Чуть теплившаяся в молодом теле жизнь отстаивала себя. Это движение не ускользнуло от внимания медведей. Мягкий прыжок, и Бишка вновь под мохнатыми лапами и клыками, вцепившимися в шейные позвонки.
Выстрел и пуля положила конец этой трагической сцене. Медвежата бросились наутек, и скоро их желтые силуэты неуклюже скрылись за ближайшим ледником.
У наших ног лежал растерзанный Бишка. Искусанный затылок и разорванные щеки кровоточат рубинами свежей крови. Мутные глаза и острые уши неподвижны. Казалось, жизнь ушла из этого полного энергии тела. Вдруг пробежавшая по мускулам дрожь и слабое движение ушей дали знать, что жизнь еще теплится. Через несколько секунд, судорожно шевельнув всеми четырьмя лапами, Бишка поднялся и молча пополз от нас, опять в сторону старого карбаса. В узкой щели между камнями и его бортом на мгновение задержался его пушистый хвост.
В это время на горизонте пролива мы увидели дымок И в сутолоке дней разгрузки парохода был забыт наш смелый друг.
Отгрохотали лебедки. Катера и кунгасы подняты на борт, и бухта оглашается трехкратным ревом сирены уходящего до следующей весны парохода. Реву сирены сопутствуют залпы наших ружей и лай собак.
И вдруг около старого карбаса мы увидели странную, неподвижную грязно-белую фигуру, у которой вместо головы был распухший, мохнатый фантастический шар, и только пушистый хвост своим движением придавал жизнь этому странному видению.
Это был Бишка
Услышав звуки сирены и салютов, он выполз из своего убежища, где молча пролежал несколько суток, зализывая раны и оправляясь от потрясений, и изменившийся до неузнаваемости предстал перед нами.
В этот день Бишка родился для нас в третий раз.
Быстро поправившись, он снова стал первым медвежатником и ревностным участником всех охот. Казалось, он умышленно искал встреч с медведями и мстил им за свое поражение. Даже мороженое мясо медведя, идущее на корм, он рвал зубами и пожирал с особым озлоблением. В каждой охоте он принимал самое активное участие, всегда был первым, висящим у медведя сзади «на штанах», и не один десяток их был убит нами при его непосредственной помощи до тех пор, пока печальный случай не прервал его доблестной жизни.
Снова наступила полярная весна.
Хлопотливые люрики стаями играли на первых полыньях бухты. В солнечные дни на льду у лунок появились чуткие нерпы. Снег начинал оседать под незаходящими лучами солнца. Подошло время весенней миграции полярного медведя.
Однажды утром, разбуженные криками дежурного по зимовке, мы соскочили с постелей и, в несколько минут облачившись для охоты, выскочили на улицу.
По льду бухты спокойно и величаво шел огромный медведь.
Оглядываясь на зимовку и чутко поводя носом, он шел в сторону скалы Рубини-Рок. Собак дома не было. Как всегда, они всей стаей бегали по берегу острова.
Через несколько секунд трое лыжников с винтовками за плечами уже бежали за зверем. Не обращая внимания на бегущих, медведь спокойным шагом размашисто шел своей дорогой. Один лыжник, обогнав остальных, стал настигать медведя. Зверь обернулся и прибавил шагу. Затем, мотнув головой, остановился, сделал несколько шагов дальше и вдруг, круто повернув, пошел на лыжника. Тот, замедляя бег, остановился, скинул лыжи, сбросил с плеча ремень винтовки, щелкнул затвором и, став на одно колено, прицелился.
Зверь быстро и решительно подходил к нему, оскалив клыкастую пасть и хищно прижав к затылку короткие уши. В маленьких, налитых кровью глазах таилась злоба.
Ствол ружья спокойно следил за ним
Остается двадцать пятнадцать десять метров. Щелчок затвора, но выстрела нет. В патроннике винтовки нет очередного патрона.
Зверь делает прыжок и почти накрывает своей тушей неизбежную жертву. И вдруг из-за спины охотника молнией блеснуло серебристо-белое ловкое тело. Прыжок и клыки Бишки впились в ненавистное горло зверя, а лапы стараются разорвать шкуру.
Медведь грузно осел на лед, заревел и, сомкнув лапы, упал на грудь. Еще мгновение и пуля оправившегося охотника пригвоздила его ко льду.
Когда мы с трудом перекинули на спину многопудовую тушу убитого медведя, в его судорожно стиснутых лапах, весь измятый и изломанный, лежал Бишка. Его пасть по самые уши утопала в шкуре зверя. Выразительные глаза были неподвижны и мертвы, клыки застыли в последней судороге на ненавистной глотке. Белая, с желтизной между пальцами лапа безжизненно упала в сторону.
Спасенный Бишкой зимовщик с трудом оторвал от горла медведя бишкину голову и, помедлив мгновение, прикоснулся губами к черной пуговке носа.
Грустные и опечаленные, мы везли на связанных лыжах неподвижную белую тушку.
Так доблестно погиб наш четвероногий полярный друг!
ВПЕРВЫЕ НА ЛЬДИНЕ
Самолет летит на север. Этот курс не просто географическое понятие о направлении нашего полета. Мы вылетели с одного из самых северных аэродромов нашего материка и все же летим на север.
Впереди только лед Центральной Арктики и воображаемая точка, помеченная на карте мазком туши, к ко торой и лежит наш путь.
В самолете среди нагромождений ящиков, узлов, пакетов, мешков и прочих атрибутов каждого путешественника нас трое; я имею в виду «пассажиров», как несколько обидно, мы именуемся на всех промежуточных аэродромах. Экипаж самолета состоит из шести человек, он занят своей сложной работой в пилотской кабине.
Как бы там ни было, мы внутренне считаем себя связанными с судьбой экипажа и самого самолета несколько больше, чем наши грузы. Это не значит, что мы боимся полетанам просто хочется считать себя не «пассажирами». Как впоследствии выяснилось, наши друзья из пилотской кабины и не думали никогда оценивать нас поштучно или в килограммах.
В самолетах холодно. Ящики, узлы, пакеты и мешки точно специально устроены для того, чтобы сделать нам жизнь в эти несколько часов полета наиболее некомфортабельной. Хочется смотреть в окно, в котором с таким большим трудом продуто, протерто и выскоблено маленькое смотровое окошечко, но назойливая нога от гидрологической лебедки в это время упирается в поясницу. Стоит изменить положение, и угол ящика втыкается Тебе под лопатку. Но вот на заиндевелом стекле оборудован глазок, сквозь который можно обозревать окружающий мир.
Под обрезом кромки крыла как бы застыл суровый ледяной пейзаж. Медленно проплывают отдельные неровности, трещины, разводья. Мерно шумят моторы, отдавая свои положенные силы.
Под звук моторов, казалось бы, можно и заснуть. Ведь позади столько бессонных ночей и дней, насыщенных подготовкой к работе, которая уже много лет казалась только мечтой.
Но заснуть в то время, когда под тобой, даже только а абрисе малюсенького глазка, встает в своем суровом, голодном величии Полярный бассейн, просто невозможно. Лед, находящийся под нами, отсюда, сверху, понятен и прост. С точки зрения классификации его можно описать несколькими значками на карте полета. Но дело в том, что нам предстоит на него сесть, разбить лагерь я развернуть наблюдения по многим разделам геофизики.
Правда, наш самолетне пионер. Вчера, согласно плану работ экспедиции, в намеченной точке сел самолет И. И. Черевичного и теперь, подготовив для нас более или менее подходящий аэродром, дает своей рацией привод нашему штурману.
* * *
Нет еще художника, который мог бы на полотне изобразить во всей своей необычайной красоте Арктику. Нет еще писателя, который мог бы в простых и хороших словах описать ее величавую суровость, иногда кажущуюся «домашность» и близость, а иногда трагическую неприступность. Тем более сложна моя задача, когда я пытаюсь в своем очерке перейти на описание ее. Но моя глубокая любовь к Арктике дает мне некоторое право сделать попытку ознакомить с ней читателя.
Человеку свойственна романтика. Романтика в лучшем понимании, а именно все то, что отклоняется от обычного и размеренного образа жизни, что влечет за собой трудности, борьбу, лишения и поступки, граничащие с героизмом, во славу Родины и самых высоких идеалов. Вот этой романтикой в мирной жизни и насыщена Арктика. Этому примером может служить вся история ее изучения.
Красота арктических стран безгранична. Где еще можно найти такое богатство неожиданностей и такой палитры красок?
Кто был в Арктике-вспомните день восхода солнца после многомесячной полярной ночи. Вспомните, как и какими полутонами загорается ландшафт, будь это тундра, горная страна или морской наторошенный лед. Первые лучи солнца, скользя по поверхности заснеженных просторов, зажигают теплым розовым светом все их неровности. В углублениях таятся тона полярной ночи и стужи. Это мягкие, неуловимые переходы от бледно-фиолетовых, синих и лазурных полутонов. Если луч солнца поднимется чуть выше, розовый свет вдруг начинает освещать эти углубления, и ночная тень, борясь с ним, отступает в самую глубину, уступая место цветам наступающего дня.
В это время высокий ледник, айсберг или торосистая гряда вдруг ослепительно засияет, преломляя своими кристаллами уже яркий для них солнечный луч.
Оживает и природа. В эти дни даже на островах, наиболее отдаленных от материка, появляются первые вестники весныхлопотливые люрики. Маленькая черно-белая птичка, кочующая от полыньи до полыньи, с первыми лучами солнца своим щебетанием приветствует наступление дня.
Но это лирическое отступление, которое сейчас в полете с назойливым углом ящика под третьим ребром и думами о предстоящей работе, методика которой совершенно не известна (даже не известно еще, как расположиться на льду, как жить на нем), быть может и несвоевременно.
Позади уже окраины арктических морей. Самолет вышел в Центральный полярный бассейн и своими винтами рвет прослойки облаков. В кабине сумеречно, как бывает иногда на материке, когда надвигается непогода.
С винтов срываются ледышки и резко щелкают по фюзеляжу. Проходим зону обледенения, но облачность становится все реже; уже далеко внизу, сквозь вуаль дымки, проглядывается поверхность льда. Крылья самолета еще ощущают отдельные удары разорванных облаков, но впереди видна их кромка, а за ней сияющая белоснежная даль ледяных просторов.
Скоро наша «точка». Из пилотской кабины, когда в нее открывается дверь, слышится писк морзянки. Тщательно вслушиваясь, улавливаю позывные нашего привода, на который идем. Радист самолета Черевичного неустанно следит за нашим полетом и время от времени дает нам привод.
Как бывает всегда в таких случаях, подход к ледовой базе мы проглядели. Характерный крен самолета при развороте заставил нас приникнуть к окну и мельком увидеть две черные палатки, несколько бегущих фигур; и темнеющий на льду силуэт самолета с оранжевыми чехлами на крыльях.
Самолет ушел на круг, и пока мы ложились на заданный курс, посадочная полоса оказалась уже «обставленной». Зачернело посадочное «Т», с которого успели стряхнуть надутый поземкой снег, и появилась четкая, темнеющая на снегу линия границ посадочной, полосы. Эта линия состояла всего из восьми точек, но когда мы уже шли на посадку, то могли разглядеть, что товарищи, ожидающие нас на льду, составили собой эти необходимые для пилота ориентиры.
Выпущены закрылки, и. самолет с ощутимым сбавлением скорости идет на посадку. Совершенно непроизвольно убираю свое ребро от ящика, но в то же время не могу оторваться от окна. Слишком большое волнение испытывает полярник; при первой посадке на заветный лед Центрального полярного бассейна.
Советскими полярниками движет не просто стремление преодолеть преграды, которые ставит суровая природа на подступах к полюсу, но и решить крупные научные задачи. Они знают, что, решая эти задачи, служат Родине. И работают советские люди в труднодоступных высоких широтах не одиночками, а спаенными коллективами, успех дела которых обеспечен заботливым вниманием Партии и Правительства.
Мягкие хлопки лыжи наш самолет уже бежит по льду.
Встреча на льду, в центре Арктики, людей, только начинающих исследования этих областей, была самой горячей, какие присущи людям, близким друг другу.
Первые жители на этой льдине, как оказалось, уже привыкли к ней, уютно обосновались и чувствуют себя аборигенами. Прошло всего несколько часов, как их самолет совершил посадку, но они дают нам советы по расстановке наших палаток и развертыванию работы как люди, давно живущие здесь. Это тоже одна из особенностей приемов и темпов исследования Арктики путем высадки на лед отдельных партий.
Нас прилетело трое. Мы должны развернуть геомагнитны, аэрологические, метеорологические и ледоисследовательские работы. Аппаратура нами подготовлена в Ленинграде, но никто из нас не может сказать с полной определенностью, как она будет работать. Однако нам ясно, что она должна работать, иначе наш полет на льдину будет совершенно не оправдан.
Первые минуты прилета растягиваются не менее чем до получаса. Слишком много полярных давнишних друзей встретилось сегодня здесь на льду. Вот к нам подходит высокая фигура человека, одетого в меховой костюм, унты, пыжиковую шапку со спущенными ушами, но пробивающимися из-под них блестками седеющих волос. Это Михаил Васильевич Водопьянов. Он тепло приветствует нас, поздравляя с прилетом на лед, каждого называя по имени и отчеству. Только настоящий полярник может сохранить в своей памяти имена людей, встреченных им за свою трудную жизнь полярного летчика.
* * *
На своем пути полярного работника мне довелось четыре долгих года работать в бухте Тихой на Земле Франца-Иосифа. Это были годы начала торжества наших достижений в исследовании природы Арктики. В 1936 году в порядке подготовки к высадке папанинской четверки на лед в районе полюса был организован перелет по маршруту МоскваАрхангельскНарьян-Мар АмдермаНовая ЗемляЗемля Франца-Иосифа. Этот перелет осуществлялся на самолетах Р-5. Кто помнит эти машины, тот поймет, сколько нужно было иметь настоящего мужества, любви к делу и заданию, чтобы отправиться для его выполнения. Руководителем этого перелета был М. В. Водопьянов, на втором самолете пилотом был В. М. Махоткин.
Мне отлично помнятся те дни, когда мы ожидали прилета этих дорогих гостей. Авиация в то время редко посещала полярные станции. Почта привозилась обычно раз в год, с приходом парохода. Понятия о подготовке аэродрома, о требованиях авиации при посадке никто из нас не имел. Нам казалось, что более или менее ровный лед, более или менее сглаженные застругиуже гарантия для удачной посадки. Нашу неопытность во всей ее реальной опасности лучше всех понимали летящие к нам пилоты, но тем не менее мы не ощущали особых требований с их стороны. Просто они знали, что в лаконичных строчках морзянки невозможно изложить требований наставления по полетам. Они больше надеялись на свое мастерство и опыт.
Этот перелет был блестящим и положил основу регулярным полетам по маршруту МоскваЗемля Франца-Иосифа. Наши дорогие друзья жили с нами в бухте Тихой много дней; много летали, и вот теперь, через двенадцать лет, Михаил Васильевич встречает меня, крепко жмет руку, помогает устанавливать палатку, наладить газовое отопление, обращаясь ко мне с таким далеким, но родным и близкимГаврилыч.
Уже через несколько часов после нашего прилета на льдину вступили в действие все объекты наблюдений. Техника наша и оборудованиевсе выношено опытом работы в Арктике, днями подготовки к этой работе, и все преследует цель наибольшей экономии в весе и наибольшей транспортабельности, при условии сохранения правильной методики наблюдений. Правда, уже через несколько дней пребывания на льду мы имели возможность убедиться, что вопросы сна, отдыха и нормальной жизни нами учтены почти не были. На мою беспокойную долю выпало вести круглосуточные ежечасные наблюдения за погодой с подачей метеосводок и выпуск радиозондов.
Сейчас даже странно вспомнить, как можно было выполнить такую нагрузку в течение почти месяца пребывания на льду. Но в то время, когда только начиналось систематическое изучение Центрального полярного бассейна, вопросы быта и отдыха меньше всего занимали умы научных работников и летчиков. Они выполняли все, что от них требовали задание, обстановка и условия.
Первый радиозонд я выпустил на второй день после прилета на льдину. Была характерная для высоких широт Арктики погода начала апреля. Тихо. В воздухе в лучах низкого солнца искрятся ледяные иглы.
На льду во всех его неровностях таится синеватый оттенок. Иногда кажется, что это лунный свет задержался здесь от полярной ночи и что солнечный луч, ведя борьбу с ним, окрашивает его чуть-чуть в более теплые тона. Торосы, окружающие наше поле изломанной и причудливой грядой, горят уже розовыми бледными цветами. Воздух прозрачен, свеж и чист.