После получения ультиматума Окленда все переменилось. Хотя официально Дост-Мухаммед все еще продолжал относиться к русской миссии прохладно, Бернс прекрасно понимал, что позиция британской стороны слабеет с каждым днем, а положение Виткевича все более укрепляется. Поговаривали даже, что Виткевич предлагал Дост-Мухаммеду отправиться от его имени к Ранджит Сингу, тогда как Бернс столкнулся с незавидной задачей требовать, чтобы его старый друг направил правителю сикхов формальный отказ от своих притязаний на Пешавар. Если верить Мейсону, то Бернс в тот момент испытывал глубокое отчаяние, видя, как Индия не в состоянии понять долгосрочную ценность дружбы с Дост-Мухаммедом. Но ни он, ни Мейсон тогда не знали, что у генерал-губернатора и его советников уже зрели насчет Афганистана совсем другие планы, в которых Дост-Мухаммед фигурировал совсем в иной роли.
И вот 21 апреля 1838 года жребий был брошен. Вместо того чтобы отправить Виткевича обратно, как настаивал Окленд, Дост-Мухаммед принял русского посланника в своем дворце за стенами Бала Хиссара со всеми мыслимыми знаками уважения и дружбы. «Виткевич, готовый пообещать афганцам луну с неба, лишь бы вытеснить из Кабула англичан, переиграл соперника, просто дождавшись нужного момента», пишет Хопкирк, совсем забыв о том, что Дост-Мухаммед сначала обратился к России, а уже потом попробовал все же договориться и с Англией. Однако Англия, как мы видели, не очень-то пыталась понять, что именно нужно эмиру Афганистана, и всеми силами лишь навязывала ему свою волю.
Как бы то ни было, Бернсу пришлось покинуть Кабул и доложить начальству о неудаче своей миссии. После прощальной аудиенции у Дост-Мухаммеда, состоявшейся 27 апреля 1838 года, где обе стороны выразили друг другу глубокие личные сожаления, а эмир заявил, что его уважение к британцу независимо от случившегося останется неизменным, Бернс и его спутники отбыли домой. В следующий раз Бернсу было суждено вернуться в афганскую столицу уже при совершенно иных обстоятельствах.
3
После сообщения Роулинсона о вмешетельстве русских в афганские дела в Герат для скрытного наблюдения за развитием событий был тотчас направлен сотрудник политической службы Ост-Индской компании лейтенант Элдред Поттинджер. Лейтенант прибыл в Герат 18 августа 1837 года, выкрасив кожу темной краской и выдавая себя за мусульманского паломника. Попутно он собирался заняться обычной разведдеятельностью в рамках Большой игры и даже не подозревал, что проведет в Герате больше года. Элдред был племянником пионера Большой игры полковника Генри Поттинджера, который еще в 1810 году занимался разведкой в южной и юго-восточной частях Иранского нагорья. Его коллега по той разведке Чарльз Кристи погиб в 1812 году, обучая персидскую пехоту воевать с русскими казаками. Генри же был удачливее, написал книгу о своих приключениях и заразил страстью к игре юного племянника, который уже в возрасте двадцати шести лет был отправлен в Афганистан. К этому времени юный Элдред успел побывать в Пешаваре и незадолго до прибытия туда Бернсав Кабуле, причем так и оставшись неузнанным. На этот раз уже на третий день его пребывания в столице Камрана по базарам поползли пугающие слухи о мощной персидской армии, которая под командой самого шаха идет на город из Тегерана.
Услышав о приближении персов, Камран, воевавший в это время на юге, немедленно поспешил обратно, чтобы защитить свою столицу. В юности он был великим воином и, как говорили, мог одним ударом разрубить пополам овцу, а стрела его пробивала насквозь корову. Но постепенно правитель погряз в разврате и пьянстве, уступив реальную власть своему визирю, Яр-Мухаммеду, человеку неслыханной жестокости. Накануне предстоящей осады Яр-Мухаммед отдал приказ хватать и казнить всех, чья лояльность вызывала сомнения, и особенно тех, кто как-либо связан с персами. Сельским жителям было приказано собрать весь урожай и перевезти зерно и другие продукты в город, все же остальное, что могло пригодиться врагу, включая плодовые деревья, попросту уничтожить. Для проверки выполнения этого приказа он даже послал войска. Одновременно началось интенсивное укрепление массивных, но в основном глинобитных крепостных стен Герата, опасно обветшавших от длительного бездействия. И наконец, чтобы шпионы не могли покинуть город и передать врагу сведения о подготовке к обороне, были закрыты все городские ворота.
В это время Поттинджер, продолжая оставаться неопознанным, вполне довольствовался скромной ролью наблюдателя, как вдруг однажды на базаре чья-то мягкая рука опустилась ему на плечо, и раздался шепот: «Выангличанин!» К счастью, человек, разоблачивший его, оказался гератским врачом, старым другом Артура Конолли, путешествовавшим с ним семь лет назад. Он неоднократно бывал в Калькутте и мог узнать европейца даже с выкрашенным лицом. Врач решительно посоветовал Поттинджеру не рисковать более, а отправиться прямо к Яр-Мухаммеду и предложить ему свои услуги.
Визирь принял англичанина с энтузиазмом, ибо всем было ясно, что схватка предстоит серьезная и так просто, как раньше, отбить персов не удастся. Дело было не столько в том, что войсками шаха, как полагали в персидском лагере, негласно руководил русский генерал Симонич, сколько в батальоне, сформированном из бежавших в Персию русских дезертиров. Николай I просил шаха выслать всех русских дезертиров в Россию, однако шах, сделав вид, что просьба эта не застала его дома, увел их с собой под Герат. Русских же солдат к тому времени в Азии уже научились побаиваться. Кавалерия Камрана, высланная, чтобы беспокоить передовые отряды персов, вернулась с жалобами на их непривычную тактику. Вместо обычных беспорядочных масс войск, столь уязвимых для атак афганских всадников, теперь их встречали руководимые русскими компактные и прикрываемые артиллерией отряды.
В своем официальном отчете лейтенант Поттинджер мало говорил о своей роли в обороне Герата, хотя к поведению других, особенно Яр-Мухаммеда, отнесся весьма критически. Кроме этого во время осады Поттинджер вел дневник, благодаря которому английский историк сэр Джон Кэй и смог по кусочкам собрать красочный рассказ о тех волнующих событиях, что легли в основу его знаменитой книги «История войны в Афганистане». К сожалению, позднее из-за пожара в кабинете Кэя дневник был утрачен
Персидская армия прибыла к Герату 23 ноября 1837 года. Руководить осадой молодой еще Мухаммед-шах доверил своему министру Мирзе Хаджи-Агасси. Он дал ему полную свободу действий, и действительно все приказы и распоряжения во время осады Герата исходили только от Мирзы, у которого не было никаких военных знаний. Он даже никогда не покидал лагерь, чтобы поближе взглянуть на Герат. У шаха было около тридцати тысяч войска и шестьдесят орудий, а город защищали от двух до трех тысяч человек. Однако взять город персам так и не удалось.
Первая же ошибка, которую сделал Мирза, заключалась в том, что он велел блокировать из пяти только двое городских ворот, объясняя это тем, что хотел дать жителям (в основном персам-шиитам) возможность оставить город и присоединиться к своим братьям по религии в лагере. Однако боязливое, угнетенное персидское население не тронулось с места, потому что энергичные, дикие афганцы никогда не позволили бы им покинуть город. Затем Хаджи приказал обстрелять одну из четырех угловых башен, Бурдж-Хакистер, потому что в свое время Надир-шах проник в город через такую башню. Однако сотни ядер, выпущенных по башне, лишь застревали в ее глинистой массе, не причиняя ей особого вреда.
Для полноты картины приведем здесь выдержку из воспоминаний русского офицера Бларамберга: «О полнейшем невежестве персов в искусстве осады свидетельствовала, впрочем, и манера обстрела. Шах, например, приказывал произвести сегодня по башне или стенам 100 выстрелов, на другой день50 и т. д. После этого Его Величество, сопровождаемый большой свитой, отправлялся на возвышение, чтобы, как в спектакле (тамаша), наблюдать за обстрелом. Когда при ударах ядер о глиняные стены поднималась столбом пыль, вся свита в восторге громко восклицала: Барек Аллах! Ой, джан! Маш Аллах!но никто из них не мог и не хотел понимать, что это была напрасная трата пороха и что таким способом ничего нельзя добиться».
Недели сменялись неделями, месяц месяцем, а ни одна из сторон так и не могла добиться перевеса. Персам удалось прорваться через внешнюю цепь оборонительных сооружений, но окружить город полностью они не смогли. Дошло до того, что на полях возле городских стен даже в самый разгар боев пасли скот. Каждую ночь осажденные афганцы устраивали вылазки, но выбить врага с занимаемых позиций также были не в состоянии.
Персы постоянно обстреливали крепостные стены, и защитники столь же постоянно их ремонтировали. Но помимо пушек, нападающие пользовались ракетами, чей «огненный полет над городом вселял ужас в сердца людей, которые сбивались в кучки на крышах домов, молясь и стеная», рассказывал Кэй. Еще более точными, чем пушки и ракеты, оказались мортиры; за месяцы осады они превратили немало домов, лавок и прочих зданий города в груды щебня. Одна такая бомба пролетела шипя, с дымящимся фитилем, рядом с домом Поттинджера, пробила крышу соседнего дома и упала возле спящего ребенка. Перепуганная мать бросилась между нею и младенцем, но через несколько секунд бомба взорвалась и оторвала ей голову; упавшее на ребенка тело задушило его.
Афганцы оборонялись фанатично. Один из варварских методов, введенных Яр-Мухаммедом для укрепления духа войск и устрашения противника, заключался в том, что головы убитых персов отрезали и предъявляли ему, после чего рядами выставляли их для всеобщего обозрения вдоль крепостных валов с целью устрашения неприятеля. «За эти кровавые трофеи всегда выдавалась награда, и воины гарнизона действительно очень старались получить ее», писал Поттинджер. Однако с военной точки зрения, отмечал британец, подобная практика была не только отвратительна, но и вредна, поскольку защитники, вместо того чтобы выполнять свои задачи, слишком увлекались отрубанием голов, и вылазки против атакующих становились малоэффективными. Вела она и к различного рода соблазнам. Как-то раз после очередной вылазки один афганец принес Яр-Мухаммеду пару ушей. «Халат и несколько дукатов получил этот мясник в награду», рассказывал Поттинджер. Однако не успели его ни о чем расспросить, как он исчез. Через полчаса явился другой солдат, на этот раз с покрытой грязью отрезанной головой в руках. «Визирю показалось, что на ней нет ушей, и он приказал одному из слуг осмотреть ее. Тогда хозяин отвратительного трофея тут же швырнул его на землю и пустился прочь со всей скоростью, на какую только был способен». Когда голову тщательно осмотрели, обнаружилось, что у нее не только нет ушей, но и принадлежала она не врагу, а одному из защитников, погибшему во время вылазки. Человека, который ее принес, разыскали, схватили и представили Яр-Мухаммеду. Визирь приказал избить мошенника до полусмерти. Однако того, который принес уши и получил за это награду, так никогда и не нашли, хотя Яр-Мухаммед обещал отдать халат и деньги любому, кто его приведет. Впрочем, афганцы были не одиноки в своем варварстве. Мало того, что персы точно так же охотились за головами афганцев, они еще и пленных врагов подвергали всевозможным истязаниям, вплоть до потрошения.
Порой случались и моменты, напоминавшие фарс. Однажды защитники не на шутку испугались таинственного сверлящего звука, который, казалось, доносился с вражеских позиций, где солдаты копали большую яму. Все немедленно решили, что они роют туннель под крепостным валом, чтобы подвести под него мины. Звук все не прекращался, и беспокойство росло, начались отчаянные попытки найти туннель и залить его водой Истинный источник звука обнаружили только через несколько часов: им оказалась «бедная афганка, моловшая зерно ручной мельницей», рассказывал Поттинджер.
Сам лейтенант всю осаду работал не покладая рук, поддерживая дух защитников города, что приходилось делать нередко.
«Его активность была неисчерпаемой. Он всегда был на валах, готовый подсказать вдохнуть своим воодушевляющим присутствием новое мужество в афганцев», писал Кэй. Поттинджер объяснял неудачи осады некомпетентностью персов и их, естественно, русских советников, утверждая при этом, что Герат легко можно было бы взять одним британским полком. Здесь можно привести также свидетельство Бларамберга, вскоре прибывшего вместе с Симоничем в лагерь персов: «европейцу трудно представить себе, как могла армия численностью около 30 тысяч человек с 60 пушками десять месяцев безуспешно стоять под стенами города, который, начисто лишенный пушек, обороняло лишь от 2 тыс. до 3 тыс. афганцев. Однако осаждавшими были персы»
Зима 18371838 годов выдалась в районе Герата очень теплой. За всю зиму только один раз выпал снег; недолго продолжался и сезон дождей. После того как армия персов простояла под Гератом три месяца без малейшего успеха, 26 февраля 1838 года первый министр Мухаммед-шаха приказал наконец блокировать и остальные трое ворот, чтобы полностью изолировать город. Теперь он намеревался действовать активно, и вот каким оригинальным способом. Несмотря на то что персидская армия располагала шестьюдесятью пушками, среди которых были двенадцати-, восемнадцати-и двадцатичетырехфунтовые, первый министр полагал, что их калибр недостаточен, чтобы овладеть Гератом. Он приказал построить в лагере литейную мастерскую для отливки сорокадвух-, а позднее семидесятифунтовых пушек. С этого момента он каждое утро пропадал в своей новой мастерской, даже завтрак ему приносили туда.
Именно в этот день, 26 февраля, из Тегерана в лагерь под Гератом в сопровождении артиллерийского полковника Тодда, майора Ферранда и нескольких английских сержантов срочно выехал сам Мак-Нил. Цель этой спешной поездки заключалась в том, чтобы склонить шаха снять осаду Герата, в противном случае побудить защитника города Яр-Мухаммеда, а также его тайного советника и помощника английского лейтенанта Элдреда Поттинджера затянуть оборону Герата до тех пор, пока Англия официально не вмешается в это дело. Между тем бюрократическая машина наконец сработала, и требование Николая I о возвращении в Россию всех русских дезертиров официально дошло до Тегерана. В результате 21 марта 1838 года граф Симонич во главе небольшой экспедиции также направился под Герат, чтобы забрать оттуда всех русских дезертиров. Он прибыл в персидский лагерь 9 апреля.
Как 11 апреля докладывал Пальмерстону Мак-Нил, все пять месяцев осады персидские войска испытывали отчаянную нужду в продовольствии и питались лишь теми дикими растениями, которые удавалось найти.
«Без платы, без соответствующего обмундирования, без какого-либо продовольствия войска круглосуточно находятся в траншеях, не имея смены. Временами они стоят там по колено в воде и грязи, и поскольку смерть ежедневно уносит от десяти до двадцати человек, боевой дух и выдержка начинают сдавать. Если шах не сможет организовать регулярное снабжение своих войск продовольствием и одеждой, осада, скорее всего, и так пройдет впустую», писал Мак-Нил.
В это же время прибывший в лагерь персов в свите Симонича Бларамбергтак пишет в своих воспоминаниях: «Вид персидского лагеря, беспорядок и грязь, которые там господствовали, солдаты в рваных мундирах, множество бродячих собак, которые держались в лагере или вокруг него, валявшиеся кругом куски войлока и костии вообще все, что здесь происходило, было для меня новым и тем более неприятным, потому что я уже давно привык к большому порядку, чистоте и даже элегантности русских военных лагерей».
Однако положение защитников было еще хуже. Острая нехватка пищи и топлива, усиливающаяся по мере продолжения осады, привела к тому, что болезни и голод стали уносить жертв не меньше, чем персидская артиллерия. Дома разбирали на дрова, лошадей забивали на мясо, всюду высились груды мусора, непогребенные трупы смердели и увеличивали опасность возникновения эпидемии. Чтобы облегчить положение осажденного города, недееспособным жителям предложили его покинуть. О том, что ожидает их за городскими стенами, теперь уже никто не думал. С осаждающими этот вопрос также не обсуждался, ибо они наверняка не пошли бы ни на какие уступки.
И вот около шестисот стариков, женщин и детей вышли через городские ворота, чтобы попытать счастья у персов. «Неприятель поначалу открыл огонь, но затем, поняв в чем дело, попытался камнями и палками загнать беглецов обратно», писал Поттинджер. Тогда, чтобы предотвратить их возвращение, власти Герата, взявшие на себя ответственность за операцию, приказали открыть огонь с крепостных валов, что привело к еще большему числу жертв, чем от огня персов, которые в конце концов позволили несчастным пройти.