Невольно вспомнил Кузьма, как неожиданность разоблачения едва не заставила его рассказать начистоту все и честно признаться, что борьба со столь ненавистной ему Советской властью порой самому начинает казаться бессмысленной.
Из вопросов следователя вовремя понял, что тому известно далеко не все а Рыжий, может, сбежал, может, помер от ран либо, скорее всего, крепко-накрепко молчит Конечно, чекисты, видимо, знали или угадывали почти весь его путь от Риддера до разведки и дальше, до государственной границы, грабежи, покушения на убийства Но ведь это были только попытки, и ему удалось представить свое дело как погоню за наживой, за золотом. Правда, в обвинительном заключении и приговоре вскользь говорилось, что он, Макаров, «является орудием в руках других людей». Но каких?.. «Это уж дело мое», усмехался про себя Кузьма.
Бывало и раньше, что после пьяного угара, проснувшись с жестокой головной болью, он вдруг задумывался над своей поганой тревожной жизнью. Порой даже приходили мысли о возможности изменить эту жизнь, прекратить злобную борьбу с властью. Борьба эта в такие минуты казалась ему похожей на надоедливое жужжание мухи. Противно, но ничего не меняет.
Только подобные приступы философствования быстро проходили. На этот раз он впервые попал в условия полного одиночества. Днем и ночью любуйся на себя, как в зеркало Лучше сказатькак в воду, в омут. Хочешьповерху взглядывай, хочешьв глубину ныряй Теперь Макаров все дольше лежал с открытыми глазами или начинал метаться по камере, перебирая прожитое.
Время от времени приходила мысль, что пора смириться перед непреодолимой силой нового строя, попытаться пойти в услужение к Советской власти Знает же он горное дело, знает, как не хватает опытных мастеров на шахтах и приисках. Глядишь, и заработает себе спокойную уважительную старость. Но это были только минуты, которые сменялись приступами злобы.
Возвращаясь к действительности, Макаров приходил к выводу, что в ходе следствия и на суде он одержал две победы: выиграл собственную жизнь (ведь требовал же прокурор «высшей меры») и спас хозяев, которые теперь обязаны платить ему, хотя бы в благодарность за молчание Казалось, Рыжего должны были судить вместе с ним, но этого не произошло. Видно, и вправду тот спасся!.. А Рыжий был не только начальником, но и главным связным с теми сильными людьми, что исправно пересылали издалека деньги, и порой немалые Должны и теперь выручить!
Он еще не решил, в чем именно нужна будет поддержка Пусть хотя бы помогут отомстить. Да, да, отомстить Советской власти, людям, отнявшим у него беззаботную, разгульную жизнь, лишившим надежды завести свое собственное прибыльное дело
После приговора его перевели в исправительно-трудовую колонию, он попал в общую камеру, и сразу прекратились внутренние переживания: на них не оставалось времени.
Шли месяцы. В колонии, как об этом сообщалось в очередной характеристике, «Макаров отличался скромным поведением. Среди других заключенных пользуется авторитетом; используется бригадиром на хозяйственных работах, которые хорошо знает».
Люди, жившие с ним в одном бараке, знали и другого Макарова. Он раскрывался, когда вблизи не оставалось посторонних. В такие часы собратья Макарова забивались в дальний угол, между топчанами, возле плотно завешенного окна. Сидели на полу, чтобы в случае появления начальства можно было бы незаметно проползти под нарами к своим местам.
Загоралась коптилка. Появлялись карты. Макаров нечасто садился в круг, но если уж оказывался в нем, то неизменно выигрывал. Начинал он осторожно, как бы прощупывая противника. Если игроки оказывались сильнее его, то, проиграв какой-нибудь пустякпайку хлеба, рукавицы или еще что-нибудь в том же духе, расплачивался и уходил. Если же он видел слабых или равных себе, дело затягивалось.
В колонии не было или почти не было денег. Игра чаще всего шла на обязательство выполнить за кого-нибудь норму по работе; была еще ставка «на рабство», когда проигравший обязан выполнять любые поручения выигравшего в течение дня, недели, месяца или «навечно». В конце концов в бараке осталось немного людей, в той или иной степени не являющихся должниками Макарова.
К этому можно добавить, что он умел забирать в свои руки и не только тех, кто проигрывался в карты. Самыми разнообразными способами, не исключая и грубого шантажа, он подчинял всех, кто казался ему заслуживающим внимания.
Но эта сторона характеристики Макарова оставалась скрытой от администрации колонии, и, когда понадобилось набрать группу для посылки на лесозаготовки в отдаленный участок горной тайги, кандидатура Макарова была названа одной из первых. Мало того, именно его утвердили бригадиром, возложив ответственность за учет труда, расход продовольствия и инструмента.
День за днем надежный бригадир обходил участок заготовок, расположенный большим треугольникомвершина его упиралась в излучину реки, а основание тянулось вдоль невысокого хребта.
Весь участок хорошо был виден с перевала. На самом берегу реки стоял маленький рубленый домик, в котором жили охрана и десятник лесозаготовок; чуть поодаль на полянке длинный приземистый барак для бригады. Рядом дымились костры под котлами для варки пищи. Узкая тропка тянулась откуда-то снизу, подходила к рубленому домику и заканчивалась у барака. Другая тропа, ведущая к лесосеке, сверху казалась идущей к берегу, к водопою, она упиралась в лежащие поперек речки бревна и там обрывалась.
На пойменной террасе, от самого уреза воды, стоял смешанный лес: высокие осины и кривые плакучие березы перемежались со стройными раскидистыми елями. По низу между деревьями шел сплошной кустарник, а на полянках пестрели цветы. Пятна или полосы то нежно-голубого, то фиолетового, то розового или малинового цветов указывали и на характер растительного покрова, и на его состав. Кустарник, ягодник, к моменту прихода лесозаготовителей был изрядно помят медведем. Теперь при людях зверь не появлялся.
В нескольких десятках метров от реки смешанный лес сменялся хвойным. Плотной стеной стояли ели. Среди них изредка проглядывали сосны, а у самого перевала широкие кедры. Здесь был основной участок лесозаготовок.
Выше по склону картина постепенно менялась. Деревья становились мельче, меньше было кустарника, травянистый покров сменялся моховым ковром.
Обрубка ветвей и разделка сваленного дерева на бревна производилась тут же, так как узкая горная река не давала сплавлять лес большой длины. Отрезали тонкую вершину и на нее набрасывали ветви, чтобы потом удобнее было спустить их на такой волокуше к свалке хвороста, к берегу.
В первое время раскряжевку, то есть разделку дерева на бревна, вели внизу, около реки. Хлыстыцелые, опиленные с концов и очищенные от ветвей стволывывозили на конных волокушах. Потом кто-то предложил облегчить спуск леса, уложив во всю длину склона два ряда ошкуренных бревен, как бы два рельса. Нужно только поровнее положить на «рельсы» хлыст, и он начнет скользить вниз, приобретая все большую скорость, пока не закатится на общий штабель внизу. Но так отпускать хлысты опасно. В любую секунду может зацепиться за какое-то препятствие; перетянет более тяжелый конецкомель, бревно развернется, пойдет вниз, сметая все на своем пути. Делали иначе. Все работавшие на участке люди вооружались большими палками, попарно становились по обе стороны ската и спускали очередной хлыст, придерживая его посохами.
Макаров поднимался к перевалу и часами сидел на каком-нибудь пеньке. Со стороны казалось, что бригадир следит за повалом леса и подготовкой его к спуску. Но Макаров в эти часы жадно всматривался в даль. Перед ним были горы, то залесенные, то голые, покрытые хаосом камней; то островерхие скалы, то нежные цвета альпийских лугов Река Она особенно хороша в утренние и предвечерние часы, когда косые лучи солнца, скользя по воде, придавали ей сказочную серебристую окраску Там была жизнь
На берегу уже накопилось множество бревен и дров. Приближалось время сплава, а потом и возвращение в ненавистную колонию Правда, можно уйти отсюда. Сделать это было бы относительно просто и не такому опытному таежнику, каким был он. Но куда? Как отнесутся к его появлению «хозяева». Знают ли они, что он никого не выдал, или, напротив, какой-нибудь очередной провал отнесли на его счет. В последнем случае, думал Макаров, его ждала неминуемая, жестокая, беспощадная расправа. Приходится ждать весточки Конечно, расправа могла произойти и здесь. О таких случаях он знал, но это было маловероятно. Слишком уж крепко он держал в руках всю бригаду. А вот в колонии, куда время от времени присылают новеньких, дело другое.
Все же исподволь Макаров накопил запас сухарей, сахара, табаку на неделю-полторы. В складки широких штанов надежно запрятал отличный охотничий нож. Конечно, этого недостаточно для одинокого путника в горах и в лесу, но в случае ухода можно добыть оружие посерьезнее. В мешок бригадир сунул запасные ичиги, подшитые двойным слоем выделанной конской шкуры. Все это, или почти все, было выиграно в карты.
Исчезновение бригадира заметят в первые же сутки. А достаточно ли нескольких часов, чтобы оторваться от возможной погони? Сомнительно Да и долгожданной весточки все нет.
Что же делать?.. Прикинуться человеком, окончательно подчинившимся Советской власти? Надеяться на досрочное освобождение? Сказал же начальник колонии, что ходатайствует о значительном сокращении его десятилетнего срока заключения за добросовестную работу
Макаров не мог найти ответа Безразличие к опасностям боролось со страхом, стремление мститьс сознанием бессмысленности риска; тяготило и одиночество. Всю жизнь считавшийся только с собой, со своими личными желаниями, он все более остро чувствовал зависимость от событий и людей.
7По заявкам
После отлично проведенного обследования старых разведок близ Кисовки Тарасову поручили руководство всеми контрольными разведками заброшенных рудников для решения вопроса об их восстановлении или окончательной консервации. Большую часть времени он проводил в поездках. Его можно было встретить в самых различных районах Прииртышья, с самыми различными людьми.
Поездки совершались по большей части на ходке или верхом, зимой на розвальнях по льду застывших рек; потом удалось достать старенький газикполуторку, и Тарасов, сидя за рулем по очереди с шофером, прокладывал новые и новые маршруты по самым, казалось бы, неезженым местам.
Телеграмма с рудника Манко (недалеко от озера Зайсан) принесла сообщение, что после оползня на одном из склонов в долине обнажились старые, ранее неизвестные горные выработки и серия рудных жил, не отмеченных на планах. Предстояла поездка для обследования осмотра и опробования подарка, преподнесенного самой природой.
Тарасов знал глубокое ущелье, на дне которого располагался маленький рудничный поселок Манко. Откуда бы ни подъехать к немуснизу по речке или сверху через перевал, картина была одинаково неприглядной.
Долина ничем не отличалась от бесконечного числа ей подобных. Неширокая пойма, покрытая смешанным лесом, с извивающимся по ней потоком; пологие увалистые склоны, заселенные пихтой и лиственницей; водоразделы с огромными многовековыми кедрами. По мере приближения к верховьям склоны становились круче, то и дело начинали попадаться рыжие или серые полосы каменистых осыпей, полностью лишенные растительности; здесь деревья были мельче, кедры исчезали. Все громче становился голос потока, журчащего по камням; там, где сохранился травянистый покров, проглядывали обычные алтайские фиалки, незабудки, горечавка, а между пнями деревьев и кустарникамипионы Цветы окрашивали луговины и полянки то в голубой, то в фиолетовый, то в малиново-красный цвет. За крутым поворотом долины картина резко менялась. Сказывалась близость жильятолько редкие пеньки напоминали о былом лесном богатстве, но быстро исчезали и они. То голые, то скалистые, то одетые сплошным покровом каменистых или щебнистых осыпей склоны круто поднимались к небу и закрывали его настолько, что обычное понятие «горизонт» становилось бессмыслицей. Голубая или разукрашенная пятнами облаков бирюзовая полоса казалась крышей от сказочного каменного корыта, выход из которого закрывал поворот долины.
На склонах лепилось несколько домов. Разбросанные на высоких каменистых террасах, дома по окраске почти сливались с ними. Общий рыжевато-серый фон нарушало несколько труб, сложенных светлым кирпичом. Самая высокая принадлежала обогатительной фабрике, наполнявшей долину непрерывным зловещим скрежетом. Ночью, когда исчезали тени, дома и трубы становились совсем незаметными.
В нескольких местах на склонах зияли черные отверстия входов в штольнигоризонтальные выработки, уходящие в гору. Руда или пустая горная порода, погруженная в вагонетки, тележки, тачки, любым способом доставленная из глубины горы к устью штольни, может быть сброшена на склон либо перегружена для дальнейшей транспортировки. Выгодность/такой организации разработок настолько очевидна, что всегда, когда позволяют рельеф и условия залегания полезного ископаемого, стараются прибегать именно к штольням.
Около каждой штольни виднелась площадка, образованная постепенно накапливавшейся породой. Под такой площадкой склон становился еще круче и еще неприветливее.
Несколько иначе все это выглядело сверху, с перевала.
К концу длинного тяжелого подъема усталый путник почти не замечает окружающего. Движения становятся автоматическими, и часто остается только одно желание поскорее добраться до места отдыха. Если человек изо дня в день ходит по этому маршруту, он старается так соразмерить силы, чтобы, войдя на перевал, можно было бы без длительного отдыха приступить к спуску. Ему не до красот окружающей природы. Только опытный изыскатель или охотник, да и то по привычке, увидит, как изменяются окраска и размеры камней, покрывающих склоны, исчезает или появляется растительность; заметит пятна травы над выходами родников или чуть заметные тропки, проложенные где людьми, а где и дикими животными.
Но вот перевал взят. Глубоко вздохнув, путник останавливается. Он долго смотрит туда, где лазурный небосвод смыкается с землей. Как бы человек ни был привычен к дивным картинам горного пейзажа, он не сможет отказать себе в удовольствии еще раз полюбоваться зелеными пятнами леса, серебряными змейками рек, расплывчатыми очертаниями гор на горизонте, такими четкими и строгими вблизи. Только насытившись картиной бесконечной дали, человек подойдет поближе к краю склона.
Устья выработок на противоположном склоне долины можно было видеть во всех деталях: и грубые косяки окладов, и защита из бревен, выложенная над входами в штольни, и площадки перед ними со всем их несложным хозяйством.
Если насыпать несколько кучек разного материаламуки, песка, галечки, крупных камней, они обязательно будут иметь различную крутизну склонов. Сколько бы вы ни стирались, вам никогда не удастся сложить вертикальную стенку из сухого песка. Большая или маленькая кучка одинакового песка, насыпанная из одной точки, будет иметь один и тот же угол откоса склона. Если же кучка сложена различным материалом, угол склона будет неравномерным. Здесь наблюдался именно такой случай. Скальные обрывы перемежались с каменистыми осыпями, то крупнообломочными, то щебнистыми; но всюду склоны были предельно круты.
Зимой на перевале накапливалось много снегу, постепенно появлялся козырек, нависающий над долиной, и наконец наступал момент, когда в свист вьюги вплетался особый, ни с чем не сравнимый шорох. Он нарастал с огромной быстротой, заполнял ужасом сердце всего живого, находящегося в долине. Слежавшийся плотный снег, далеко не такой пушистый и легкий, каким мы привыкли его смахивать с одежды, громадным комом устремлялся вниз. Набирая скорость, захватывая все, что попадалось на пути, ком этот с каждой секундой становился все тяжелее и стремительнее. Свистящая масса мчалась вниз со скоростью современного экспресса. В лучшем случае лавина с размаху ударялась в противоположный склон и заполняла какой-то участок долины. Над местом завершения ее пути вставало снежное облако. Оно медленно опускалось, и только мельчайшие искрящиеся снежинки еще долго носились в воздухе.
Но случалось и иначе. На пути лавины оказывались строения, склады, запасы дров, леса, руды, без которых немыслима нормальная жизнь горного поселка; наконец, на ее пути мог оказаться зазевавшийся путник, да еще с тяжелым возом.
Не один раз снежные лавины причиняли руднику Манко серьезные неприятности. Приходилось подолгу откапывать засыпанные жилища, спасать попавших в беду людей.
Летом, особенно после дождей, не меньшую опасность представляли оползни.
Вода по капелькам просачивается между камнями. Набухают, тяжелеют осыпи и быстрее сползают по склонам. Кроме того, вода постепенно разрушает многие минералы. Твердый полевой шпат с течением времени разламывается, растворяется, вступает в химические реакции с окружающими камнями или почвами, превращается в глину. Идут годы, столетия сменяют друг друга, и где-то на некоторой глубине от поверхности постепенно образуется слой, наполненный глинистыми частицами. Глина не пропускает воды, хотя некоторые сорта глины могут довольно много поглотить ее. Теперь вода, приникающая сверху в промежутки между камнями или щебнем, будет стекать по поверхности глинистого водоупорного слоя.