Али Асгар МохаджерПОД НЕБОМ ПУСТЫНИДеште-Кевир
Приближались новогодние каникулы 1961 года. Нам посчастливилось в эти дни совершить поездку на окраины Великой Соляной пустыни Деште-Керир. Поездку возглавлял доктор Хафез Фарманфармайанпрофессор истории Тегеранского университета. Он помог собрать средства для путешествия. Благодаря его настойчивости велись эти записки. Хотя автором книги является один человек, она представляет тем не менее квинтэссенцию увиденного и услышанного в пути всеми участниками экспедиции.
Разумеется, записки эти не претендуют на научно-исследовательский характер. Они не сообщат читателям ничего нового, неизвестного до сих пор. Это не дневник путешествия и не историческое или географическое изыскание.
Не будет также излишней скромностью признаться и в том, что участники этого путешествия не смогли даже как следует познакомиться со многими достопримечательностями пустыни Деште-Кевир, о которых писали их предшественники.
Однако и древние путешественники оставили существенный пробел в описании пустыни: они ничего не рассказали о людях, населяющих край.
Если наши заметки нарисуют картину жизни людей этих районов Ирана и донесут их голос до читателей, мы будем считать себя вознагражденными с лихвой.
Глава первая
Подготовка к путешествию, Неподобающая для экспедиции одежда, Витамин «В» в комплексе и конфеты шанар-панир, Летняя веранда кафе-ресторана в Новом Шемираке, Яичница на вазелине, Запрещение начальника полиции Нума фотографировать, Мечеть, К умений горшечник, Чалмокосцы в гостинице «Бахар», Шоссе КумКашан, Страх перед скорпионами Кашана, Фотограф без фотоаппарата, Аромат кардамона и розовой воды «голаб» на кашансном базаре, Раскрытие «тайной секты, нетерпимой к памятникам старины», Попечители святилищзнатоки древности, Ткачи паласов зилу в Кашане, «Медведи» на ткацкой фабрике.
Мы готовились к путешествию около месяца, воображая, будто направляемся на вершину легендарной горы Каф. Когда спрашивали, где мы собираемся провести новогодний праздник, мы неторопливо и хладнокровно отвечали: «В Соляной пустыне Деште-Кевир». Потом устремляли немигающий взор в собеседника и молча ждали, когда он снова обретет дар речи и распространится о риске этого предприятия. Один из знакомых говорил: «Эй, брат, Соляная пустыня не место для прогулок и развлечений. В таком пекле не на что смотреть» Другой вторил ему: «Слыхал я, что страшнейшие песчаные бури и летучие пески в этой пустыне сбивали со следа целые караваны верблюдов и погребали их в своих недрах. Как вы решаетесь ехать туда?»
Примечательно, что такие разговоры в конце концов нагнали-таки на нас страху.
Листая книги Насире Хосрова, Ибн Хаукаля, Мукаддаси и европейских путешественников о пустыне Деште-Кевир, мы серьезно начинали побаиваться такого путешествия. Ведь кого-кого, а самих-то себя мы не могли обмануть!
Ни много ни мало, а вот уже целых двадцать лет мы ежедневно свершали походы из дома на службу, усаживались там за письменные столы. К нашим услугам всегда были готовы обед и ужин. Если вдруг неожиданно поднимался ветер, мы тотчас захлопывали окно; лил дождьбрали зонты, плащи, галоши; становилось жарковключали кондиционер, а холодноэлектрический камин «Колеман».
Случалось нам почитывать хроники путешествий, греясь и нежась у теплых печей.
Уже перед самым отъездом мы достаточно четко уяснили, что никогда не путешествовали по Соляной пустыне с Насире Хосровом! Насире Хоеров и другие совершили эти путешествия без нас. А мы лишь читали о них, уютно устроившись в весьма комфортабельных гостиных. Может, действительно, не узнавши броду, лучше не лезть в воду? Пожалуй, не мешает посоветоваться с учеными-знатоками, выведать всю правду, хорошую и плохую, о страшной пустыне.
Ученые, должно быть, не раз совершали поездки в эти места и отлично осведомлены об опасностях путешествия. Они знают географию этих районов, досконально изучили ветры, бури и летучие пески пустыни.
Мы направились к одному ученомуспециалисту по засушливым, безводным районам. Что же он нам сказал? Как вы думаете? Он говорил с нами обо всем, кроме качеств самой пустыни. Из его речей мы могли сделать вывод, что пески Деште-Кевира достались ему в собственность по наследству от отца, что право владения этими землями навсегда закреплено в управлении имуществом за его семьей. И худо придется тому, кто ступит ногой на эту землю. Пропадет ни за что. Если же он, ученый муж, соблаговолит разрешить поездку туда, а путешественники захватят с собой по меньшей мере два «виллиса», один геликоптер с радиопередатчиком, цепи для прокладки путей в песках, тогда, конечно, дело пройдет успешно. Правда, при этом он должен дать еще строгий наказ из Тегерана, чтобы в пустыне не лил дождь и не дул ветер!
После такой беседы опасения и страхи возросли. Нам стало мерещиться, что «божья пустыня» похожа на торговую лавку, отступное при передаче которой достигло фантастических размеров.
Мы зареклись не ходить больше к ученым-знатокам, решили как-нибудь сами справиться со своими сомнениями.
Сговорились с одним фотографом, объяснили ему цель поездки. «Что за чудесное путешествие! воскликнул он. Обожаю такие приключения, и мой фотоаппарат готов для съемки. Когда же двинемся в путь?»
После долгих споров решено было отправиться в дальнюю дорогу на рассвете 26 эсфенда 1339.
* * *
Сказаносделано. Когда мы выехали из городских ворот, на часах было ровно половина седьмого утра. Позади остались по-весеннему оживающие поля Алиабада.
Даже внешний наш вид свидетельствовал о безрассудстве предпринятого путешествия. Представьте себе, что некий хорошо одетый отпрыск английских лордов попадает в одну компанию с парнем из тех ханиабадских типов, какие водятся в Тегеране, да еще вдобавок к ним присоединяется ловкий исфаганский торговец. Потом эту тройку сажают в машину, которую ведет чрезвычайно воспитанный и дисциплинированный учрежденческий шофер, и отправляют в самое пекло пустыни! Вот так выглядела наша компания. Одежда путешественников могла вызвать у прохожих только смех. У одного костюм был отутюжен с иголочки, а рядом его сосед облачился в грубое платье альпиниста. Фотограф лихо натянул спортивную куртку, а возле него, сгорбившись, скромно сидел наш шофер. В машине. среди хаоса дорожных припасов мелькали яркие коробки зеленого горошка, банки рыбных консервов среди нейлонового белья вперемежку с пижамами и кальсонами. Узкие изящные фляги с виски стояли на жестяном умывальнике, а витамин «В» в комплексе и туалетная бумага обрели соседство со связкой чеснока и пачкой конфет шакар-панир.
В багажнике машины было навалено столько груза, что его вполне хватило бы для поездки на Северный полюс. Мы захватили лопату и кирку, широкие доски и канистру для воды, бензин и массу точных приборов для исследований. Я не представлял себе, кто из нас четверых смог бы справиться с киркой или лопатой, если, не дай бог, это понадобилось бы. Ручка толстенной лопаты вряд ли подошла бы даже иездскому чернорабочему, не то что нашим тонким пальцам, привыкшим листать страницы исторических хроник или нажимать спусковую кнопку фотоаппарата. Да разве можно сыскать в Тегеране хоть одного родителяда простятся ему грехи, который приучал бы обожаемое детище к «презренному» домашнему труду, не говоря уж о работе с лопатой? Не успели мы доехать до Кехризека, как один из спутников вытащил из кармана маленький, тюбик и, аккуратно отвинтив крышечку, начал мазать губы тонким слоем крема.
Сухость губ и употребление кремаэто лишь пролог к главе о поисках удобного места для короткого привала в ущелье Хасанабад. Там, в Новом Шемиране, был ресторан. Мы подкатили к летней веранде ресторана, и наш благовоспитанный шофер со словами «Слушаюсь, корбан!» затормозил машину.
Так как Хасанабад расположен недалеко от Тегерана, можно было заранее сказать, что вкус масла и сыра в этом кафе не будет отличаться от вазелина. Вскоре, однако, выяснилось, что такое предположение являлось оскорблением вазелину.
Боясь ресторанного масла, мы попросили изжарить яичницу на сливочном масле, которым заранее запаслись.
Спустя некоторое время перед нами на столе появилась тарелка с шипящей яичницей. Мы тотчас удостоверились, что хозяин кафе, припрятав наше масло, радушно угостил нас блюдом, приготовленным на каком-то другом масле! Видно, ему сначала хотелось сжечь эту яичницу, но потом он раскаялся в своих намерениях и остановился на полпутинесколько кусков ее были съедобными.
В ресторане завтракали кроме нас еще два-три шофера грузовых машин со своими подручными. На столе у них стояла миска отличного маста. Перед каждым лежал хлеб. Мозолистые, измазанные в тавоте руки брали хлеб, неторопливо тянулись к миске с кислым молоком, макали его и отправляли в рот. После некоторой паузы операция повторялась. Шоферы знали по опыту, что лучшим завтраком в пути является кислое молоко, особенно если прибавить к нему сахара. Чрезвычайно непринужденно предложили они нам отведать хлеба с мастом. Мы не заставили себя ждать. Это был поистине замечательный завтрак. «Куда ни едем, рассказывали они, обязательно покупаем хороший мает и кладем в тряпку. Вода стекает, и получается творог. Когда нужно, берем немного этого творогу, распускаем в тепловатой воде, чтобы стал сочнее, добавляем туда сахара и едим с хлебом».
Что ни говори, а эти шоферы оказались гораздо умнее нас. Их не волновала проблема масла и сыра в кафе Нового Шемирана.
Не успели мы проглотить последние куски хлеба, как в кафе с гамом и криком ввалилась орава охотников. Красивые патронташи и сверкающие дула ружей слепили глаза. По счастливой случайности эта компания приехала в Хасанабад тоже из Тегерана. Из шумной их беседы мы поняли, что охота была для них скорее предлогом к развеселому путешествию. В этой компании заводилой и шутником оказался седой невысокий старик. Лицо его начинало улыбаться раньше, чем раскрывался рот. Раскаты хохота взлетали как мыльные пузыри, он смеялся громче всех. Черты лица охотника были довольно привлекательными, и наш фотограф, как черепаха, потихоньку вылез из своего панциря; в его глазах загорелся огонек творческого азарта. В терном кафе он выбрал наилучшее место для съемки и попросил охотников позировать. Те бодро согласились.
И тут мы поняли, что фотограф ехал за чудесами и сенсациями, нам же хотелось запечатлеть на пленке обыденную жизнь людей, которые трудятся не покладая рук в селах и деревнях пустыни Деште-Кевир. Кроме этого основного расхождения во взглядах наш фотограф бесспорно обладал одним положительным качеством и двумя простительными маленькими слабостями. Его положительное качество заключалось в необыкновенной разговорчивости. Он ни на минуту не замолкал. Если в пути случалось кому-нибудь прихворнуть и угрюмое молчание угрожало экипажу, стоило слегка зацепить нашего фотографа, и он начинал говорить! Перед нашим взором возникали целые картины красот и мерзостей природы, мастерски нарисованные прирожденным оратором в ярких словесных образах.
А недостатки его были таковы: во-первых, он терпеть не мог фотографировать; во-вторых, всячески мешал другим делать это.
Уже у Кушке-Носрет Глаза путников начали слипаться. Еще бы! После отъезда на рассвете и пережитых накануне волнений как не захотеть спать? От нечего делать те, кто еще бодрствовали, меланхолично считали пролетающие мимо телеграфные столбы. Форма и вид их красноречиво свидетельствовали о нерадивости строителей. Даже самые неопытные руки в обычное время никогда не смогли бы вбить в благословенно ровную землю столь кривые колья.
К полудню мы добрались до Кума. Вы сами знаете, что творится в Куме в предпраздничные дни, сколько туда съезжается «божьего люда»! Нам, конечно, хотелось получше познакомиться с городом и кумскими жителями, но не в такой свалке, толпе и гомоне. Поэтому мы решили сначала направиться к месту, которое неизвестно почему называется «обителью исцеления».
Если вы встанете на кумской площади лицом ко входу на базар, то как раз напротив, в проходе, увидите постоялый двор. По слухам, он был давным-давно выстроен здесь каким-то сердобольным лекарем. Видно, этот лекарь принимал больных тут же. Над дверьми дома до сих пор сохранились коврики, на которых красовались стихи соответствующего содержания. Наверное, в те времена болящие Кума уже если и попадали сюда ненароком, то сначала должны были прочесть для храбрости эти стихи. Ну, а если все-таки не помогало, то тогда уж покорно протягивали лекарю ночные горшки и давали щупать пульс. Мы не удержались от соблазна списать слово в слово эти довольно-таки тяжеловесные стихи. Вот они:
Да будет всесильно лекарство и вечна хвала исцеленью.
Здесь пышно шатер свой раскинула мудрость,
Там высится храм ублаженья аллаха.
Здесь радость надежды являет болящим лекарство.
Тамвечный покой, души исцеленье,
Здесь двигает всем медицина, наука всесильная греков,
наука о таинствах тела,
А тамоткровенья Корана и вечная заповедь бога.
Здесь мудрость родит размышленья, терзанья ума
и познанье.
Могущество мира того в единственном гласе судьбы
покорности вечному року.
Наверное, автор стихов и сам понимал сильную погрешность их против здравого смысла. Поэтому, желая искупить вину, он расписал по обеим сторонам двери наверху пространную газель. Надпись эта также была сделана на ковриках:
Очарованный влюбленный занемог в разлуке долгой,
Лишь любовное свиданье излечить смогло б его.
Если встанет в изголовье над больным сама любовь,
Ничего тут не поможет, кроме родинки лукавой,
Розовых ланит чудесных и граната уст любимой.
Сердцу, раненному горем, и мятущемся в печали,
Утешеньем станет песня, виночерпий с полным кубком,
страстный танец и веселье, нежной лютни перезвон.
Мозг, отравленный сомненьем, ядом мысли и терзанья,
Ищет полного забвенья в зелени прохладной сада,
Трав, цветов, узорах слова и преданьях старины.
Если от такой болезни исцеление не скоро снизойдет
на человека,
Удивляться здесь не надо.
Ибо, кто познал страданья, лихорадку мук любовных,
Испытал тот боль незнанья, близкую лишь тем, кто
вечно к высшей истине стремится.
Ну, а если жар любовный постепенно ослабеет и
родит покой и благость,
Вот уж это будет чудом!
* * *
Город Кумрай для праздных и убежище для страждущих. Многое из жизни современного Кума подтверждает слова Якута об этом городе. Если вам удастся попасть в Кум 17 марта, остановитесь на улице Пророка и понаблюдайте за толпами людей. Вы согласитесь с мнением Якута. В пестрой толпе паломников колышутся палевые чалмы из Джоушегана, войлочные шапки из Бафка, велюровые шляпы из Тегерана, «шаб-колах»домашние шапочки зеленого или желтого цветаиз Рафсенджана, мешхедские покрывала от солнца, кепки из Резайе, кожаные шапки из Себзевара, белые и красные фески из Сенендеджа, клетчатые платки из окрестных сел и деревень. А как одеты люди! Головные уборы абсолютно не гармонируют с их костюмами. Пу-, блика щеголяет в широченных штанах из хлопчатобумажной ткани различных расцветок фирмы Хадж Али Акбари, зеленых шалях, бостоновых пиджаках, поверх которых надеты лаббаде, наброшены толстые и тонкие аба, а иногда и просто пижамы. Вот как примерно одет житель Рафсенжана, приехавший в Кум на праздники: на головекепка, на шеезавязанный крупным узлом галстук, от плеч до поясабостоновый пиджак, нижеотутюженные, обуженные, наподобие ружейного дула, брюки, поверх всего этоготонкое заплатанное аба, на ногахгиве, надетые на босу ногу.
Трудно, конечно, представить, что иранский народ не имеет национальной одежды. Однако внешний вид людей, прибывших в Кум со всех концов страны, заставляет усомниться в этом. Дело в том, что какой-нибудь керманшахский крестьянин или себзевйрский чернорабочий, продавец фруктов из Горгана или аптекарь из Джандака ни за что не наденут привычной домашней одежды, когда они отправляются на паломничество в Кум. Уже на подножке маршрутного автобуса люди отрекаются от одежды своих дедов и покупают по дороге все, что ни попадется под руку. Только бы не ударить лицом в грязь в новом месте перед своими же соотечественниками! А те, глупцы, тоже напяливают на себя пестрые тряпки, и, таким образом, священный город Кум превращается в месиво самых невообразимых красок.