Ощупью достал из мешка кусок подкопченного мяса, откусил, пососал, как конфету. Глаза, беспомощные в темноте, снова начинали смыкаться. Наступила дремота. Голова, падая на грудь, вызывала нудную боль шеи. Пробовал положить голову на руки, упертые в колени. Но уснуть не смог. Только нарастала злобная зависть к тем, кто сейчас пригрелся на мягкой постели, и тем, кто просто под крышей, пусть на голом полу или на дощатых нарах, но может вытянуться и, положив шапку с завернутым в нее кулаком под голову, спать, спать, забывая о холоде.
Теперь он явственно ощутил мокрое пятно где-то чуть выше колена правой ноги. Конечно, именно оно и разбудило.
Собачье счастье! выругался путник. И почему именно правой, она и так больная!
По мере наступления рассвета туман становился плотнее. Казалось, что его можно взять в руки и отбросить, как полог, каким в жаркое лето на ночь закрываются от комаров и мошкары. Путник не выдержал. Вытащил нож, наколол щепу из случайно уцелевшего с вечера сухого полена. Отблески света от загоревшейся щепы отодвинули мглу. Теперь можно было набрать еще несколько головешек и сухих веток.
От костра разлилось приятное тепло; он прилег около огня, а через несколько минут заснул. Правда, время от времени надо было поворачиваться, но это происходило по привычке, автоматически, не прерывая чуткого сна.
Когда человек снова проснулся, первое, что он увидел, были пристально смотревшие на него глаза. Страх сковал все тело. Это было похоже на мгновенный паралич. Он не мог пошевелиться, вымолвить слово. Но уже в следующую секунду пришел в себя и радостно вскрикнул:
Жук!
Пес вскочил, завилял хвостом и тотчас же распластался на снегу.
Откуда ты?
Собака не откликнулась на вопрос. Она была приучена не лаять. За самовольную подачу голоса ее наказывали. Но, собственно, ответ и не был нужен. Обнаружив исчезновение хозяина, преданный пес сорвался с привязи, хотя для этого пришлось перегрызть веревку, конец которой болтался и сейчас у него на шее.
Ну, молодец! Вдвоем-то будет веселее.
Не услышав гнева или осуждения в голосе, Жук преобразился. Вскочил и, как шустрый щенок, гоняющийся за собственным хвостом, прыжками обежал ночевку, потом вдруг замер, готовый к исполнению приказаний
Завтрак был несложным и коротким. Путник встал, проверил, хорошо ли ликвидированы следы только что проведенной ночевки. Набросил на плечо лямку санок, затем старенькую двустволку; взял в руку длинный в два пальца толщиной посохпешню с острым наконечником и багром на другом конце. Двинулся в путь.
Без тропы, напрямик, шли двое: высокий, худощавый, чуть сутулившийся немолодой человек и большой, в меру лохматый, седовато-желтый поджарый пес.
Они старались обходить и проталины и сугробы. Трудные и опасные места: встанешь в середину снежного холмапровалишься; пойдешь по проталиненоги разъедутся в грязи; застрянут санки, а то попадешь между кочкамии по колено в воде.
Человек явно торопился. На санках были привязаны лопата, горняцкая кайлушка и большой ковш для промывки проб на золото. В те времена в тайге нередко можно было встретить таких одиночек«вольностарателей»людей, что на свой страх и риск вели поиски и добычу золота, а потом сдавали его на ближайший пункт «золотоскупки» в обмен на продукты, одежду, инструмент. Очень часто старатель не доходил до поселений, в которых были магазины золотоскупки, и попадал в лапы предприимчивого обдиралы-спекулянта, оставлял у него нечеловеческим трудом добытое золото, а затем снова уходил в тайгу.
Больше всего вольностарателей было в районах восточнее Читы, особенно в бассейнах рек Лены и Алдана. До сегодняшних дней на одном из трактов Алданского района сохранилась избушка с игривым названием «Дунькин пуп». Старожилы рассказывают, что это зимовье было самым дальним от жилых мест и первым пунктом, куда попадал старатель, уставший от безлюдья. Здесь он мог получить авансом сколько угодно спирта, некоторое количество продуктов и другого старательного «припаса». Платилось за все по баснословным ценам, конечно, только золотом. Плохо приходилось тому, кто посмел бы нарушить условия или не отдал бы в срок полученного кредита.
Нечто в этом духе существовало и на Алтае. Стремясь избавиться от обдирал-кредиторов, старатели все больше начинали собираться в артели, получать государственный, а не «дунькин» кредит под договора на разработку определенных золотоносных участков. Но индивидуалисты все же еще не перевелись. И одинокая фигура нашего путника едва ли могла вызвать какие-либо сомнения у любого встреченного им человека.
Каждый такой старатель бережно охранял свои секреты, найденные им «добрые» места. Ведь бывало и так: долгое лето до осени не находилось ни одного стоящего места, а в последние дни, когда нет ни сил, ни продуктов, ни времени, «подфартит». Приходится замаскировывать находку и уходить в расчете вернуться сюда с первыми признаками весны. Чем богаче казалась находка, тем больше предпринималось предосторожностей. Особенно, если по каким-либо причинам мог быть пропущен сезон.
Этим, наверное, и объяснялось поведение одинокого худощавого человека, опасливо продвигавшегося со своей собакой по тайге. Он шел в обход поселков и приисков, сторонился людных дорог, даже тропок или свежего человеческого следа. Тщательно маскировал места привалов и ночевок. Поблизости от жилья не разводил костров, старался не стрелять.
Пес сам обеспечивал себя пропитанием. Но это не мешало ему, кроме того, ждать подачки от хозяина, вероятно, расценивая ее как плату за отличную службу. Действительно, теперь хозяин мог совершенно спокойно спать, зная, что лайка в случае нужды вовремя предупредит его, лизнув языком, стащив лапой или зубами покрывало с головы, не издав при этом не единого лишнего звука; молча, прыжком бросится на незваного гостя и будет держать его мертвой хваткой, пока не получит приказания отпустить.
С каждым днем человеку приходилось все труднее. Стрелять дичь или зверя он боялся, чтобы не поднять шума; ставить капканы было некогдажди, когда еще в них попадет добыча!
Насколько торопился путник, можно было судить и по тому, что, обнаружив в чужом капкане зайца, он не раз вытаскивал его и часто забывал снова зарядить капкан. Хотя это обязательно по правилам обычной таежной вежливости. Так же, как обязательно заготовить дрова, нащепать растопку и положить спички на притолку печи перед уходом из охотничьей избушки, в которой ты ночевал. Таков неписаный гуманный закон леса. И любое наказание за его нарушение считалось справедливым.
Действительно, представьте себе человека, который из последних сил добирается до избушки. Он голоден, падает от усталости, а может быть, даже болен. Если только переползет через порог и чиркнет спичкой, спасительное тепло вернет его к жизни. А если ничего нет? Если кто-то не выполнил свой долг?
Как бы ни был приспособлен человек ко всем превратностям таежной жизни, наступает час, когда он больше не сможет обойтись без хлеба и горячей пищи. Выходподойти к любому жилью и попытаться купить необходимое. Ну, а если боишься выдать себя, вдруг догадаются и, неровен час, еще увяжется кто-нибудь по следу? Тогда остается однокрасть. Красть, рискуя быть пойманным, или, того хуже, красть, никогда не зная заранее, будет ли оправдан риск.
К усталости прибавлялась злость. Она мучила, но она же подхлестывала, и путник упорно уходил от населенных мест, все дальше двигаясь в девственную горную тайгу, где лишь изредка попадались отдельные заимки, пасеки да охотничьи избушки.
День, когда он впервые двинулся в очередной поход вместе с Жуком, выдался трудный. Уже в первый час пути был сломан посох-багор. Пришлось вырубать палку, снимать со старой и насаживать на новую наконечники, а на морозе это долго не удавалось.
Самое скверное произошло под вечер. Перед закатом солнца он подошел к реке. На противоположном ее берегу виднелись пятна горелого сухостоя. Значит, именно тут и можно будет устроиться на ночевку Жук, поняв намерение хозяина, помчался вперед. Он перебежал реку по льду и скрылся в опушке леса. Поведение собаки успокоило путниканичего подозрительного нет!
Лед был покрыт тонким слоем свежего снега. Человек смело пошел за собакой и почти на середине реки провалился сразу обеими ногами. Он едва успел перебросить поперек образовавшейся полыньи свой посох и, уже погрузившись по грудь в ледяную воду, сорвал с плеча ружье. Осторожно уперев двустволку в край полыньи, начал вытягиваться из месива тонких кристаллов льда, в течение всей зимы растущих- перпендикулярно к поверхности воды. Теперь, перед весной, кристаллы не были спаяны между собой, разламывались и застревали в складах одежды.
Когда наконец удалось выкарабкаться, он почувствовал, что лямка от санок еще переброшена через плечо, но сами санки в полыньеподо льдом и все сильнее тянут за собой. Надо было мгновенно решить, что делать. Бросить немудреный скарб или попробовать спасти его.
С каждой секундой мокрая одежда-покрывалась льдом. Конечно, проще всего сбросить лямку и бежать к сухостою, Зажечь костер, пока еще работают замерзающие пальцы, согреться, а там будет видно. Но страх потерять все, что имел, заставил взять себя в руки.
Встав на колени, он начал подтягивать санки к кромке льда. Но они упирались. Приходилось снова опускать вниз и выбирать такое место, где бы течение помогло приподнять груз над водой.
В решающую минуту свело больную ногу. Боль заставила вскочить. При этом оперся на лед и тут же ощутил еще одну больпод рукой оказался наконечник посоха. Узкая полоска кожи с ладони осталась на холодном металле. Вынужденный прыжок решил задачусанки врезались в рыхлый лед.
Теперь можно было помочь им багром.
Жук! Жук!
Пес подскочил к хозяину.
Сидеть!
Набросил на него через плечо, как запрягают собак в упряжку, один из концов лямки. Второй намотал выше локтя на раненую руку. Захватил санки багром.
Вперед!
Собака рванулась и при этом чуть не испортила все дело, так как, стремясь освободиться от привязи, бросилась в другую сторону, но рывок оказался достаточным санки скрипнули и покатились по льду.
Желание обсушиться и согреться оказалось сильнее осторожности. Огромный костер заполыхал на островке, а он, превозмогая боль в раненой руке, продолжал подбрасывать сухие стволы из бурелома. Костер был разложен ниже горки из валунов и стволов деревьев, нагроможденных здесь паводком или ледоходом. Естественная стенка ослабляла ветер, тянувшийся по реке, кроме того, на ней было удобно развесить на просушку промокший скарб.
Часть одежды, завернутая в плотную кошму, оказалась сухой. Переоделся. Закрыл спину солдатским одеялом и, присев поближе к огню, начал тщательно просушивать подмоченные бумаги.
То-то, Жук! Хорошо, что хоть спички были добро завернуты и огниво мы с тобой не потеряли. Правда, сейчас от него толку немного: повысекай искру на таком холоде! Конечно, была бы зажигалка, как у техбензиновая с камушком А где нам с тобой бензин и камешки брать? Коробейники не принесут
Пес не понимал тирады, но был доволен тем, что на этот раз ему разрешили улечься так близко к хозяйскому боку.
Нестерпимо ныла рука. Кровь уже не текла. Смазал салом, но легче не стало.
Человек без правой рукиполчеловека, вслух размышлял путник. На тебя, пес, теперь двойная надежда.
Жук, поняв, что речь обращена к нему, придвинулся еще ближе и солидно, без излишней торопливости, присущей дворовым и другим несерьезным его собратьям, вилял хвостом.
Да Мотай себе на хвост. Хотя мы с тобой вдвоем, а все же вроде в одиночку. Видно, прошла молодость, трудно в одиночку Что, есть хочешь? Тут у нас с тобой сегодня просчет. Подождать, придется до ближайшего ресторана. Кашу мы еще сварить можем. А вот утром что есть будем, не знаешь?
Он снова принялся за просушку бумаг. Осторожно разлепил какие-то планы и записи, сделанные на небольших листах. Особенно долго задержался народном из них.
Ишь, ведь. Почти догадались Но теперь они без своего Мишки недалеко уйдут Наша будешь, Черненькая!
Потом перебирал справки, удостоверения.
А вот, взгляни, Жук, какими мы будем, когда наше время придет!
С фотографии смотрел подвыпивший молодой человек в заломленной на ухо горной форменной «офицерской» фуражке.
Нет, ты послушай, брат, как сказано! «Их благородие горный техник Кузьма Мефодьевич Макаров согласно императорским горным законоположениям имеют право» Понял, это я, значит, право имею! А они что? Мразь! Какие у них права? Правда, пока их верх Да где им до Макаровых! Ишь тыМишки, Ваньки, Петькишавкины дети Ничего. Будет и на нашей улице праздник! Сам судить буду!
Внезапно, толкнув Жука, встал. Смущенная собака отползла в сторону, не понимая причины резкого изменения настроения хозяина. А Макаров начал лихорадочно собирать свое имущество. Натянул на себя подсохший ватник, сменил портянки. Снова связал все на санках. Теперь они стали легчев полынье остались лопата и кайло.
Костер догорал. Идти за дровами не было сил. Усталость пересилила боль. Начал дремать. Но вдруг пришел страх. Одно за другим возникало в мыслях пережитое: падает Тарасов Некогда проверить, до конца ли доведено дело. А вдруг заподозрили?.. Или вместо убитого уже есть кто-нибудь новый, или Коровин возьмется?! Он, Макаров, идет самым коротким путемчерез тайгу. Но у них пароходы, машины, лошади Чей путь короче? Или, может быть, где-нибудь совсем близко опять эти «гепеушники»? Он с ними уже встречался. Правда, тогда пронесло. Поверили. А теперь?
Черт меня не брал! зло выругался путник. Зачем я нарушил капканы, след показал!
Снова и снова обдумывал во всех деталях свой план. Во что бы то ни стало пробраться на заветный участок раньше геологов или старателей. Опасность представляла пока только партия Тарасова. Но из-за гибели начальника она, конечно, задержится. Нужно использовать задержку. Добыть побольше золота Золота! И суметь пронести через кордон. Уйти из этой страны, бывшей родины Пока золота хватит, жить. А там можно будет возвратиться ненадолгоповторить. Ну, а если придет поисковая партия? Лучше всего уложить их всех сразу. Взрывом одного патрона динамита. Чтобы и сообщить некому было! А как не удастся? Тогда залечь в тайге, поблизости, следить за каждым их шагом. Осенью поисковики уйдут, а разведчики появятся не раньше, чем в начале следующего сезона. Этим перерывом надо воспользоваться, чтобы вырвать самый богатый участок.
Все как будто складывалось хорошо, но тревога не проходила, заставляла еще тщательнее маскировать остатки костра, вздрагивать и опасливо оборачиваться при любом шорохе, даже тогда, когда Жук был совершенно спокоен.
Пасмурное предвесеннее утро начиналось заморозком и плотным туманом. Проталины затянуло тонким ледком. Они выдавали себя только более темной окраской льда да полосками свежей шуги у нижнего края таких участков.
Ну, Жук! Вот по туману мы от них и отцепимся, если кто за нами тянется! Давай вперед, пес!
Осторожно ощупывая каждый шаг, стараясь не нарушить утренней тишины, человек и собака углубились в лес. Первые лучи солнца застали их на полпути к водоразделу. Никаких посторонних следов или звуков не было. Страх постепенно ослабевал, и его место все больше занимала бессильная злоба.
Самое противное заключалось в потере инструмента и «аварийного» запаса продуктов. Взять все это пока было негде.
Перед закатом Макаров долго стоял на водоразделе, среди низкорослых сосен и кустов кедровника. Чуть ниже по склону кедры становились крупнее. Потом шла полоса лиственично-соснового леса с примесью ели. Еще ниже, на спуске к блестящим под лучами заходящего солнца горным потокам, зеленые тона хвои сменялись пятнистыми, буро-зелеными тонами смешанного леса, покрывавшего. крутые склоны алтайских хребтов.
Перед Макаровым открылась горная даль, перерезанная сложной сеткой, сплетенной из речных долин.
Теперь недалеко, Жук! Вон, за те хребты цепляться будем. Там наше дело хоронится.
Пес понимающе махнул хвостом. Спокойный и даже ласковый тон хозяина вызывал в нем желание потянуться и зевнуть.
Зеваешь? Весна значит!? В это время и корова и муха зевают. Ну, пошли, ночевать будем. А то солнце сядет скоро и костра не разведешь.
В снеговом покрове появлялось все больше темных пятен. Утром нога твердо ступала на застывший за ночь наст, а к полудню она проваливалась в рыхлую, мокрую массу. Особенно предательскими сугробы становились под вечер, когда в них и под ними скапливалась вода. Пожалуй, надежными оставались только кромки скоплений снега; смешанный с крупинками льда, он был плотнее, кроме того, за день стаивал и навсегда прятал след.
Со склонов гор вода пробиралась в долины. Она еще не могла прорвать ледяного покрова, но к полыньям прибавляла все новые пропарины. Вода разливалась поверх льда и если не находила трещины, пользуясь которой могла скатиться под лед, то создавала целые озера.