Конечно, все, что я тебе рассказываю, относится к семейным преданиям.
Все это мне рассказал мой дед, а дедуего отец.
Это кресло долгое время было нашей семейной реликвией и достопримечательностью.
Както меня вызвал к себе умирающий дед (его тоже звали Николаем). Умирал он в маленькой комнатушке, бывшей дворницкой. Советская власть уплотнила старика, поселив в его усадьбе семьи рабочих.
Впрочем, Николай глубоким стариком еще не был, было ему около шестидесяти. Но он долго болел и сильно кашлял. Дед ругал своего сынамоего отца Геннадия, сбежавшего после гражданской войны в эмиграцию, бросившего его на произвол судьбы в стране большевиков. При этом он заметил, что тот наотрез отказался пользоваться этим креслом.
Я же прикинул, что оно может пригодиться. Так я стал обладателем этой магической вещи! Дед спустя неделю умер, а я старался, чтобы все забыли о нем, от отца даже отрекся.
Я еще с детства писал туманные стихи о любви, а новая власть, новый строй требовали совсем иных сочинений.
Помимо патриотических высокопарных стихов, воспевающих новую власть и ее героев, я взялся писать стишки для детей и очень в этом преуспел, таким образом, став у истоков детской литературы».
За ваши стихи о Троцком пострадал мой отец, сказал я Роману Тайну, строго смотря ему в лицо.
Тот поднял брови, как будто удивился тому факту, что в моем сознании уже давно живут, как вовсе самостоятельные существаон и его фантом, а потом начал доказывать, что стихотворение было написано еще в то время, когда Троцкий занимал большое место в истории молодого Советского государства, считался героем революции и гражданской войны.
***
Затем Роман Тайн продолжил свой рассказ.
«Что и говорить, молодость я провел бурную, не буду скрывать!
И новым подарком я пользовался щедро.
Теперь стали не нужными переживания, сложные внутренние метания, кризис души. Я оскорблял, я бросал, я соблазнял, я совершал еще массу других грехов, но, если эти проступки могли повредить моей будущей карьере, или в жизни, я садился в кресло и совершал дезертирство, убегая в прошлое.
Ох, обо всех своих грехах даже не хочется вспоминать, настолько это кажется сейчас противным!
Мои хитрые лавирования в жизни, а также удачный брак, позволили избежать ареста во время страшных сталинских «чисток» в конце тридцатых годов. Потом грянула война. На меня, как на работника идеологического фронта, была наложена бронь. На фронт я выезжал крайне редко. Писал очерки о тружениках тыла.
Но любил я тайно другую женщину. Звали ее Верой. Это была твоя мать, Юра. Я хотел уйти от опостылевшей жены к своей возлюбленной Вере, между нами вспыхнула пламенная любовь Но начались новые аресты.
В таких условиях мне важнее было оставаться в семье, ведь отец моей жены был крупным начальником. И я, после тяжелого объяснения с Верой и ее отцом (твоим дедушкой), ушел, оставив девушку беременной. Лишь много позднее узнал, что отец Веры скончался от инфаркта.
Тут случилась беда! Внезапно арестовали отца моей жены. И все, что было тщательно выстроено, стало рассыпаться как карточный домик!
Я прекрасно помню тот деньпятое марта пятьдесят первого года, когда на лестнице зазвучали тяжелые шаги.
За мной пришли! Меня обвиняли в антисоветской пропаганде и даже в шпионаже! Начался обыск.
Я понял, что мне пришел конец. Лагеря я не вынесу! И я стал представлять себе, что все это происходит не со мной. Я прикинулся заболевшим, солгал, что мне плохо и попросил разрешения присесть в кресло, то самое, что прикрытое пледом, стояло в углу.
Я максимально сосредоточился и представил вместо себя другого человека, своего двойника. И пока работник госбезопасности ходил на кухню за водой, я погрузился в некое туманное пространство, а очнулся сидящим в пустой комнате. На календаре стояло четвертое марта! Значит удалось!
Но это, конечно же, не означало полного спасения от беды!
Меня могли арестовать Откуда мне тогда было знать о появлении в физическом мире моего собственного двойника, и что именно его отправят в тюрьму вместо меня?
И я начал лихорадочно собирать вещи.
Впрочем, буду краток, ибо эту трусливую суету мне сейчас неприятно вспоминать.
Короче говоря, мне удалось скрыться. Признаюсь в одном нехорошем поступкеприхватил с собою бриллианты своей жены. И собственные сбережения, конечно! Потом мне это пригодилось.
В первую очередь, под вымышленным именем, я снял комнату в частном секторебуквально на окраине города, районе, кишащем криминальными элементами. Затем я нанес тайный визит художнику Абраму Альперовичу. Этот малеватель не раз делал иллюстрации к моим произведениям, а также нелегально приторговывал подделкой документов, о чем я знал от верного человека.
За большую сумму Альперович согласился сделать мне новые документы. Пришлось придумать себе фамилию и биографию. Неделю мне довелось не выходить из комнаты. Я боялся, чтобы Альперович не выдал моего местонахождения. Не выдал, слава богу! Времена были уже другиене тридцатые годы, когда доносительство было привычным. Теперь художник, да еще и еврей по национальности, должен был сто раз подумать, прежде, чем идти в МГБ, ведь был большой риск самому стать объектом разработки.
Я уехал в другой город, устроился там на работу, дал крупную взятку ответственному лицу, и меня прописали.
Сначала снимал комнату, а, со временем, получил квартиру Стал работать журналистом, о своих прежних произведениях и книгах пришлось забыть!
Через полтора года я поехал на один местечковый писательский съезд. Там, в кулуарах, я разговорился с одним писателемРусланом Пищенко, который слышал о Романе Шарове, но не знал его в лицо.
Я спросил о судьбе Романа Шарова, уверенный, что сейчас услышу о его внезапном исчезновении.
Так его же взяли, ответил мне Пищенко. И суд был. Ему дали лет восемь-десять!
Я опешил. Переспросил, точная ли это информация? Пищенко, сморкаясь в платок, уверял, что точнее не бывает!
Так я узнал о фантоме! Но, что мог поделать я, живущий под чужой фамилией человек, в то время, как мой «мальчик для битья» влачил жалкое существование в лагере.
Решив, что человекпризрак долго не протянет в нашем мире, я лишь махнул рукой!
А ты знаешь, Юра, я даже не жалею, что сменил биографию в то время! Я стряхнул с себя тот ворох чуши, который когда-то насочинял, в том числе и детские поделки. Как здорово начать жизнь сначала! Забыть о том, с кем жил, кого любил, кого оставил.
Одного я хотелвернуть часть своего имущества, которое конфисковали.
Я тайно прибыл в городок с красными черепичными крышами и дал крупную взятку одному судебному исполнителю. Этот бедняк был так рад деньгам, что согласился покопаться в документах. Оказывается, заветное кресло, в связи с его древностью, передали в музей редкой мебели, находящийся в одном городке.
Приехав в этот городок, я на вокзале поймал за руку воришку, залезшего в мой карман.
У меня был с собой браунинг. Я заволок мальчишку в уборную и приставил оружие к его виску. Я потребовал, чтобы тот свел меня с криминальными авторитетами, на которых работает. Пообещал большой куш.
На следующий день воришка пришел с неким Михеемдовольно наглым типом, с серебряной серьгой в ухе и золотым зубом во рту. И тут мне пригодились украшения жены.
Я показал только часть дорогого украшения, сообщив, что ее дам, как оплату за работу, а остальное он получит только после операции! А дело -то пустяковое: всего лишьзалезть в местный музей деревянной мебели, который охранялся старикомсторожем и выкрасть ценное для меня кресло.
Михей что-то заподозрил и сказал, что он обязательно осмотрит это кресло. Видимо он читал Ильфа и Петрова.
Начали искать подходы к сторожу. Сторож Еремеев любил пропустить стопочкудругую. Это нам удалось узнать от одного кореша, по кличке Гаврила. Этот кореш и нагрянул в тот вечер к Еремееву. Тот отнекивался, мол, на службе не пью, но перед бутылкой чистой, как слеза, «Экстры» не устоял!
Когда пьяный сторож крепко уснул, мы, под покровом ночи, забрались в музей. Наши сердца тревожно стучали, когда мы шли по его залам, освещая экспонаты лучом фонарика. Вот ономое кресло!
Мы вытянули его наружу, загрузили в багажник автомобиля и увезли на квартиру, которую я снял, по своему обыкновению, на окраине города.
ДалееМихей меня шокировал! Блеснув золотым зубом, нагло ухмыляясь, он вынул нож, попробовал лезвие, и стал распарывать обшивку кресла, потом открутил ножки. И, конечно же, ничего не нашел!
Он был разочарован, тут же стал требовать ценности! Его подельник Гаврила, подойдя незаметно сзади, охватил мое горло тонкой веревкой, грозясь задушить, если я не передам им золото и бриллианты.
Пришлось для вида согласиться. Я попросил, чтобы меня отпустили. Из-под отставших обоев вынул большую коробку и открыл ее:
Нате, получите, крикнул я нарочито громко и небрежно, и бросил грабителям кулон.
Они наклонились, их глаза жадно засверкали, а я достал браунинг, лежавший в коробке.
Два выстрелаи оба разбойника отправились на тот свет.
Опасаясь, чтобы в предутреннюю пору меня никто не заметил, я замотал тела в мешковину, и по очереди сбросил их в колодец.
Уехал я из города на нанятом частном автомобиле. В качестве багажа у меня было тщательно упакованное старое кресло.
По возвращении я отремонтировал кресло, найдя уникального мастера, всю жизнь занимавшегося ремонтом старой мебели.
Но тут меня постигло разочарование! Старое кресло, созданное еще в XVIII веке, во второй половине XX века утратило свои качества. То ли оттого, что подверглось такому насилию, то ли истощило свой запас энергии
Постепенно я делал карьеру в местных издательствах. У меня было бойкое перо, мои статьи, заметки стали очень популярны. Так я постепенно перешел работать в журнал «Огни», где стал главным редактором, каковым и являюсь по сей день. Под именем Роман Тайн я издавал стихи, рассказы, повести Может приходилось читать?
Жена моя Оксана со временем вынуждена была «развестись» с Романом Шаровым«врагом народа».
Таким образом я был свободен. Кроме того, был другим человеком! Мне удалось удачно и выгодно жениться на другой женщине.
Но рок шел за мной по пятам. В этом браке у меня так и не было детей. В тоже время я навел справки о Вере. Оказалосьона замужем за каким-то Романом Шаровым.
Крайне удивленный я выправил отпуск и приехал в ваш город. День мне понадобился, чтобы через адресное бюро установить местожительство Романа Шарова и выследить вас».
***
«Было воскресенье, весна, ослепительные вспышки природы, а на моей душе было грустно.
Я видел вас, как вы шли от подъезда к троллейбусной остановке, как мне показалось тогда, счастливые. Мой двойник выглядел совсем ничего даже, да и Верочка была еще в расцвете красоты, а рядом шел, а потом пустился в вприпрыжку, мальчик в свитерке, белых брючках и пилотке. Я понял, что это и есть мой сын, то есть ты, и мне стало плохо, горечь от потери охватила меня. Я ведь мог жить сейчас совсем другой жизнью! Ты был так похож на меня! Впрочем, вспомнив об аресте, стал думать, что может оно и к лучшему, ведь годы заключения я точно не выдержал бы
Я прятался за киоском, следя, потом взошел на заднюю площадку троллейбуса, сел, надвинув низко шляпу, и, прикрывшись газетой, наблюдая за вами. Вы ехали, говоря мало, смотрели в окна, и казались стопроцентной советской семьей! Но как же я вам завидовал!
Потом в парке я наблюдал за вами. Вы пили лимонад, бывали на аттракционах.
На мгновение взгляд Веры выхватил меня из толпы отдыхающих горожан, она даже застыла, но я тут же повернулся и ушел восвояси.
Я вернулся к своей жизни, считая, что ты и Вера потеряны для меня навсегда.
Но шли годы, и мне очень хотелось встретиться с тобой, чтобы ты узнал своего настоящего отца. Но между нами стоял Он, этот фантом, призрак, пустое место. И я решил написать ему уничижительное письмо.
Я размазал его этим письмом. Моя цель была добиться того, чтобы он ушел, исчез, но перед этим во всем признался Вере и тебе. Но случилась страшная трагедия. Умерла моя любимая Вера!
И тогда я еще написал ему письма с требованиями. Но ответа не получил».
От этих слов Романа Тайна я побелел, моя рука до боли сжимала спинку стула.
Мерзавец, негодяй, ты погубил моего отца! И в этом тебе нет прощения!
Роман покрылся розовыми пятнами:
Но, Юра, сынок, я же твой отец. А он ведь никто
Он не договорил, потому, что я схватил его за грудки и потряс. Он оказался легкий, как будто пустой внутри, мне казалось, что я смогу поднять этого человека и швырнуть его оземь так, что мозги разлетятся вокруг.
Я приподнял его за воротник, сдавил горло, и увидел в его глазах слезы отчаяния. Тогда я швырнул его назад в ненужное кресло и, взяв свои вещи, вышел из дома.
Сынок! Юра! Куда же ты? Вернись! Прости меня,это были последние его слова, которые мне довелось услышать.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЧТО ХРАНИЛА КНИЖНАЯ ОБЛОЖКА
Я ехал в поезде домой и не мог избавиться от какого-то омерзительного чувства. Постепенно буря эмоций затихла, и я спокойно обдумал одиссею Романа Тайна, во многом тоже горестную, и понял, какой это несчастный и слабый человек, обрекший себя на страдания.
События последних суток настолько измотали меня эмоционально и физически, что я, приехав домой, проспал несколько часов, не среагировав на даже телефонные звонки, и лишь верный друг будильник заставил меня подскочить на постели.
Был понедельник, шесть утра. Надо было собираться на работу.
Улица как будто окунулась в раннюю осень: было ветрено и прохладно. Озябшее солнце блистало соломенными лучами. Самолетами и бабочками летели первые коричневатые, немного скукоженные, листочки.
Я жалел, что вчера сонным не смог подняться, чтобы ответить на звонок. Вероятно, звонила Наташа, и это сейчас меня волновало.
Весь день, сваривая детали в дымном цехе, я размышлял, и в голове моей проносились подробности рассказа Романа Тайна
В конце смены, освеженный душем, переодетый, я в толпе рабочих прошел вахту и поспешил к ближайшему телефонуавтомату с намерением позвонить Наташе. Как назло, за стеклом будки уже стоял рабочий. Нервно постучав двухкопеечной монеткой по стеклу, я отошел и тут же был окликнут Никодимычем.
Седоголовый и приземистый, он подходил важно, как и подобает олимпийскому богу и предложил по пивку. Я отказался.
Тогда он, подправив пышные усы, сказал:
Тогда пойдем присядем. Есть разговор.
Мы сели в небольшом скверике у фонтана, недалеко от завода. Гуляли голуби.
Никодимыч спокойно открыл сумку и, достав книгу, завернутую в обложку из газеты, протянул мне.
Я открыл книгу и увидел название. Это был редкий сборник Вениамина Каверина «Мастера и подмастерья» изданный артелью писателей «Круг» в 1923 году. Да ведь это издание, подаренное моему отцу Данчевым! Вот почему его не было на полке!
Почитать брали? спросил я.
Нее, протянул седоусый толстяк. Твой батя мне дал. Просил, вдруг что с ним случится, передать тебе эту книженцию, но не раньше, чем пройдет двадцать дней... Вот я, значит, и отдаю.
Вот так неожиданность! говорю я. Получается, он предчувствовал, что с ним что-то случится?
Никодимыч поднял вверх пушистые седые брови.
Да он вообще странноватым был в последнее время Действительно, как будто чувствовал. Наверное, потому и попросил. Но, странное распоряжение. Зачем эту книгу нужно тебе передавать через двадцать дней? Что в ней такого? Ну, он просиля исполнил.
Никодимыч кашлянул, извлек из котомки початую бутылку и складной пластмассовый стакан.
Ну, что помянем...
После того, как я кивнул, не желая огорчать печального олимпийца, тут же, волшебным образом, этот бог с пшеничными усами, извлек из недр металлического судка два кусочка хлеба с салом.
Мы жевали хлеб с салом и смотрели, как голуби поклевывают крошки.
Никодимыч говорил, причмокивая:
Я тут рассказики некоторые из книжки прочитал. Надо сказатьудивительные рассказики. Непривычные. Помню один«Столяры» называется. Про то, как столяр сына себе из дерева соорудил, а потом какой-то колдун в это деревянное чучело мозг вставил. Занимательная сказка! У меня дед тоже столяром был. Так он все сына, то есть моего отца, пытался к делу приучить! А все не выходило. Отец то мой в город подался, на завод, значит. Работал токарем, и я потом пошел к нему учеником. Вот значит, как оно в жизнито бывает. А твой отец все истории необычные, сказочные собирал. «Готика»говорил Да еще на юг в последнее время начал ездить