В первую минуту люди молчали, не веря в то, что они услышали. Потом кто-то спросил.
Ну и что же ты предлагаешь?
Обсудить вопрос об их пребывании в партии, а решение треста немедленно выполнить.
Одним из первых опомнился Польников.
Если так, давайте соберем всех коммунистов рудника и расскажем им все, как есть. Это не так трудно, большинство уже здесь, предложил Польников, такие разговоры должна слушать вся партячейка.
С ним согласились. В томительном ожидании прошло около получаса. Наконец люди собрались, встревоженные неурочным созывом. В президиуме оказались двое?1 рабочих и Корчмарев. Прослушали сообщение Польникова.
Снова началось бурное обсуждение. Председателю с трудом удалось успокоить собрание. Снова было под- 1 держано решение бороться! А в связи со сложностью обстановки решили, что надо усилить партийное бюро.
После недолгих прений секретарем единогласно был избран Устинов.
Перед уходом из кабинета Польников подозвал Корчмарева и сказал с необычной для него строгостью:
Вы ограничились репликами на совещанииправильно сделали. На собрании вам ничего не оставалось, как воздержаться от голосования. Теперь же рекомендую вам снова заболеть, а лучше поехать куда-нибудь подлечитьсяв Семипалатинск, Новосибирск, а то и подальше. Единственное условие: вы ничего, понимаете, ничего не знаете о положении дел на руднике. Вот так.
Я подумаю нехотя ответил тот.
Домой возвращались в серой предрассветной мгле, вполголоса обсуждая развернувшиеся события. Постепенно отставали попутчики.
Около директорского дома их осталось только троеПрльников, Тарасов и Устинов. Старик всю дорогу молчал, да и теперь ему, видимо, не хотелось говорить, но не хотелось и оставаться одному.
Ну и ночь, Устиныч! проговорил геолог.
Ночь сурьезная.
Теперь уже наверняка больше половины поселка знает о телеграмме и собрании, заметил Польников.
Собрал бы ты стариков, директор, да и поговорил с ними начистоту, глядишь кое-что ладное посоветовать смогут, предложил Устинов, и в голосе его прозвучало требование.
Мысль толковая. Но как собрать?
А вот так и позови не на собрание, а просто для доброго совета.
В гости, что ли?
А почему бы и не в гости. Зазорного в этом ничего не вижу. Хочешь, так мы сами соберемся по всем правилам.
Получится нечто вроде того, как старый хозяин десятников к себе звал на второй день пасхи, вмешался Тарасов.
Не то, Михайло Федорович, улыбнулся Устинов, хотя коли желаешь, так за десятников вы оба с директором как раз и сойдете. Нам, старикам-то, и знать, кого приглашать и о чем беседовать. Захотим, чайку подадим, а то и на дверь покажем. Всяко бывает.
Если так, то никуда не денешься, шутливо ответил Польников, собирай, Устиныч, как считаешь лучше.
12Старики
В тот самый день, когда должно было состояться «стариковское вече», как называл предстоящее собрание старейших работников рудника Польников, Тарасов получил срочный пакет. В пакете оказалась записка, написанная на бланке управляющего трестом.
«Мне доложили, что вы заняли ошибочную позицию и резко превысили свои полномочия, говорилось в ней. Пора бы стать более серьезным. Не ждал. Ваши выдумки идут против очевидных фактов. Продолжайте работать строго по заданиям треста. На днях приеду сам и тогда разберусь, как быть дальше». Дата и подпись: «Баринов».
В другое время, возможно, такая записка насторожила бы геолога. Но сейчас не могло быть никаких сомнений, что это реакция на появление каких-то фискальных сообщений о событиях, происходящих на руднике. Возможно, нашлись трусы, на всякий случай старающиеся доказать, что они ни при чем. Распоряжение начальства сначала вызвало злость, а потом дополнительный прилив задора. Теперь Тарасов знал, что расскажет старым горнякам, если, конечно, они захотят его слушать.
Только одна фраза заставляла задуматься: «На днях приеду». Это было и хорошо, и плохо. Кто знает, как могут повернуться дела, особенно в первый момент, пока властолюбивый и часто очень горячий Баринов сам толком не успеет разобраться в обстановке.
С неохотой геолог снял с себя шахтерское обмундирование брезентовые брюки и такую же, далеко не новую куртку, вымыл и как мог вычистил сапоги. Парадного костюма у него все равно не было, и этим исчерпалась подготовка к выходу в гости. Польникова дома не оказалось, и Тарасов отправился один.
Около входа в один из жилых бараков, такой же приземистый и оштукатуренный грязно-серой глиной, как и все окружающие, толпилась группа людей. Часть из них разместилась у самого входа; другиечуть поодаль, делая вид безразличных независимых наблюдателей; третьи прилипли к окнам.
У дверей стояли два дюжих молодых человека, одетых, как и положено было в те времена горняку-старателю, в широкие штаны с толстым кушаком, сапоги, завернутые ниже голени, распахнутый ватник; на головахмеховые шапки-ушанки. Они внимательно оглядывали каждого подходившего и только после сигнала стоявшего в сторонке старика отступали. Гость раскланивался в пояс, дожидался ответного поклона караульных и если был с женой, то, пропустив ее вперед, исчезал в дверях.
Толпившиеся люди внимательно наблюдали за происходящим, иногда пробовали заглянуть в дверь и в окна, явно не решаясь приблизиться к караулу.
Но вот, покачиваясь, вразвалку подошел молодой мужчина в широких шароварах. Он смело отправился к двери и широким жестом попытался отстранить охрану.
Это оказалось не просто.
Ты куда? строго спросил один из караульных.
А тебе что? На собрание!
Молод еще. Зеленоват.
Это я-то! А ну сгинь.
Не озоруй. Не поможет.
Слышь, паря, вмешался второй караульный, деды звали только тех, кто на руднике больше двадцати лет прокайлил; даже кто просто здесь зимовал, пускай и того больше, не звали.
Да я в шахтах, почитай, все пятнадцать..
Вот и признался. Не замай и не серчай. Это тебе не собрание. Люди чаишку, может, пошвыркать собираются, кого задумали, тех и приглашают.
Думает, в шароварах, глаза залил, так везде ему можно, комментировал кто-то из наблюдателей.
А ты не лезь, огрызнулся «герой», но все же отошел в сторону.
Не был допущен и худой, немного сгорбленный старик в брезентовой спецовке, шедший вслед за парнем в шароварах, по словам окружающих работавший сторожем на взрывскладе.
Ты хотя и по возрасту в меру, да тут наши по своим делам собираются, по-родственному, разъяснили ему караульные.
Старик отошел. Тем временем у дверей развернулась новая стычка, начала которой никто не заметил.
Я его, сатану, без себя никуда не пущу, выкрикивала невысокая женщина, закутанная в серый шалевый платок, мало что я вовремя с ним не пришла. Некогда было.
Так не на пирушку же.
Пущай, хоть куда. Без меня не будет.
А ты тут при чем; раз сразу не пришла, давай назад к дому, там дела найдутся, подсмеивался караульный.
Ладно. Убери грабли с дороги. Мало что баба, пущай твой Устинов или кто другой посчитают, сколько я тут отмантулила. Верняком побольше твоего, мало что не все в горе. А сколько сыновей вынянчила.
Обожди. Пойду спрошу, смилостивился один из охраняющих вход и ушел внутрь барака. Через минуту он возвратился и широко распахнул перед ней двери.
Иди уж, а то грехов с тобой тут не оберешься, пригласил он.
Ладно, грехов. Поговоришь у меня. Теперь и баба человек. Власть не та, гордая своей победой, старуха скрылась за дверью.
На крыльце появился Устинов. Заметив стоявшего в стороне Тарасова, он пошел навстречу.
Не сердись, Михайло Федорович, уважь; покорись стариковским порядкам. Нечасто это бывает. Попросись, чтобы пустили. Пусть порадуются. Это нашему делу на пользу.
Тарасов сначала обиделся: «К чему эта комедия, я же не навязывался. Могу и не ходить». Но Устинов рассказал, что Пильников просился дважды. С первого раза не пустили. На второй раз заставили несколько минут выстоять у двери, пока советовались всем миром, потом спросили, правда ли, что он собирается впредь горными делами заниматься, не буйный ли во хмелю, и, только получив успокаивающий ответ, произнесенный самым серьезным тоном, смилостивились.
Тарасов рассмеялся и согласился. Он знал, как сильны на большей части Алтая некоторые из давних горняцких обрядов и как любят старики, хоть изредка, провести такое театрализованное выполнение любого обычая.
Опустив голову, чтобы не выдать улыбкой своего действительного настроения, шагнул к двери. Вокруг него сразу сгрудилась большая группа любопытных, явно ожидавших этого эпизода, как ждут заранее объявленный «коронный номер» программы.
Разрешите, люди добрые! обратился он к стоящим у дверей, снял шапку и поклонился в пояс.
А кто таков, откуда, за какой надобностью? подчеркнуто безразлично и громко ответил ему один из контролеров.
Чуть не сорвалась с языка озорная шутка, но, оглядевшись вокруг, увидев напряженные, серьезные лица зрителей, ответил в тон спросившему:
Тарасов, Михаил, питерского слесаря сын. К хозяевам рудника мне надо бы. Слово сказать надумал. О важном деле.
Нашему горняцкому делу обучен ли? А то тут один слесарский сын приходил, так его не враз пустили; несмотря, что должность ему дадена вполне подходящая.
Со стариками в горных делах тягаться не берусь, под одобрительный шепот окружающих отвечал Тарасов. Однако кое-что слышал, кое-что выучил, а что и от людей перенял, кайлу с подборочной лопатой не путаю.
Холостой или, может, женатый, а то борода у тебя толи бритая, то ли еще не выросла?
Женат.
Почему же один?
Далеко она у меня. А здесь по казенному делу.
Обожди тут, у парадных дверей. Спросим у тех, кто постарше, а то больно ты молод, резюмировал контролер и скрылся за дверью.
Состояние напряженного ожидания охватило Тарасова. В наступившей тишине он слышал шепот зрителей.
Неужели не пустят?
Пустят!
Но Польникова-то не сразу пустили.
Так и этого, может, не сразу.
Этот-то горняк.
А слышал, сказали, что больно молод.
Ну помурыжат маленько для антиресу и пустят.
Из-за него же и собрались.
Ну из-за него Из-за рудника.
Ожидание затянулось. Тарасов давно не чувствовал себя таким зависимым, вроде нашкодившего школьника, как сейчас здесь перед дверями старого горняцкого барака.
Была секунда, когда появилось желание повернуть-, ся и уйти. Но, встретив предупреждающий и успокаивающий взгляд все понявшего Устинова, он смиренно опустил голову.
Теперь в тишине можно было различить шепот за дверями. Там о чем-то совещались или, может быть, тоже выжидали какого-то особого подходящего момента.
Наконец дверь распахнулась. На пороге появилась старенькая невысокая жена Устинова.
Хлеб да соль тебе, гостю дорогому! Заходи к нам, старикам, коли не брезгуешь, негромко выговорила она, протягивая ему расшитый петухами рушник с высокой буханкой хлеба и деревянной солонкой поверх нее.
Благодарствую. На привет спасибо, ответил Тарасов, принял хлеб-соль и передал его подошедшему Устинову.
Ноги только оботри да ватник скинь. У нас не холодно, продолжала старушка тем же тоном, пропуская вперед себя входившего в сени Тарасова.
Вдоль всего жилого помещения, внутри барака, протянулся стол. Он был наскоро сколочен из плохо струганных досок и покрыт несколькими разными скатертями.
Глаза разбегались от разнообразия яств. Всяческие соленья: арбузы, сохранившие свою окраску, грибы, ягоды, огурцы и помидоры; затем пирогибольшие и маленькие, печеные и жареные, варенные в масле. Между пирогами проглядывали то нарезанная ровными кусками говядина, то ломтики сала, то еще какие-то замысловато разложенные закуски.
Около четырех десятков стариков наполняли барак негромким разговором. Они сидели по обе стороны стола и как бы не замечали входившего. Всего несколько лет назад на подобных собраниях женщинам полагалось сидеть в стороне, за отдельным столом. На этот раз жены сидели рядом с мужьями.
Тарасов остановился у порога, чтобы поздороваться с присутствующими, но хозяйка легонько подтолкнула его в спину, прошептав: «Не путайся, до места доходи». Пришлось слушаться.
В голове стола сидел Польников, с интересом наблюдавший за происходящим. Рядом с ним стоял поднесенный Тарасову хлеб-соль и ждал Устинов, успевший пройти туда, пока Тарасов раздевался и старательно вытирал ноги в прихожей.
Здравствуйте, Михайло Федорович. В час добрый к нашему столу, произнес он, указывая жестом на место, предназначенное Тарасову рядом с Польниковым.
Тарасов поклонился сидящим за столом, пожал руку Устинову и, следуя общему тону, не торопясь ответил:
Здравствуйте, хозяева и хозяюшки!
Здравствуйте, проходите, не обессудьте, нестройно заговорили хором сразу со всех концов стола.
Не побрезгуйте, гости дорогие, нашим стариковским угощением, закончил Устинов церемонию приглашения к столу, садясь рядом с Польниковым.
Некоторое время все присутствовавшие пили и ели, вежливо угощая друг друга, расхваливая изделия то той, то другой хозяйки. Запивали «кваском»медовой брагой, стоявшей в крынках и разнокалиберных графинах между закусками.
Никто и ничто не напоминало о действительной цели собрания. Со стороны можно было с одинаковым основанием считать, что происходит вечеринка, собранная для какого-то семейного торжества, проводов, встречи; пирушка, которой положено было отмечать крестины или сговор по поводу предстоящей свадьбы.
Тарасов несколько раз вопросительно смотрел на Польникова. Спрашивать вслух было неудобно. Но тот молчал, пряча улыбку в тарелку. Только когда нетерпение Тарасова стало слишком заметным, остановил его:
Не торопись! Видишь, тут порядки свои. Мало тебя под дверью подержали. Не бойся, не забудут, зачем собрались.
В этот момент с обеих сторон стола одновременно появились недавние контролеры. Теперь они выполняли роль служек. В руках у них были подносы с жестяными кружками и четвертями водки. Подойдя к очередному гостю, служки ставили угол подноса на стол и наливали водку. Делалось это с балетной точностьюшли строго напротив друг друга, одновременно наклонялись, одновременно ставили кружку, одновременно кланялись и отходили, чтобы приблизиться к следующему гостю или гостье.
Вслед за служками, так же в такт, две молодые женщины в расшитых фартуках, с украшенными бисером кокошниками на волосах расставляли тарелки с горячими котлетами или мисочки с пельменями в зависимости от желания гостей. Делалось все это молча, с таким видом, будто свершается священнодействие.
Кто-то из сидевших рядом с Тарасовым стариков заметил:
Это еще что, хотя, конечно, ничего, уважительно. Но вот раньше бывало
И начался длинный разговор о том, что и как бывало раньше в подобных случаях. Стоило остановиться одному рассказчику, как тему подхватывал другой, точно стараясь перещеголять предыдущего. Вспоминали и о старательском разгуле, неизменной частью которого были встречи удачливого, фартового молодца с расстиланием перед ним ковровой дороги. Вроде той, что рассказывал Тарасову Польников. Дорогу расстилали от самого крыльца дома, в котором жил или останавливался виновник торжества, до дверей питейного заведения или дома, в котором должна была состояться встреча.
Вторым кульминационным пунктом таких оргий было состязание в умении выпить «аршинную чарку». С этой целью по краю стола укладывали деревянный аршин, каким мерили ткани в магазинах и лавках, а на него или рядом с ним вплотную один к другому выставляли ряд наперстков. Судья соревнования царственным жестом наливал в наперстки водку. На другой стороне стола выставлялся второй такой же аршин. Соревнующиеся занимали места и по команде судьи начинали пить. Правила были строгие, хотя и разные для разных мест. Независимо от правил редко находились «питки», способные перешагнуть через рубеж первого полуаршина.
В рассказах стариков главное место заняли повествования о красоте и вкусе подававшихся блюд, об их изобилии, последовательности, прибаутках и прочем, что обычно сопровождало церемонию любого торжественного обеда или ужина.
В самый разгар воспоминаний Польников, посоветовавшись с Устиновым, предложил тост за горняцкую дружбу, а вслед за этим, воспользовавшись обращенным на него вниманием, коротко рассказал о положении на руднике, об опасности его консервации.