Вспышка факела или луч фонарика выхватывают из темноты то напряженно согнутую фигуру, идущую с ящиком на спине, то покрасневшее лицо с бахромой морозного инея на ресницах и бровях, то целую группу, которая с лямками на плечах, наклонившись против ветра, тащит тяжело нагруженные нарты. Обволакиваясь клубами морозного пара и поблескивая фарами грохочет мотором и тарахтит гусеницами трактор Михайла Комарова, таща на новое место очередной домик. У самого разводья возятся связисты, налаживая телефонную линию с «той стороной». Противоположного «берега» не видно. Только временами луч фонарика выхватывает из темноты кромку причудливо изломанного льда. В двадцати шагах от разводья на вершине радиомачты полощется в порывах ветра алый флаг с серпом и молотом, освещенный бледным светом дежурной электролампочки. Под этим флагом стоит домик советской радиостанции. Отсюда в эфир с гудящей от ветра антенны слетают сигналы, которые несут на материк, в Москву, спокойные слова о том, что помощи нам не нужно, что наблюдения по программе продолжаются и что нет оснований беспокоиться о судьбе станции: коллектив дружен, сплочен и полон уверенности в победе.
С разломом поля крайне осложнилась работа по специальностям. Досталось и нам, аэрологам. Все. аэрологическое оборудование было отделено от нас разводьем. Часть переправили на основную льдину, где находился лагерь, а рабочие палатки переправить пока не удавалось. Пришлось добывание водорода и наполнение шаров радиозондов производить под открытым небом, за примитивной ветровой защитой. Это была тяжелая работа. Морозы, как назло, достигали более 40 градусов, что даже при слабом ветре крайне осложняло производство наблюдений. Были нередки случаи, когда с большим трудом наполненная водородом резиновая оболочка от неосторожного прикосновения рассыпалась как стекло. Приходилось снова добывать водород и снова наполнять оболочку. Несмотря на все это, радиозонды выпускались в установленный срок, и все наблюдения проводились в полном объеме.
Обычный и такой буднично родной звон рынды призывает нас в кают-компанию на обед. Будто ничего не произошло. На столах дымятся вкусным паром кастрюли с супом, пахнет жареной олениной и, разогретым хлебом. На отдельном столе стоят бидон, ящик с посудой и миска с едой. Это повар Саша приготовил обед для жителей «той стороны». Сейчас Бабенко отвезет этот обед нашим товарищам на вертолете. После обеда снова на мороз, в темноту, к своему оборудованию!
С этого дня, 24 ноября, началась тревожная и беспокойная жизнь маленького коллектива на льдине, которая казалась раньше такой надежной и крепкой. Теперь она содрогалась от мощных толчков и оглашалась скрежетом во время торошений. Основная часть лагеря осталась на льдине размером 350 на 500 метров. Это уже не льдина, а обломок, и перед нами встала задача произвести перебазировку на новое место. Много провел бессонных ночей над планом льдины Алексей Федорович Трешников. Много километров им было исхожено с кем-нибудь из товарищей по снегу вдоль разводьев и валов торошений, вдоль еле заметных на снегу змеящихся новых трещин. Трудно было решить вопрос о новом месте для перебазирования лагеря.
Ледовая обстановка пока стабилизировалась. Разводье замерзло, и между двумя половинами лагеря установилась нормальная связь. Но тишина и спокойствие оказались обманчивыми. декабря ледовое безмолвие полярной ночи снова огласилось грохотом разламывающихся и громоздящихся одна на другую льдин. Вот что записал в этот день в вахтенном журнале дежурный по лагерю А. Д. Мальков:
«В 8 часов 35 минут ушел производить метеорологические наблюдения на площадку по ту. сторону разводья. За время моего отсутствия Трешников, Яцун, Волович и Канаки обнаружили трещины, которые, разрезали льдину, где стоит основной лагерь, на две неравные части, причем на меньшей, параллельно одна другой, в расстоянии 25 м и проходили эти трещины, имея общее направление с севера на юг. Трещины пересекли лагерь как раз в центре, пройдя в 0,5 м от домика гидрологов, мимо кают-компании и продсклада под домик Воловича и Януна. Остальные трещины обнаружены были между кают-компанией и домиками вертолетчиков и аэрологов. Трещины не расширялись, но вплотную встал вопрос о прямой угрозе домикам и имуществу-станции
В 12 часов трещины в районе лагеря начало разводить. К этому времени поднялось все население поселка. Начали принимать меры к спасению и эвакуации приборов и имущества станции. Из наиболее угрожаемых участков имущество относилось в сторону. Под домик Воловича и Ядуна подложили деревянные брусья. Механики вертолета начали разогревать мотор, а Комаровтрактор. К 13 часам вертолет был готов к вылету. Личный состав до 16 часов занимался подготовкой к эвакуации домиков и имущества, в них находящегося, а затем, когда завели трактор, приступили к перевозке домиков в наиболее безопасное место льдины, на ее восточную часть. Работы по перебазированию грузов продолжались до 22 часов».
Скупы и лаконичны строки вахтенного журнала, в нем только фиксируются события в их хронологической последовательности. В действительности все происходило значительно тревожней и потребовало от коллектива напряжения всех физических и моральных сил.
На новом месте станция расположилась временно. Всем было ясно, что основательно устраиваться на обломке поля нельзя, а тем более рискованно оставить лагерь, разделенным на две части. Весь декабрь разводье, разъединявшее лагерь на две части, то замерзало, то снова взламывалось и торосилось. Кромка льда постепенно разрушалась и приближалась к нашим площадкам наблюдений. Одновременно рос вал торошения. Это были особенно тревожные дни. «Заречники», как мы называли жителей второй половины льдины, не всегда имели возможность добраться к нам в часы завтрака, обеда и ужина. Разводье, что называется, «дышало», то сходясь, то расходясь. На нем все время трескался и торосился молодой лед, и не всегда даже при помощи досок можно было перебраться через эти трещины.
Иногда огоньки лагеря «заречников» вдруг начинали уезжать куда-то в сторону, постепенно удаляясь и тускнея в дымке морозного воздуха. Это были продольные смещения льдин, и торошение на разводье в это время было особенно неприятным. Лед стонал, ревел, выл, как смертельно раненный зверь. С грохотом обламывались выступы льдин, обломки громоздились друг на друга, и было удивительно смотреть, как в луче электрического фонарика росли башни, пирамиды и фантастической формы ледяные замки. В эти беспокойные дни дежурный по лагерю почти не уходил с «улицы>, бдительно следя за ледовой обстановкой.
Но вот подвижки льда прекратились, разводье замерзло и, как нам показалось, достаточно надежно. Было принято решение готовить через него дорогу для трактора и приступить к перебазированию лагеря на основную часть поля. Рында пробила авралвсеобщий выход на работу. Вскоре в темноте ночи замелькали огоньки фонариков, зазвенели лопаты, и цепочка людей потянулась к тому месту гряды торосов, где по предварительной разведке было намечено прокладывать дорогу. Трудно работать при морозе в 47 градусов, в темноте, освещаемой только неярким светом жаровни с соляркой и тонкими лучами ручных фонариков. Лед крепок, как сталь. А отдельные его глыбы кажутся неимоверно тяжелыми. Однако работа кипит, спорится, и гряда торосов расступается перед нашими усилиями. Через два дня упорного труда дорога была готова. Назавтра назначен переезд, и утомленные люди, проваливаясь в глубоком снегу, побрели к лагерю для подготовки грузов, приборов и жилищ к переезду Все это время научные наблюдения не прекращались ни на минуту и проводились по обычной программе.
На следующий день опять начались подвижки льда, разводье опять ожило; придя к дороге, мы ее просто не нашли среди свежих глыб и валов торошения. Результаты нашего труда были уничтожены, но все же с большим риском мы сумели по качающимся льдинам переправить на ту сторону трактор. Был при этом один в момент, когда у всех присутствующих дрогнуло и судорожно сжалось сердце. Трактор с Михаилом Комаровым спустился из молодой лед разводья и по подложенным плахам медленно пополз к противоположному сберегу». И вдруг мы с ужасом увидели, что один обломок льдины стал погружаться, а тракторпостепенно клониться назад. Одно мгновение отделяло его от катастрофы. Но Комаров нашелся, дал полный газ и на максимальной скорости выскочил на старый лед. Минуту царило полное молчание, а потом как разрядка от нервного напряжения грянуло мощнейшее «ура». На той стороне трактор был необходим для подготовки посадочной полосы и приема самолета И. П. Мазурука. который уже просился к нам с праздничными подарками, письмами и настоящей живой елкой.
27 декабря, после особенно сильного торошения, когда край разводья приблизился к лагерю почти вплотную и его опоясало трех-четырехметровой грядой нагромождений, при осмотре обнаружили, что в одном месте скопилось много молодого льда и образовалась естественная переправа. Было необходимо только немного расширить проход и дальше устроить надежную дорогу.
Снова призывно и тревожно зазвучала рында, загорелись факелы и жаровни, зазвенели пешни, лопаты и кирки, вгрызаясь в ледяные глыбы.
Через несколько часов первый домик, буксируемый трактором, медленно пополз к проходу. Эту картину Евгений Яцун не преминул снять на киноленту. Тревожен был момент, когда трактор с домиком на буксире спустился на лед разводья. Затаив дыхание, мы вслушивались, ловя каждый подозрительный звук. Лед дрожал под гусеницами, а из мелких трещинок на нем выступала вода. И когда домик, накренившись, вполз на уступ старого льда, раздался глубокий вздох облегчения. Домик за домиком, воз за возомв течение двух дней мы перевезли все свое имущество на новое и, как нам казалось, такое спокойное и надежное место. На новом месте лагерь устраивался быстро, одновременно с этим готовилась посадочная полоса для приема самолета и шла деятельная подготовка к встрече нового, 1955 года.
30 декабря радисты нам сообщили, что с береговой базы к нам вылетел самолет Мазурука. За последние два месяца это был первый гость с Большой Земли. Илью Павловича Мазурука все полярники знают, и любят как большого друга.
Мне довелось зимовать с ним на Земле Франца-Иосифа в 1937/38 году. Это был трудный год в жизни зимовщиков, но и славный торжеством отечественной авиации, завоеванием полюса и трансарктическими перелетами. Илья Павлович и летчик Матвей Ильич Козлов, имея в своем распоряжении несколько самолетов различного класса, находились на Земле Франца-Иосифа, оберегая папанинскую четверку от неожиданностей суровой арктической природы и льдов Центральной Арктики.
В годы Великой Отечественной войны Мазурук несколько отошел от арктической работы, выполняя ответственные задания правительства. Но когда Главное управление Северного морского пути начало планомерное изучение природы Центральной Арктики, организуя одну за другой высокоширотные воздушные экспедиции в район Северного полюса, Илья Павлович стал постоянным участником этих грандиозных работ, и снова полярники стали узнавать его самолет в воздухе по «почерку полета». Каждый прилет Мазурука на льдину знаменовался каким-нибудь неожиданным сюрпризов: то он доставит несколько ящиков жигулевского пива, то для создания у нас домашнего уюта привезет пушистого кота, то еще что-нибудь интересное. В этот рейс нас также ожидал сюрприз.
В 17 часов московского времени в темноте ночного неба появились огни самолета. Рокоча моторами, ИЛ-12 подошел к лагерю, и вдруг все вокруг засияло ослепительным светом: Илья Павлович сбросил осветительную ракету. Он потом говорил, что ему захотелось хоть на короткое время рассеять темноту полярной ночи, окружавшую наш лагерь уже долгие три месяца.
В зеленоватом свете горящей ракеты наша льдина и лагерь были, что называется, как на ладони. Все предметы как бы сдвинулись и стали меньше. Ближайшая гряда торосов четким рисунком ослепительно забелела на фоне горизонта. Вскоре из-за этой гряды показались посадочные фары самолета, и, пройдя почти вплотную над ней летчик мастерски совершил посадку.
И. П. Мазурук, не только пилот, но и настоящий полярник и исследователь, отправился с А. Ф. Трещниковым к тому месту, где раньше находился лагерь, а теперь громоздились гряды торосов. Вернулся он оттуда молчаливым и притихшим. Слишком велико было впечатление свежего человека от того, что он там увидел.
Через несколько часов самолет улетел, а мы, забыв все на свете, разбирали почту и буквально «глотали» письма с Большой Земли от своих близких, родных и друзей, и долго в эту ночь светились окна домиков и слышались возбужденные голоса зимовщиков, обсуждающих новости и впечатления. Дежурный по лагерю К. М. Курко, обходя домики и лагерь, только сокрушенно покачивал головой, возмущаясь явным нарушением правил внутреннего распорядка.
На следующий день «топилась» баня и коллектив приводил себя в порядок для торжественной встречи Нового года. В кают-компании кипела работа. Редколлегия трудилась над очередным номером стенной газеты «Во льдах»; несколько человек обтягивали потемневшие стены марлей; украшалась елка. Повар Саша с помощниками-добровольцами готовил кушанья и напитки. Коллектив кондитерской фабрики «Большевик» прислал нам в подарок два богатейших шоколадных торта, украшенных разнообразнейшими фруктами.
Пришли телеграммы с новогодними приветствиями. Все телеграммы зачитать было просто невозможно, и Алексей Федорович сообщил список организаций и лиц, приславших нам поздравления. Долго продолжался дружеский ужин. А в это время за стенами домика посвистывал ветер, мел колючий поземок, где-то на окраине поля шло торошение, и луна призрачным светом освещала наш маленький, затерянный во льдах лагерь.
Было очень холодно на улице, и после уютного тепла кают-компании ночной воздух Арктики обжигалразгоряченные лица. Но, несмотря на праздник и новогоднее веселье, то один, то другой зимовщик, мельком взглянув на ручные часы, торопливо уходил из кают-компании, чтобы произвести очередные, наблюдения.
Со встречей Нового года дрейфующая станция перевалила в завершающий период дрейфа. К этому времени льдина, на которой была расположена станция в начале дрейфа, приобрела совершенно другой внешний вид. Последовательные разломы, торошения и перебазировки лагеря создали иной ландшафт. Изменился внутренне и коллектив зимовщиков. Суровей стали лица. Больше собранности и целеустремленности, выдержки, деловой настойчивости и опыта, настоящего полярного опыта, который всегда и всюду определяет успех арктических экспедиций. Коллектив стал единым, готовый к любой неожиданности, любой работе и к любой сложности очередного задания.
Приближалось наступление светлого времени года. В полярных областях восход солнца ожидается всегда с большим нетерпением. Даже и не в столь высоких широтах полярная ночь оказывает влияние на организм человека и на его психику. Почти у всех зимовщиков появляется в той или иной степени раздражительности, плохой сон, отсутствие аппетита и т. д. Автору в свое время довелось зимовать четыре года на Земле Франца-Иосифа, где полярная ночь длится в году 128 суток, и каждый год восход солнца был одним из самых радостных праздников для всех зимовщиков. Всегда звучал в этот день традиционный салют из ружей, оживленней и веселей становились ставшие за ночь сумрачными лица. Преображалась и суровая арктическая природа. Седые базальтовые скалы освещались нежными тонами первых луче солнца, а на ледяных островах лиловатые впадины изумительно гармонировали с розовыми пятнами высоких куполов.
На дрейфующей станции восхода солнца ждали с большим нетерпением. 172 дня полярной ночи с ее тревогами, утомительной работой и физическими лишениями давали себя чувствовать изрядно.
Еще в январе, когда в истинный полдень обычно иссиня-черное небо чуть-чуть бледнело, нам уже казалось, что это близится рассвет. Временами можно было видеть зимовщика, стоявшего около своего. прибора для наблюдений и нарочно погасившего электрический фонарик, чтобы как следует прочувствовать призрачный и почти воображаемый, дневной свет. Дни проходили за днями, и как-то в ясную погоду вдруг стала видна ближайшая гряда торосов. Эта бледная полоска причудливых очертаний привела всех в умиление и долго была предметом любования. Постепенно южная часть неба стала приобретать красноватый оттенок, который все более розовел теплыми, живыми тонами.
День восхода солнца, 11 марта, ознаменовался еще одним радостным событием. Прилетел самолет с письмами, посылками и свежим продовольствием. В 14 часов 35 минут по московскому времени И. М. Шариков заметил впервые признаки восхода солнца и поднял крик на весь лагерь. Из домиков и рабочих палаток моментально выбежали все зимовщики. На юге над грядой торосов алела яркая черточка искаженного рефракцией солнечного диска. Эта черточка вскоре превратилась в половину окружности, и первые холодные лучи осветили льдину.