различных участках рудника появились энтузиасты поисков «тарасовки».