Почему!
Одни считают, что мы сами должны были бы их спросить, другие, как вы и говорили, побаиваются ответственности, а третьи присматриваются к нам, ищуткому можно, не боясь, поведать тайну.
Коровин был несомненно прав. Он немало поработал с «вольными» алтайскими старателями и изыскателями и хорошо знал этих людей.
Но не об этом сейчас разговор, продолжал Коровин. Был еще один старый архив. Папки с документами «Управления кабинетских земель». Там много разной чепухи, не имеющей отношения к нашему делу. Но есть бумаги о результатах старых разведок, проведенных еще в крепостное время.
Где вы их видели? спросил Тарасов.
Да здесь в конторе.
Не знаю В фондах мне такой папки не встречалось.
Там их было немало. Во всяком случае не меньше десятка толстых дел в синеватых обложках с типографскими надписями. В каждом деле по нескольку отчетов. Может быть, Павел Петрович их убрал куда-нибудь отдельно.
Как же они попали сюда, на Риддер, из императорского архива?
Вот уж тут не помогу. Не знаю
Буров зашел в контору поздно вечером и то только потому, что увидел в ней свет в неурочное время.
Тарасов, склонившись над картой Алтая, наносил на нее пункты встречи Коровина с вольными разведчиками в самых отдаленных от дорог и рудников местах. Оба так увлеклись, что если бы Буров случайно не задел стоявший на пути табурет, то так и остался бы незамеченным.
Павел Петрович, вы?
А кто же! Ну, чем это вы тут ужинаете?
Да так, решили посмотреть, в каких местах больше всего бродит искателей, отозвался Тарасов.
Ну и что же выяснилось?
Пока рано делать выводы, ответил Коровин. Михаил Федорович это выдумал.
Это что жеопять в сторону? перебил его Тарасов. Вы не представляете себе, сколько у вас государственных ценностей в памяти запрятано.
Ну, бросьте, отмахнулся Коровин.
Поругайте его, Михаил Федорович, хорошенько, весело сказал Буров. Не первый год с ним дружу, а все на чистую воду не выведу. Всегда за чью-нибудь спину прячется. Правда, бывает и иное. Если кто-нибудь проштрафится или кого-либо собираются наказывать, наш Иван Петрович тут как тут. Начнет доказывать, что провинившийсячеловек молодой, хороший, что ему помогать надо.
Ну и злопамятны же вы, Павел Петрович, огрызнулся Коровин.
Это я-то? Хочешь, больше скажу? Благодари, что у меня характер мягкий.
Когда как.
Ах вот оно что! Так знайте, Михаил Федорович, уже месяц, как выручать было некого. Так он свой отчет за прошлый год переделывать взялся, конечно, чтобы не браться за новое дело, а сам с вас глаз не сводил и молчал Ходил, присматривался Ну, что?
Хватит, Павел Петрович, сами-то хороши. Я же про вас ничего не рассказываю!
Буров рассмеялся:
Хочешь проект приказа покажу об откомандировании в распоряжение поисковой партии, где начальником Тарасов?
Правда?! воскликнул Коровин.
Правда не правда, а пока пошли ужинать.
Вот за этот подарок, Павел Петрович, спасибо! вмешался Тарасов.
Что, так проголодались? отшутился Буров.
Ну, зачем так смеяться. Мне лучшего помощника, чем Иван Петрович, не найти.
Ладно Все. Пошли, а то я сейчас начну с голоду помирать и приказ отменю.
По дороге вспомнили об архивных делах «Кабинета се императорского величества».
Да, да! спохватился Буров. Это мы действительно упустили. Хорошо помню, такие синие папки. Мы их брали из архива рудоуправления. Правда, у меня тогда не хватило времени все просмотреть. Я искал только документы, касающиеся самого Риддера. Но видел, что там немало бумаг о других рудниках Алтая и о поисковых работах. Устарело это страшно, но посмотреть стоит. Утром узнаем, куда их задевали.
Тарасов и Коровин проводили Бурова домой, а потом долго бродили по улицам, обсуждая планы подготовки к полевым работам. Обычно молчаливый, Коровин на этот раз оказался неутомимым собеседником.
Утром в конторе был проведен «субботник» по поискам «императорских дел», но папок не нашли. Пришлось обращаться в архив рудоуправления, которым ведал маленький, удивительно «уютный» старичок, пользовавшийся широкой популярностью в Риддере.
На улицах городка с архивариусом здоровались всевзрослые, молодежь, детвора. К нему обращались за самыми неожиданными справками. Он мог по памяти, или немного порывшись в ему одному известной папке, восстановить любую дату в истории рудников Риддера и его района. Архивариус знал родословную всех старейших горняцких семей; историю открытия, разработки и консервации каждой шахты; историю большинства домов, улиц и переулков городка.
Давно забыто, когда, откуда и почему появился в Риддере Алексей Алексеевич. Известно лишь, что он всегда жил в маленьком домике, рядом с управлением рудника; сначала учительствовал в местной школепреподавал арифметику, алгебру и геометрию.
Каждую весну вокруг домика учителя вырастали цветочные клумбы, которых тогда было очень мало на улочках Риддера. По неписаному правилу, даже самые отчаянные из риддерских юнцов никогда не трогали этих гряд. И если вдруг обнаруживалась потрава, все зналиобъявился «чужой». Бесчисленное количество незатейливых цветов, выращенных в учительском цветнике, расселилось в горшках или баночках на окнах рабочих домиков.
Когда хозяева рудника предложили Алексею Алексеевичу занять место архивариуса, он сразу согласился, не потому что ему надоела шумная ватага ребятишек. Нет! Просто он по душе своей был не математиком, а историком и уже не один десяток вечеров провел над изучением старых архивных документов, а когда бывал в особенно хорошем настроении, иной раз проговаривался, что мечтает если не написать, то хоть подготовить материалы к составлению истории местных рудников.
Алексей Алексеевич как бы законсервировался в одном состоянии и возрасте. Он так и остался жить в «учительском» домике, все свое время архиву.
Первая неприятность по службе у него произошла незадолго до Февральской революции. Неожиданно выяснилось, что для специально приехавшего жандармского офицера в архиве нет документов, характеризующих революционные настроения рабочих и интеллигенции рудника, а все данные о стачках и забастовках оказались в таком состоянии, что мало чем дополняли скупые газетные сведения. С трудом удалось доказать, что архив имеет «специальное техническое назначение», и бурю пронесло.
После истории с жандармским офицером архивариуса потихоньку стали называть «наш старенький герой».
Вторая служебная неприятность произошла много позднее, когда в последние дни ликвидации концессии он неожиданно тяжело заболел, а его помощниктакой же старик, числившийся в должности сторожа, был пойман и нещадно бит при попытке вынести со двора управления рудника мешок с бумагами, якобы подобранными им для растопки.
Было известно, что всякий раз, когда кому-либо из революционно настроенных работников рудника грозила опасность, соответствующие бумаги исчезали, а потом появлялись вновь в образцовом порядке и что в этом деле у Алексея Алексеевича были верные помощники. Именно поэтому он так больно переживал провал «операции» по спасению части документов перед уходом концессионеров.
Оказалось, что папки, которые искали в «Буровой конторе», действительно хранятся в архиве рудника. Их после беглого просмотра, о котором уже вспоминал Буров, принес сюда высокий, худощавый техник-геологоразведчик Макаров, ранее служивший в конторе концессии. После ее ликвидации он долго работал где-то в других местах, потом появился в Риддере, поступил на один сезон в геологоразведочное бюро и опять куда-то уехал, уволившись после первой размолвки с Буровым. Именно поэтому в конторе никто и не помнил, где находятся папки «императорских дел».
Получив документы из архива, Тарасов и Коровин принялись за изучение пожелтевших от времени страниц.
Среди малоинтересных для геологов бумаг по финансовым и материальным вопросам попадались и действительно замечательные документы. А если их подбирали по датам и начинали читать в исторической последовательности, то из маленьких обрывков постепенно складывалось довольно полное представление о начальном периоде развития гор-18 ной промышленности на Алтае, когда этот край числился собственностью императорского двора«кабинетскими землями»; проявлялись и некоторые черты тогдашнего быта.
Перед глазами вставало время страшного «горного рабства». После алтайской вольницы почти одновременно с началом заката Сибирской Сечи (кстати, почему-то о ней почти ничего не написано!) сюда потянулись разные служивые, мастеровые и купеческие люди. Их привлекали на Алтай слухи о богатых залежах серебра и меди, о драгоценных камнях Пришли и Демидовы, которым к тому времени уже было мало одного Урала.
Но вот и им конец. Умер Акинфий Демидовгроза местных мелких промышленников, торговцев и даже «царевых людишек». Поскакали на Алтай одна за другой разные «государственные комиссии для действительного положения дел выяснения и докладу»
Рапорт «комиссии Бегера», в котором писалось примерно следующее: « между Иртышем и Обью реками нами обнаружен достаточный квантитет различных руд и камней». И через несколько листиков за рапортом«Высочайший указ»: « Все земли между Иртышом и Обью реками, говорилось в нем, с выкопанными всякими рудами с пушками и мелким ружьем, оставшиеся после смерти Акинфия Демидова с собственными людьми его Демидова и приписными крестьянами взять на Нас».
И началось!.. Среди жителей Горного и Рудного Алтая стали выделяться «бергалы» и «казаки».
Казаки были относительно вольными. В значительной части они выполняли обязанности горной полиции либо несли службу пограничной стражи, а после окончания срока службы имели право строить себе «заимки в любом избранном ими месте Алтая или другого района Сибири».
Бергальство означало горное рабство. Оно несколько отличалось от обычного крепостничества. Бергал был обязан «без каких бы то ни было нарушений горного устава» отработать на руднике или прииске, к которому был «приписан», сороксорок пять лет, после чего, выставив взамен себя работоспособного члена семьи (сына, брата, племянника, внука), он получал право на земельный надел размером в одну десятину и право проживать «во всех местах Российской Империи». А заменивший его должен был начинать вести свой счет такому же страшному сроку.
«Одна десятина земли».. и это в Сибири, где границы земельных угодий между селениями обычно исчислялись просто «от сопки до сопки». А к юго-западу от горв Казахской степиграницы надела полагалось ставить там, куда доскачет взмыленный конь. Конечно, никто и никогда этим правом не пользовался, даже если и доживал до положенного срока. Тем более, что достаточно было жениться на «собственной его Демидова» или любого другого помещика крестьянке, и бергал становился таким же «собственным»! Но даже если он умирал, не выслужив положенного срока, это не облегчало положения его семьи. Она и в этом случае должна была выставить «подмену».
О работе на рудниках и приисках, пожалуй, лучше всего говорила специальная папка отчетов «Горно-судной комиссии» и сводных записок к ним. В записках, в частности, рассказывалось, что нередко рабочие, особенно бергалы, старались ценой каторги освободиться от этой работы.
Месяцы и годы пребывания целыми днями в холодных, мокрых выработках, в дыму «пожегов» для разогревания «мерзлоты», от которых не становится теплее людям, работающим в шахтах, вели к мыслям о безысходности горного рабства. Срок каторги все же короче срока бергальства. Пусть тебя потом будут звать «каторжным», хотя это означает почти то же, что прокаженный, будут пугать тобой детей; пусть тебя будут сторониться женщины Десятки, многие десятки людей «возводили на себя ложные обвинения в убийстве».
Автор одного из таких обзоров не без хвастовства писал, что за истекший год было разоблачено около шестидесяти человек «по обвинению в ложном возведении на себя обвинения». Все они были пропущены «сквозь строй»«нещадно биты и направлены вновь по месту постоянной приписки для продолжения службы». Правда, автор жаловался, что введение «нового положения», при котором такой «возвращенец» не должен был начинать весь свой срок службы вновь, а лишь продолжал его, хотя и свидетельствует о «незыблемости Империи, но действует явно развращающе на бунтарские умы бергалов».
При осмотре старых горных работ на давно заброшенных рудниках геологам не раз приходилось сталкиваться со следами тех условий, из-за которых бежали бергалы. Самые разработки, особенно разведочные, далеко не всегда можно было сразу отличить от доисторических «чудских ям», в которых руда добывалась действительно рабским трудом под руководством первых «рудознатцев», еще не знавших металлических орудий. Около таких, даже самых небольших разработок всегда находились следы разрушенных временем строений, и одно из них, обычно окруженное двойным каменным забором, острогбыло центром «горного стана».
В те годы, наверное, так же дымили печи в жилых «приказных» пятистенных домах, как и в «Буровой конторе». Сходство с далеким прошлым усугублялось тем, что нередко по вечерам, когда почему-либо не было электрического тока, Тарасов и Коровин работали при свете мерцающей коптилки. Коптилка была самодельная, невысокая консервная банка, наполненная растопленным салом, с тряпичным «футильком» и поразительно вонючая.
Ярко-желтые с белым, то красноватые, то с синевой отблески, идущие от открытой печной топки, и фантастические, качающиеся на стенках тени людей и предметов, окружающих коптилку, были неплохой иллюстрацией к пожелтевшим страницам «императорских архивных дел».
Особый интерес у наших исследователей вызывали аккуратные отчеты поисковых«проспекторских»партий.
Смотри, Михаил Федорович, как предки аккуратно работали, замечал Коровин, и описания и чертеживсе как положено!
Действительно! Пожалуй, такому оформлению и у нас кое-кому не плохо бы поучиться.
Нужно сказать, что при всей скудности теоретических познаний, которыми располагали первые изыскатели, они умели из массы фактов выбирать главное (пусть, с нашей точки зрения, и не всегда верно, ибо то, что было главным тогда, теперь может оказаться второстепенным), а бесхитростные планы, сделанные почти сто двадцать лет назад, были, безусловно, хороши и сегодня.
Каждый из таких отчетов надо было прочесть, отметить на особой карте найденные изыскателями-«проспекторами» месторождения полезных ископаемых. Затем наступал следующий и наиболее трудоемкий этап работывыяснение судьбы этой находки. Именно здесь особенно пригодилось отличное знание района и результатов многих геологических разведок, каким обладал Коровин. Если бы Тарасов вел эту работу один, то ему, вероятно, потребовался бы не один год.
В некоторых случаях удавалось проследить, как на месте, где была обнаружена руда или россыпь, в конце концов вырастал рудник. Но гораздо чаще выяснялось, что работы были заброшеныудаленность от обжитых мест, потеря руды или даже возражения против разведки' и разработки какого-нибудь местного властелина, на «собственной» земле которого находилось месторождение, вставали непреодолимым препятствием на пути у проспекторов.
В Сибири было принято называть рудники или поселения именами их первооткрывателей. Эта традиция сохранила для нас многие имена первых разведчиков. Риддер, Белоусовское, Сургутановское и другие месторождения названы так в честь тех, кто их нашел или начал разведывать. В наше время эта традиция соблюдается редко. А жаль.
Так, от коротенького рапорта о том, что «слесарский ученик Зырянов» нашел выцветы меди на склонах долины, недалеко от горы Орел, в нижнем течении реки Бухтармы, и что «позже сие месторождение было названо Зыряновским», ниточка сведений приводила к современному Зыряновскуодному из самых крупных рудников Алтая и окружающему его городу.
Документы были подобраны в образцовом порядке. И невольно обращал на себя внимание след нескольких вырванных страниц
Кому могли понадобиться страницы? Кто здесь похозяйничал: безграмотный варвар, выхвативший бумагу потоньше «на закур»; хитрый враг, решивший скрыть какие-то ценные сведения; или опытный вор, стащивший их «впрок»? Именно таким мог оказаться любой бывший золотопромышленник. Наконец, надо было бы знатькогда это произошло.
В те дни нетрудно было представить себе такого хищника, считающего, что пройдет какое-то время, власть переменится и можно будет вернуться, снова начать безудержный грабеж земных кладов. Тогда сведения об удачных разведках смогут пригодиться. Или проще: человек обнаружил данные о богатом месторождении и, озираясь, теперь пробирается через тайгу к заветному пункту, движимый только одной цельюуспеть захватить золото, пока о нем не дознался кто-нибудь другой.